Николай Берг - Ночная смена. Остров живых
— В плане давайте ребята делиться?
— Ага. Хапкидо — искусство хапать и кидать.
— Ну, так нам все равно не утащить с собой все. Даже и вести некому.
— Э, что с тобой говорить! Раздать все — и босым в степи — так что ли?
— Нет, я такого не говорил. Просто ты вполне можешь выторговать взамен и нам что полезное…
— Говори, говори, льстун… Ладно, поедем БМП притащим. К слову — рад, что ты жив остался.
Ишь как!
Развозит еще пуще. Но если прикемарить — потом долго в себя не придешь. Потому как усталость тяжелая. Давящая. Это когда на машине катишь, и дрема нападает — то вполне двадцати минут вздремнуть хватит — а вот когда все тело устало, а не только мозг — тут минутами не обойдешься. А меньше четырех часов — спать без толку, только хуже будет. К тому же время гадкое — если на нас кто нападет — то, скорее всего сейчас.
На воздухе становится и впрямь легче.
Начинаем обход — и тут же сталкиваемся с нашими — пара саперов задерживает смутно знакомых мужиков. Двое тащат третьего — и в этом волочащемся я с мерзкой радостью узнаю "мужа рожающей женщины".
— Во, узнаете — этот? — спрашивает один из таскателей.
— Этот, сукота! Он самый.
Несколько удивляюсь, потому как двое — а это патрульные, бывшие у кухни раньше, бодро поворачиваются на 180 градусов и маршируют прочь от нас. Пока я думаю — что это они собрались делать — и мне даже приходят в голову дурацкие заумные мысли о камере предварительного заключения, трибунале и прочем воздействии Фемиды на того, кто меня хлестал железякой по каске, патруль повыше прислоняет задержанного к стенке здания, быстро отскакивает в сторону, а второй — коренастый, какой-то брезгливой короткой очередью перечеркивает моего обидчика.
Расстрелянный сползает по стенке — там как раз лежат двое упокоенных нами раньше зомби.
Коренастый закидывает автомат на плечо и подходит к нам.
— Яке жахлыве самогубство[9]… - ехидно это в его устах прозвучало. Он протягивает мне мою сумку. Надо же, вернулась.
— Спасибо.
— Тю, та нима за що!
Залезаю глянуть. Медикаментов поубавилось, да и в коробочке с ампулами — четырех не хватает. Вопросительно гляжу на коренастого. Тот уже без шуточек отвечает по-русски, но с очень внятным южным акцентом.
— Эта хнида сумку вывернула на землю, перед тем, как вмазаться — кохда собирали, что особо попачкалось класть в суму обратно не стали. Себе тож немнохо взяли, ну так — из пачканнохо же. И по ампуле тоже. Но мы ж — не бесплатно — коренастый уже без всякого юмора кивает в сторону напарника, поджидающего, когда убитый обратится и начнет вставать.
— И зачем вам ампулы? — туплю я. Вроде они-то на наркоманов никак не похожи.
— Спокойнее, кохда есть. Хоть и по одной на нос.
— Воевали? — до меня наконец доходит, что им ампулы нужны ровно для того же, что и мне — а именно обезболить при ранении.
— Было дело — коротко отвечает патруль.
— Чечня? — неожиданно спрашивает тот сапер, который седоватый.
— Ни. Я за мусульман воевать не буду — серьезно говорит коренастый.
Бахает выстрел. Что характерно — никто и не почесался — ни на очередь, ни сейчас.
Второй патрульный подходит к нам, с ходу просекает обстановку и начинает тянуть напарника в сторону, приговаривая, что пора вернуться к кухне, которую они ради ликаря покинули.
— Что скажешь, Крокодил? — спрашивает напарник седоватого.
— По мне так и их грохнуть надо б. Или проверить.
— Думаешь из УНСО мальчики?
— Не удивлюсь. Но хоть с принципами…
— А кроме Чечни украинцы где еще воевали?
— Везде. И в Карабахе и в Абхазии. Причем с обеих сторон… Ладно, живы будем — приглядим. Вы к слову — того мордатого не обыскали? — поворачивается ко мне сапер.
— Которого?
— Да вон — у стеночки лежит. Безрукий который — сапер показывает на упокоенного, бывшего при жизни охранником в этом самом лагере. Ручонку-то ему снесло из крупнокалиберного, потому и некомплектный зомбак получился.
— Нет. А надо?
Сапер по кличке Крокодил пренебрежительно фыркает носом, и идет, не торопясь к мертвецам у стенки.
— А что его Крокодилом зовут? Может, по именам познакомимся?
— Пока не стоит. Меня зовите Правилом — отвечает старший саперной тройки.
— ПрАвило или ПравИло[10]?
— Оба допустимы. Вот схему минирования мы так и не нашли, что печально. То, что мальчик показал — сняли, но не факт, что это все. Как бы с утра не потащили ущербных.
Крокодил тем временем подходит с жменей всякого барахла из карманов покойного охранника. Саша брезгливо морщит нос. Саперы уходят в палатку, но очень скоро выкатываются оба оттуда — причем, не долго думая, угоняют БТР.
Тот, который Руль — успевает махнуть с брони — дескать, обходитесь пока без нас.
Наверное, нашли, что искали.
— Счастливые люди — меланхолически замечает братец.
— Так мы тож счастливые — возражаю я, просто, чтоб не уснуть.
— С одной стороны — несомненно — так же меланхолически соглашается младшенький.
— А с другой?
— С другой… нет. Конечно, нам остолбененно повезло, что в самом начале остались живы. Упредить успели, кого могли, тебе люди хорошие сразу попались, мне тоже — если б не Миха — я б может, и умом тронулся. А у Михи психика — железобетон марки 600. Родители наши — в глухомани, надеюсь живы. Так вот глянешь на то, что в этом лагере творилось — особенно это понимаешь.
— Так в чем дело?
— В этом. Во всем этом. Какой везухой это назвать можно? Корапь-то потонул, а то, что нам повезло в шлюпке оказаться… Еще неизвестно, как оно окажется — братец и впрямь выглядит понурым.
— Да брось. Сказку Гайдара читал? Про горячий камень?
— А что, Гайдар еще и сказки писал? — удивляется Саша. Ну да, он же молодой совсем, не того Гайдара помнит.
— Не, речь про его дедушку. Так вот у него есть сказочка — типо вот лежит валун — на ощупь горячий — и мальчику становится известно, что если его раздолбать — то жизнь снова проживешь. Ну, мальчик идет к герою-революционеру — типо дедушко — вот иди разломай камень, а то ты вот и без руки и без ноги и без глаза и без зубов — а так жизнь проживешь заново.
— И что революционер?
— Не, говорит, на фиг мне это — чтоб опять и ногу оторвало и руку отрубили и зубы повышибали…
— Э, как всегда заковыристо… Проще-то, что хотел сказать? — иронизирует братец.
— Проще? Ну, вот с дедами нашими ты хотел бы временем проживания поменяться? Чтоб три войны, да коллективизации, да индустриализации? Или с отцом — охота поменяться временем проживания? Чтоб опять же пара войн, да блокада, да голод, да потом работа на износ на благо страны — и в итоге оказывается, что работал на страну, а присвоили себе все это сотня шустрых прохвостов? К фигам. Мне мое время нравится больше. Хотя и такое — оно нам досталось. Вот и нихьт ин ди гроссе фамилие клювен клац-клац.
