Юрий Никитин - 2024-й
Сингуляр.
Я произнес вслух:
— Если Бог — это человек, достигший сингулярности, то зачем создал Вселенную, Землю, жизнь и человека?
Василий Петрович сказал сварливо:
— Неча философией заниматься! А кто за подложками следит?
Тимур сказал с виноватостью в голосе:
— Василий Петрович, в кои-то веки собрались просто перевести дух!
— После чего? — спросил Василий Петрович.
— После страшного рабочего дня, — выпалил Тимур.
— Он еще не кончился, — сообщил Василий Петрович и посмотрел на меня весело.
— Спасибо, Василий Петрович, — сказал я. — Чувствую, я тоже сползаю. Вы уж покрикивайте, хорошо?
Народ с неохотой поднимал задницы, рассчитанно медленно двигался к выходу, чтобы не создавать там затор. Гулько подмигнул, мол, а в самом деле, на фига Бог делал человека? Я ответил кривой ухмылкой. Самый важный вопрос человечества: вопрос бытия. На фига? Все решаем, все познаем, а вот на фига человек, в этом вопросе продвинулись не дальше, чем впервые задавший его питекантроп. Или неандерталец.
В помещении сильнейший запах крепкого кофе, ну это традиционно, хотя сотрудники давно начали прибегать и к более сильным препаратам, подстегивающим работу коры головного мозга. Правда, тем самым разрушают мозг, но у нас гонка со временем, а если получится, что задумали, наши жидкие мозги уже не понадобятся.
Сейчас общество странно смешанное, как зеркальное отражение инфраструктуры города, в котором уживаются старинные дороги, здания, высоковольтные вышки и достижения хай-тека. Как только по инету начали передавать не только текст, звуки и картинки, но и тактильные ощущения и даже запахи, исчезла необходимость вообще покидать квартиру и появляться хоть на работе, хоть на курорте.
Но я консерватор, требую присутствия. Только когда работы горы и нужно ее сделать срочно, разрешаю оставаться дома. Там работоспособность выше: начинают с момента, как продирают зенки и вылезают из-под одеяла, а пашут до мгновения, когда поздно ночью падают в постель. Однако верхнее звено руководящих бездельников является почти ежедневно, нутром чую, так правильно.
На дороге видел разбитый вдрызг автомобиль. Трупы уже убрали, но лужи крови высохнуть еще не успели. По авторадио сообщили о катастрофе «боинга» со ста двадцатью пассажирами на борту. Жертвами урагана на Таити стало семьдесят пять человек, а еще двенадцать погибли в сорвавшемся с моста автобусе. В Калифорнии столкнулись два поезда…
Я переключил на другой канал. Люди погибают и еще долго будут погибать, даже при достижении бессмертия. Пока не превратим свои тела в нечто вроде жидкого металла, сплошь состоящего из миллиардов наноботов, люди будут гибнуть…
Машины проносятся по проезжей части стремительные, как на скоростных гонках. С внедрением Доркомпа «сохраняй дистанцию» сократилось до двух сантиметров, а сами полосы сузились так, что автомобили едва-едва не задевают друг друга боками. Но — не задевают, Доркомп следит и за степенью изношенности двигателей, тормозов и прочего, если что не так, такую машину не выпустит из гаража, а эвакуатор увезет ее прямо в ремзону.
Впереди ядовито-желтые щиты с бегущей надписью: «Дорожные работы! Объезд». Я молча сбросил скорость и, дав команду припарковаться прямо здесь, вылез из машины.
В нашем районе очередной срочный ремонт-перепланировка: скоростными темпами роют новый паркинг на восемь подземных этажей, раз уж выше старых зданий строить нельзя.
Бригадир строителей крикнул предостерегающе:
— Эй-эй, здесь парковаться нельзя!
— Мне можно, — буркнул я. — Иначе как мне пробраться во-о-он в то здание?
Он махнул рукой, соглашаясь, а я, не оглядываясь, пошел по осенней улице, где на тротуар деревья уже роняют желтые листья.
Из-за перекрытой дороги прохожих почти нет, только в одном месте навстречу попался худой мужчина с растрепанной шевелюрой, высокий и оттого слегка сутулящийся. Мне показалось, что раздраженно бормочет что-то, он перехватил мой внимательный взгляд и сказал сердито:
— Ну чего? Ты тоже один из них?
— Из кого? — уточнил я.
— Из этих чертовых импачей, — ответил он со злостью. — Я чуть-чуть во встречку не врезался! Гад, вздумал перебежать дорогу прямо перед автомобилем!.. Надо их всех запретить!.. Как вы думаете?.. Организуем движение за полное запрещение?
Я отмахнулся:
— Таких движений уже куча. Лови орешек, успокойся.
Он сделал движение поймать, но орех прошел сквозь его тело. Я сказал наставительно:
— Сделать красивую картинку — еще не создать характер.
Он спросил растерянно:
— А на чем я попался?
— Да на всем, — ответил я безжалостно. — Даже на том, что в этом районе уже неделю как дороги автоматизированы, и на встречную полосу выскочить невозможно. Да и вообще…
Глава 9
Я отвернулся и пошел в здание, подумав по дороге, что вообще-то надо расширить зоны, запрещенные для импачей. С каждым днем они становятся совершеннее, а если учесть, что хватает образов, созданных чисто из хулиганских побуждений… ну, пусть не хулиганских, а так, бунтарских, что не облегчает ситуацию. Наоборот, усугубляет, ибо хулиганы — мелочь, а вот бунтарями бывают и весьма высокие умы…
Еще импач соврал насчет перехода улицы. Это простой обыватель, который смотрит только мыльные оперы, или блиповец могут в это поверить, но я-то знаю, что существует закон, запрещающий им переходить улицы, так как мешают водителям. Правда, в последнее время под давлением создателей импачей начали готовить законопроект, разрешающий им переходить в ночные часы, когда нет машин в зоне видимости, а также проселочные и прочие дороги, если, конечно, там нет в это время движения.
Впереди горячо спорят трое импачей, одетые в средневековые одежды, двое схватились за шпаги, а третий бегает вокруг и, хватаясь за волосы, выкрикивает что-то рифмованное.
Я прислушался — ого, да это Шекспир, сценка вроде бы из «Ромео и Джульетты», бессмертного, как говорили всегда, шедевра. Кто-то и сейчас так бездумно говорит, хотя уже не знает ни Шекспира, ни вообще литературной классики.
Последний вздох загнанной твари: литература и театр вышли на улицу и пытаются удержать внимание избалованного зрелищами читателя. Человек привык сидеть перед жвачником во все стены и смотреть мыльные оперы. Вот для него, стараясь переключить внимание на себя, и создают бытовые сцены прямо на улице…
Чуть дальше встретил еще пару театрализованных сцен. Все из прошлого, устроители шоу стараются пробудить интерес к классике, но сейчас это будет разве что интерес антрополога: как, слово «рогоносец» было оскорбительным? Из-за этого убивали?.. Из-за того, что жена с кем-то переспала, убивали и жену, и соперника?
Навстречу шел человек, улыбнулся, видя мое лицо, сказал успокаивающе:
— Сегодня акция по защите театров, не удивляйтесь!
— А что, — спросил я, — и театры… того?
— Давно, — ответил он довольно. — Чудаки, пытаются вернуть… Молодые, сил много, не хотят сдаваться…
Я перескочил канаву, сокращая путь, на той стороне улицы через оградку перелез грузный Гулько. Увидел меня, расплылся в широкой улыбке и погрозил пальцем:
— Несолидно, несолидно шефу так поступать…
— Исполнительному директору тоже, — ответил я в тон.
Обменявшись рукопожатием, пошли в сторону нашего здания плечом к плечу. Он пихнул меня в бок и молча указал на разукрашенный вход в ночной клуб. Рядом с закрытой до вечера на замок дверью красуется строгое предупреждение: «Сегодня вход только без нижней части одежды!»
— Это значит, — сказал Гулько язвительно, — хоть в меховой куртке, только чтоб без штанов!..
— И без трусов, — сказал я, — что гораздо интереснее. А что насчет туфель?
— Наверное, можно, — рассудил он. — А то ноги оттопчут! Эх, а я еще помню старые добрые времена молодости, когда даже без верхней части появиться на дискотеке казалось ох как круто!
— Правда? — спросил я.
— Клянусь, — сказал он. — Тогда даже «девушка, покажи сиськи!» выглядело наглостью! Правда-правда. Теперь и на пилотки не смотрят, если там нет ничего навороченного или необычного.
Я фыркнул:
— Ладно тебе. «Старые добрые…» Будто я их не помню! И было это всего лет пять тому.
— Правда? — спросил он неверяще. — Господи, как время летит… в смысле, ползет, а в него столько поместилось! Пять лет, а как будто десять эпох профыркнуло.
Возле входа в офис увидели Тимура, этот бодро топает с другой стороны. Судя по запачканной глиной штанине, тоже что-то перелезал или перепрыгивал запрещающее.
— Привет, привет, — сказал он жизнерадостно. — Что Тарас такой злой?
— Ночной клуб увидел, — пояснил я. — А это для него что красная тряпка либералу.
