Ян Гельман - 666, или Невероятная история, не имевшая места случиться, но имевшая место быть
Представителем широких кругов общественности Кондратий Матюков пробыл всю свою сознательную жизнь. Захватил и часть бессознательной, причем часть эта с годами все увеличивалась. Но ни жесткое время, ни десятки профессиональных заболеваний не способны были сломить могучего старца. Согбенный от многолетнего ответственного сидения, с полупарализованной в единогласных голосованиях правой рукой и оглохшим, тоже правым, повернутым к докладчикам ухом, железный Матюков I по-прежнему был в строю. Получив сразу по окончании Самого Хорошего Времени персональное значение и прикрепившись к соответствующей аптеке, ветеран приступил к описанию своей жизни и борьбы в многотомной, мемуарного направления эпопее «КАК СКАЗАЛ ПРЕДЫДУЩИЙ ОРАТОР». Пухлые тома рукописи, созданной одной левой рукой, при полном отсутствии участия со стороны других частей тела, постепенно накапливались в большом платяном шкафу. Среди томов обильно плодились белые от прочитанного мыши, которых пионер Матюков III, внук Кондратия, с большой выгодой менял на жевательную резинку, выдавая наивной учительнице зоологии за хомяков-альбиносов. А упорный старик ежевечерне после приема дюжины лекарств, доставленных из соответствующей аптеки, три-четыре часа посвящал очередной части эпопеи.
Уютно светилась лампа под кумачовым (память о президиумном прошлом) абажуром, мерно позвякивала цепь, о назначении которой вы узнаете несколько позже, тикали часы с навечно закрепленными стрелками – подарок боевых друзей по столу… Кондратий Егорыч переносился в славные НАЧАЛА, в родной уездный Тудыматск, откуда и пошла история рода пионеров-Матюковых.
На короткое мгновение, пока прямой, как штык, перст практиканта Бовина тянется к дверному звонку рядом с дверной табличкой, перенесемся туда и мы.
Итак, НАЧАЛА. Празднично выглядит ярко освещенный Тудыматск. В блеске трех пожаров поднимается над ним заря новой жизни. Горит Тудыматск тягой к этой новой жизни, подожженный фракциями левополусредней партии ломовых извозчиков.
Фракций три, а потому и подожжен центр уезда с трех сторон – в видах полной свободы и равноправия в смысле волеизъявления.
Здесь, в самом центре исторических событий, в старом каретном сарае, переоборудованном путем установки президиумного стола в Дом Фракций, и найдем мы Кондратия Матюкова.
Он спит. Спит по пьяному делу, уронив буйную молодую, полную отсутствия мыслей голову на красное сукно президиума. Он спит и еще не знает, что его новая жизнь уже началась. Началась в тот момент, когда он подрядился за четверть самогона помочь домовому активисту Моисею Петлюрхесу установить этот самый стол на сцене Дома Фракций.
Не будем утомлять тебя, предполагаемый читатель, описанием тех славных, не одним Кондратием воспетых лет. Матюков, Кондратий Егоров, из подрастающих ломовых, по прозвищу Кондрашка Задери, проспал на красном сукне последовательную смену всех трех враждующих фракций, мученическую гибель Моисея Петлюрхеса, утопленного в протоколах предыдущих заседаний во время краткого прихода к власти в городе экстремистствующей фракции золотарей-радикалов, и стал, таким образом, единственным представителем плохо уцелевшего населения Тудыматска в президиуме Дома Фракций на целый исторический период. Еще не полностью протрезвев (власти менялись чаще, чем наступала возможность похмелиться), Кондратий был выдвинут этим населением в губернские президиумные. Поскольку туда, в центр губернии, по указанию свыше, перевозили чудом уцелевший стол Тудыматского Дома Фракций, а Кондратий все еще спал на алой скатерти, и будить его было жалко, а отослать – нет.
История губернского города Нижнедурьинска тоже хорошо известна и полностью повторяет историю Тудыматска, как в смысле остроты фракционной борьбы, так и в смысле наличия самогона при полном отсутствии закуски. В результате таковой диспропорции непросыхающий Кондратий стал привычной фигурой президиума губернского. Привычной настолько, что, когда потухли пожары, и было покончено с фракционной борьбой, все были уверены, что Матюков Кондратий стоял у истоков.
В качестве такового и пребывал недавний Кондрашка Задери в президиумах всех последовавших времен. На одном из торжественных заседаний и приобрел он почетное звание пионера, ставшее в семье, непонятно, как им все-таки заведенной, наследственным.
Поскольку вся внепрезидиумная жизнь Кондратия проходила исключительно по ночам, а днем он, осуществляя свои представительские функции, наловчился спать с открытыми глазами, сознание его было несколько затмено уже ко времени получения персонального прикрепления к спецаптеке. Но дух и вера, впитанные с воздухом залов для заседаний всех времен, по-прежнему служили важному делу воспитания молодого поколения. Яркий представитель этого поколения – пионер Матюков III, принимавший на себя в последние годы ударную дозу воспитательного заряда, сидел сейчас рядом с дедом, прикованный за ногу тяжелой цепью к спинке никелированной кровати.
Цепь служила одновременно и средством воспитания во внуке истинного пионерского духа и средством удержания его в пределах досягаемости. В описываемый момент Матюков-младший пытался рассмотреть через форточку окно, расположенное напротив комнаты, где занималась ритмической гимнастикой хроническая соседка мадам Нехай. При рассмотрении этого довольно любопытного – если учесть размеры и туалет – объекта Колюшка Матюков использовал облупленный театральный бинокль. По утверждениям Матюкова Первого, именно в этот бинокль он без страха смотрел прямо в глаза вражеской коннице. На кожаном футляре бинокля зоркий глаз юного пионера уже давно рассмотрел полуистертую надпись «Публичный дом Г. Розенштымп и дочери». Но от вопросов об истинном происхождении реликвии, могущих нарушить духовное равновесие ветерана, Колюшка воздерживался – на персональном назначении Матюкова Первого и перепродаже спецлекарств из спецаптеки базировалось благосостояние всех поколений пионеров-Матюковых. Поэтому преждевременный уход старца был бы невосполнимой потерей и для семьи, и для широких кругов представляемой им общественности.
Мадам Нехай за двумя парами немытых стекол туманно присела. В этот момент и раздались лихорадочные коммунальные звонки.
– Звонят, я открою, – оживился младший Матюков, дергая цепь.
– Сиди, – нахмурил суровое чело Матюков-старший. – Это не к нам. Это к Накойхерам – слышишь? Три длинных, шесть коротких, семь средних? Это к Накойхерам. К ним всегда в это время ходит гражданка средних лет, шатенка, не замужем и с сумкой. Интересно, что она им носит? – твердый, как ствол пулемета «максим», взгляд Кондратия несколько оживился.
– Да нет же! – ожесточенно звеня оковами, запротестовал Колюшка. – Это к нам!
И тут же, прерывая их спор, дверь распахнулась и появились на пороге два молодых человека служебной наружности.
– Из газеты, – обрадованно подумал Кондратий.
– Из районо, – дрогнуло в груди у Колюшки.
– А мы к вам… – начал было Вова Федин.
– Знаю, знаю, – обрадованно закивал Матюков I. – Вы присаживайтесь, а я начну. Было это в далеком, но славном году, в степях под Тудыматском, когда конница наша рубала…
– Да мы, собственно… – попытался остановить конный натиск практикант Бовин. – Мы, собственно…
– Вопросы потом, товарищи, – строгим шепотом указал Кондратий. – Сперва общие положения. А ты, Колюшка, поставь ка чайку корреспондентам.
Юный политкаторжанин, радостно размахивая биноклем-реликвией, начал сбивать кандалы, а на растерявшихся практикантов сыска из глубины необъятных степей Нижнедурьинской губернии, цокая копытами, двинулись президиумы пламенных лет.
* * *
– Не хлебом единым жив человек – истину эту, не нами придуманную, но нами не оспариваемую, хорошо знала Мурлена Сергеевна Излагалищева – Главная по Любым Вопросам Фабричного Масс Штаба. Твердая и простая, как табурет, женщина эта была выдвинута на ответственный пост неизвестно когда, неизвестно кем и теперь уже трудно определить, с какой целью. Но за давностью выдвижения это и неважно. Важно другое – то единодушное одобрение, с которым труженики Фабрики Имени Юбилея Славных Событий переизбирали Мурлену Сергеевну в Главные Фабричного Масс Штаба на каждый очередной срок. Конечно, склонный к злословию сторонний наблюдатель мог бы предположить, что замешаны в переизбрании Мурлены делишки амурные и что в этом вопросе как раз проявляется мужская суть Л. П. Бельюка, чьей правой рукой и твердой направляющей опорой была тов. Излагалищева. Но, во-первых, с полом директора Фабрики, как нам известно, никакой ясности, а наоборот – сплошной туман. А, во-вторых, даже самый зловредный злопыхатель, увидя Мурлену Сергеевну анфас, в профиль и особенно в полный рост, побоялся бы утверждать, что амур может потратить на все это хотя бы самую тупую из своих стрел. Так что долгое пребывание М. С. Излагалищевой на посту Главного Фабричного Масс Штаба было, конечно же, связано только с редким трудолюбием и упорством самой Мурлены Сергеевны. А упорство и трудолюбие проявляла она там, где кто-либо другой опустил бы руки и сдался – в организации МЕРОПРИЯТИЙ.
