Евгения Мелемина - Осколки под стеклом
Это дело такое: чуть помедлил — и хана тебе. Даже ему, видавшему виды, на секунду стало жутко, а в тусклых глазах, собравшихся в лягушечью икру на поверхности потока, ужаса было столько, что он выплескивался наружу, заливая мешанину плоти черной нефтяной пленкой.
— Соображают же чего-то… — пробормотал Кайдо, крепко сжимая в кармане свою колоду. — Сопрут еще…
В конце тоннеля горел свет. Деловитые сильные руки появлялись и подхватывали то ступню, то ухо. Сноровистые, словно руки хирурга, они бесстрастно разделяли куски тел, раскладывая их по тазам. Руки размером были с человеческие, но чем дальше стремился поток, тем больше они становились, а свет превращался в нестерпимый.
Длинные артистичные пальцы помедлили, выбирая, и прихватили Кайдо за спину, сразу же ставшую ватной, неживой. Ватное ощущение покатило по ногам и рукам, а рот стянуло было суровой ниткой — девять мечей, подумал Кайдо, засыпая. Девять мечей…
Глава 3
Страшный суд
— Это всего лишь ты…
Коридора не было. И потока не было. Маленькая комнатка, сложенная из бревнышек неправильным пятиугольником, освещена оказалась тускло, всего лишь парой свечей. С дубового стола свисали хвостики сургучных печатей. Там стояла кружка с чем-то дымным и лежали горстки разноцветных пуговиц, разложенных очень аккуратно и обдуманно.
Чугунный заслон накрепко закрывал жерло старинной печи, а под ней валялись безглазые, еще с крепко зашитыми ртами тряпичные куклы.
— Попей, — сказал Кельше, кивая на кружку, и Кайдо быстро стащил ее со стола и жадно выглотал горький прозрачный настой.
— Ты глаза-то свои где потерял? — спросил он, переводя дыхание. — Чуть матрешку из меня не слепил…
— Глаза… — Кельше завел к потолку собственные, матовые, с лунным блеском.
Ему-то здесь прятаться ни к чему, мельком подумал Кайдо, разминая задеревеневшую спину. Запределье охраняет.
— Вот они, — сказал Кельше и выудил из глубокого кармана кожаного забрызганного кровью фартука две светло-голубые пуговицы. — Ума не приложу, куда он мог деться… — И Кельше осмотрелся так, словно объект поисков должен был находиться прямо за его спиной.
— Ты это о ком? — насторожился Кайдо, узнав теплый доверчивый блеск пуговиц в широкой ладони проводника. — Что? Доставка отменилась? Клиент не добрался до места назначения? Так прочисти эту свою трубу, у тебя там сам черт ногу сломит…
— Кайдо, — сказал Кельше, вдруг растеряв всю свою медлительность и придурковатость. — У меня есть его глаза и рука, но нет всего остального. Это значит, что Запределье для него не тайна. Это значит, что ты позволил ему уйти. А мальчик то… ни жив ни мертв. И глазками своими на нашу сторонку смотрит.
— Я потому и пришел, — хмуро сказал Кайдо и поднялся, отряхиваясь от ниток и лоскутков. — Дай еще попить… в голове до сих пор опилки…
Кельше кивнул на кружку, подхватил с пола тощую куклу и уселся с ней за стол, по-паучьи согнув длинные тонкие ноги и руки. На полотняном круглом личике куклы мягкой кисточкой вывел поверх шва вязкий мокрый рот. Полюбовался.
Кайдо посмотрел на его творение, вспомнил безглазые головы в ледяном потоке и задумался на несколько секунд.
— Я свои обязанности знаю, — начал он. Вынул из кармана блокнотик с Микки-Маусом, потыкал в запись изуродованным пальцем. — Связался с Запредельем при жизни — все. Никто в дверях стоять не позволит. Или туда, или сюда. Все по инструкции.
Кельше одобрительно покивал лохматой головой.
— По инструкции, — воодушевился Кайдо и затолкал блокнот обратно. — Я его нашел и…
— И что? — Кельше перекусил длинную нитку, вытянувшуюся из выпуклого кукольного глаза.
— Меня остановили, — нехотя признался Кайдо. — Меня! Слышишь, проводник? Это как… как если бы я сейчас твоей кукле мордаху с рекламной обложки дорисовал.
— Искал? — спросил Кельше, инстинктивно прикрывая свое творение ладонью.
— Не то слово. — Кайдо поморщился. За печным заслоном что-то хлюпало и скреблось. — СколНет, северный ветер… Ты слушаешь, вообще?
— Слушаю, — отозвался Кельше, заплетая кукле соломенные грязноватые косички. — У нас у всех след холодный. Глупой железякой ты был, глупой железякой и остался…
— Где искать-то, умный? — мрачно спросил Кайдо. Ввязываться в скандалы с проводником ему не хотелось.
— А я не знаю, — медленно ответил Кельше и повернулся к Кайдо, глядя на него круглыми немигающими глазами-пуговицами. — Ищи того, у кого руки под вашу братию подточены.
— Как все загадочно, — хмыкнул Кайдо и в следующую же секунду потерял спокойствие. — Ты списочки-то свои разверни, скрепка канцелярская! Глаза ему прилепить некуда! Иди, Кайдо, найди, куда их присобачить, а то непорядок! Глаза тут, а владелец живой бегает! Это твоя головная боль, а не моя! Ты проводник! Ты должен был парня за ручку взять и отвести куда положено! Я у тебя спрашиваю — кто мог мне на глотку наступить; я не за заданиями пришел и не для того, чтобы ребусы разгадывать!
— Я свое дело сделал, — спокойно сказал Кельше. — Вот списочек… — и развернул на столе тугой свиток. — Менжик Игорь. Тяжкие телесные повреждения, смерть в результате открытой черепно-мозговой травмы. Кровопотеря. Руку оторвало. Вот она. — Кельше помахал в воздухе пластиковой глянцевой ручонкой. — Я все приготовил и за ним пришел.
Кайдо присмотрелся: за спиной Кельше раскачивались гроздья тряпичных кукол, подвешенных на веревках, словно для просушки или смертной казни.
— Только он вывернулся, — сказал Кельше, — и перекинуть сюда его должен был ты.
Круглые немигающие глаза Кельше уперлись в бледное лицо констриктора.
— Запределье может ответить? — спросил Кайдо, задумавшись на секунду.
— Может, — равнодушно ответил Кельше. — Ты через Древо пойдешь или через Руины?
— Через Древо не пойду — транспорта нет. Я не вершитель, меня Волк не возьмет, — отказался Кайдо. — Через Руины хоть какой-то шанс выжить.
Он задумчиво помял в кармане липкую колоду, вынул карту и всмотрелся: Дурак.
— Уже лучше, — сказал он. — Если не вернусь — не вспоминай.
— Безмозглый, — бесстрастно отозвался Кельше. — Успокоился бы и пошел пацана искать, а не неведомую Справедливость. Запределье тебе ответит, конечно, но… кто знает, что оно за это возьмет?
— Мы с ним свои люди — сочтемся, — ответил Кайдо незамысловатой фразой и огляделся. — Дай кого-нибудь для компании…
— Это кого? — прищурился Кельше.
— Да вот… — Кайдо кивнул на связки тряпичных кукол.
— Иди отсюда, — миролюбиво сказал Кельше. — Такие подарки не про твою душу. На моей памяти… — он откинулся назад, на высокую спинку деревянного стула, пошевелил длинными пальцами. — На моей памяти куколку получил только один. И тот — пятьсот лет назад. Не игрушки это. Ответственность нужна.
Кайдо пожал плечами, застегнул молнию куртки и шагнул за дверь, сразу же оказавшись на краю алой пропасти, дна которой видно не было, а края расходились вправо и влево к горизонту — в бесконечность. Из-под ботинок посыпался, шурша, красный мелкий песок. В удушливом тумане плыло раскаленное солнце. Кайдо обернулся — домика проводника за спиной уже не оказалось, даже опереться не на что.
— Где-то тут должен быть мост, — вслух сказал Кайдо, натянул на голову капюшон и зашагал вдоль расщелины. — Вот сволочь, пожалел игрушку. Мне бы и негритенок безмозглый подошел, в общем-то… или собачка…
О том, что Кайдо отправился в Запределье, Крису стало известно почти сразу. Его колода карт, перевязанная обычно конфетной ленточкой, в полном составе высыпала на тугой бок узорчатого дивана и болтала наперебой.
Крис сидел напротив, поджав ноги, и задумчиво рассматривал свои припасы масел: запаянные пузырьки с розовым, кипарисовым, жасминовым и сосновым ароматом. Рядом горела свеча. Негритенок скалил зубы, тянул к огню пальцы и гремел бусами из старых пуговиц.
Телефон молчал, и в этом была странность — ни одной ночи еще не проходило без звонка, и Крис не хотел ложиться, зная, что звонок обязательно раздастся, подняв его с постели, но шел уже третий час, а в прихожей было тихо.
— Юный, глупый, честолюбивый, жестокий, сильный… — шептали карты. — К пропасти, прямиком к пропасти…
— Он прошел через врата, через Смерть прошел, но ничему не научился — глупый, юный…
— У пропасти, в одиночестве…
— Знаю, — сказал Крис, обмакивая в крошечный пузырек тонкую кисточку. — Как думаете, вернется?
Карты устроили суету. Стыдливо разворачивались спинами, показывая однообразные казенные рубашки, с треском выгибались.
Крис им не мешал. Тонкой влажной кисточкой, пахнущей еловым отваром, он выводил на листе бумаги легкие прозрачные линии — они сразу наливались светом, растопыривали ветви и колючую хвою.
