Евгения Мелемина - Осколки под стеклом
— Что ему сказать?
— Скажи… что я прошу прощения.
Крис подтянул к себе большой белый лист, набросал несколько значков. Белесый туман в зеркале напротив начал приобретать очертания девичьей фигурки.
— И мне станет легче, — выдохнула трубка. — Я ведь собиралась жить дальше…
— Как ты умерла? — спросил Крис уже просто ради интереса, а не для того, чтобы заполнить форму.
— Мне сделали укол, — оповестила трубка тем же самым удивленным голосом. — Нашли пьяную… сначала в милицию. Потом зачем-то в больницу. И там усыпили. Или… или я еще проснусь?
— Нет, Стелла, — сказал Крис. — Не проснешься. Иди, отдыхай. Таким, как ты… у нас мягко стелят.
Повесив трубку на рычаг, он поднялся на ноги, стряхнув с себя все признаки перевоплощения.
Высокий, помрачневший, долго ходил по квартире из комнаты в комнату, темными страшными глазами глядя в черноту, не освещаемую больше ничем.
Утром он решился. Накинул на себя неприметную личину паренька-невидимки — серые глаза, пепельные коротенькие волосы, острые лопатки и лицо без малейшей запоминающейся черты. В таком виде и вышел на улицу, морщась от ожившего яркого солнечного света.
Зима отступила окончательно. Асфальтовые проплешины ширились, обнажилась желтая проволока прошлогодней травы. Таяло, но на кладбищах — Крис знал, — снег всегда лежал долго.
Он купил в цветочном ларьке крупные блеклые розы.
Девушке? Ах, две… Извините.
По пути прикинул — точно ли сейчас носят на могилы по два цветка или ошибся, перепутал…
Кладбище лежало под грязным снежным одеялом. Утоптанный грязный наст предательски скрипел под ногами. По узким проходам между оградок-пик пришлось пробираться аж на другой конец, на пригорок, под которым тихонько волновалась березовая рощица, тоже неприятная на вид — голая и в угольных язвах.
Чуть поодаль на дороге стоял желтый автобус с круглыми боками. И еще один.
Крис не стал подходить ближе, к группке людей, сейчас торопливо забрасывающих только что опущенный в яму гроб мерзлыми земляными комьями. Ему померещилась среди них грузная фигура священнослужителя, а эту братию Крис не любил и предпочитал не попадаться им на глаза, поэтому открыл калиточку в очередной оградке и присел на низкую лавочку.
Он долго сидел неподвижно, опустив глаза. Крупные бутоны на коротких стебельках принялись разворачиваться на весеннем солнце. Пепельно-розовые лепестки медленно обнажали глубокую сердцевину цветка. Крис увлекся зрелищем и почти забылся.
Отвлекся он только для того, чтобы поздороваться с обитателем могилки, у которой он остановился переждать долгий и неприятный обряд захоронения.
Тот, видимо, отлично устроился, раз выглянул из-за креста сразу же, как уловил чужое присутствие на своей территории.
Покосился черным глазом — не узнал.
— Здравствуй, — сказал Крис. — Я ненадолго.
Черный глаз закрылся. Располагайтесь.
— Спасибо.
И Крис снова опустил глаза, наблюдая за медлительными движениями роз.
Когда автобусы поползли по просохшей дороге, Крис поднялся и зашагал к нужному ему месту. Он знал, что найдет там Игорька, и не удивился, увидев припавшую к свежему холмику маленькую жалкую фигурку. Подойдя ближе, Крис увидел светлый затылок, отмытый от краски, черный воротничок рубашки, обхвативший беззащитную шею, побелевшие костяшки пальцев и страшный багровый кровоподтек на скуле.
Игорек поднял голову. Крис присел на корточки, положил свои розы к подножию мохнатого венка.
Игорек смотрел на него и сквозь него — с досадой и непониманием.
— Мне нравились ее стихи, — сказал Крис.
Непонимание расширило зрачки Игорька. У него и на губах сохранились отметины недавней драки — или, скорей, избиения.
— Что с ней случилось?
— Говорят, алкогольное отравление, — глухо сказал Игорек, убирая руки от холмика.
Крис покачал головой.
— Надо же… Женский слабый организм.
— Чушь все это, — отрезал Игорек и выпрямился.
Крис внимательно заглянул в его глаза. Голубые, прозрачные, они явно смотрели куда дальше, чем положено человеку.
— Почему — чушь?
— Тебе какое дело? — Игорек все так же смотрел куда-то сквозь. Выражение его лица стало напряженным, красные и багровые полосы потемнели, словно готовясь пролиться кровью.
Он наклонился, поправил выбившуюся из венка веточку и развернулся.
— Потому что она спит, верно? — негромко сказал Крис ему вслед, и Игорек остановился. — Потому что ты знаешь правду.
Игорек не обернулся. Он стоял, согнув узкие плечи, и пальцы его то сжимались, то разжимались.
— Пойдем побродим по кладбищу, Игорь, — предложил Крис, тоже выпрямляясь. — Посмотрим, что тут и как. Только не нервничай и забудь о том, что ты можешь быть не прав. Ты теперь всегда прав. Недоглядели мы с Кайдо…
— Ты больной, что ли… — с ненавистью выговорил Игорек.
— Больной сейчас ты, — отозвался Крис. — И если ты не будешь меня слушаться, то вскоре будешь смотреть на жизнь из больничных окон. Ты психопат, шизофреник и обладатель навязчивых идей о собственном всемогуществе. С последним диагнозом соглашусь даже я. Что ты собрался сделать? Написать в газету? На телевидение? Прибежать в милицию, прокуратуру? Вперед, Игорь. Но учти, что я предлагаю помощь только один раз, и даже авоськи с мандаринами ты потом в своем отделении для буйных от меня не дождешься.
— Но я ведь действительно знаю… — последнее слово Игорек выговорил бережно, словно не веря еще, что великое знание посетило именно его.
— А я не верю, — спокойно ответил Крис. — Иди и убеди меня.
Игорек наконец развернулся. Поджал губы.
— Я не обязан перед тобой…
Крис поднял руку, указал на ближайший черный, недавно окрашенный крест.
— Почему?..
— Инфаркт! — мстительно выкрикнул Игорек.
Крис взялся за его плечо и потащил дальше. Серое надгробие с усталым женским лицом.
— Ну?
— Бытовуха заела. Самоу…
— Тихо. Кто?
Маленькое черное ложе.
— Девочка. Десять-двенадцать лет… автокатастрофа.
— Дальше.
С пластиковыми выцветшими лилиями холмик.
— Операция! То есть… не дотянул до операции.
— Идем дальше?
Игорек вдруг дернулся и пополз вниз, закатывая глаза. Его тяжелое безвольное тело повисло на руках Криса, белые глазные яблоки, пронизанные сеткой сосудов, влажно блестели на солнце.
— Интересно, — задумчиво сказал Крис, пристраивая его на ближайшей скамеечке.
В медовой прозрачной глубине раскрывался чайный лиловый цветок. Сумерки наступали быстро, но Крис вдобавок задернул шторы, спрятав угодья солдатика. Тот не возражал, даже не показался из своего домика. Негритенок настороженно наблюдал за гостем из угла, держа на вытянутых руках коробку с белой и розовой пастилой.
— Бери, — кивнул Крис, и Игорек осторожно взял из коробки сладкой пыльцой присыпанный кусочек. Негритенок оскалился.
Игорек замер.
— Он принимает гостей, — пояснил Крис. — Гостям положено улыбаться. Правда?
Негритенок старательно растянул губы, показав изъеденные цингой десны. С высоты лакированного шкафа косился кругленьким глазом сонный голубь. Карты на диване шептались приглушенными голосами — оценивали пришельца.
— Сплетницы, — с нежностью сказал Крис и взял колоду в узкие белые ладони. — Что еще полагается делать с гостями?
— Дать пароль от Интернета, — сказал Игорь.
Крис задумался.
— Это шутка, — сказал Игорек, грея руки о бока фарфоровой чашки.
— Давай обойдем шутки и проясним ситуацию, — ответил Крис, устраиваясь напротив него на полу. — Тебе хочется задать мне двадцать три стандартных вопроса, но я могу ответить только на два из них, поэтому не будем терять время, и я расскажу тебе, что произошло…
— Только на два? — уточнил Игорь.
— Да, — нетерпеливо ответил Крис. — Я включу ответы в рассказ.
Ему пришлось начать сначала — с того момента, как Игорек встретил Стеллу, с его собственных слов, с истории про девочку с гитарой, которая не поверила в искренность «ангела», про выпад Игорька против ее мира и про то, как его били за гаражами, как он не мог раскрыть глаза, как капала кровь и как страшно было тогда. Про то, как на уравновешенную гладь мира упала капля и волны покатились до самого берега, а отражение раздвоилось. Про смерть-не смерть. Про то, как в одном отражении Игорек умирал на рельсах, а в другом — шел домой, покачиваясь и давясь слезами боли и обиды. Как он звонил по телефону доверия и брел за Крисом по подвалу, в котором памятник давно погибшему солдату пристроили в качестве скамейки. Про Древо, которое вернуло его к жизни, пропустив через свою сердцевину, взяв в оплату память о произошедшем.
