Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)
Уезжают куда-то к родне в подмосковье. Звала с собой. Бла-бла-бла… типа, «всё устаканится, вернемся, Вовочка, хочешь я с тобой жить буду, твоя мама не нашлась?» Хитрая, стервоза. Трахается хорошо, а ума нет. Парадокс, да? Весь ум в секс ушёл, честное слово! Размечталась — жениха с квартиркой почуяла. Обломись, подруга!
Вовка вежливо поблагодарил за предложение и отказался. Ссориться с Женькой ему не хотелось.
Барахла было немного. Самое ценное — фотокамера, сменный объектив, кое-что по мелочевке. На хлеб всегда заработать можно, пусть и без масла. Даже и в такой каше, что заварилась сейчас в родном городе. Документы сложил в мамину сумочку и сунул на дно рюкзака. Благо у Анны всё лежало в одном месте в старой папке из кожзаменителя… зеленого цвета, с загнутыми уголками.
… мам, ну где тебя носит?!
…ну, поссорились… и что? не навсегда же…
Деньги — наличка — в кармане, купюры покрупнее в сумке на поясе. Ближе к телу. Хоть в трусы запихивай… да только, если начнут шмонать — до последней монетки всё выгребут. Вон, в очереди сегодня рассказывали: подходят на улице, типа, патруль, в сторонку отводят и — догола. А напоследок золотые зубы щипцами — дёрг! — и удавку на шею. Бросают в подвальное окошко ближайшее. Кто сейчас по подвалам-то ходит?..
От фирмы, где работал Володя, остались только рожки да ножки. Телефон шефа молчал, в офисе всё раскурочено… как, впрочем, и во всём здании на Малышева, 101. Стёкла зачем-то побили… на газонах битая техника валяется, бумаги и диски, да лужа засохшей крови прямо между стеклянными дверями с дырками от пуль. Вовка даже и заходить не стал. Ясен перец — разбежались все. Каждый сам за себя. Жаль, что Наташкин телефон постоянно был недоступен… надеюсь, всё нормально у неё…
Всю информацию с жесткого диска он скачал на флэшку. Немного подумав, то же самое сделал с компа Анны. Флэшку в карман.
…писала что-то… рассказы свои и стихи…
…поссорились…
…Женька, шалава, это всё из-за тебя… мама же переживает всегда!
Он тряхнул головой. Ну, хватит себе душу растравлять! Не так уж и поссорились. Собственно говоря, и не ссорились вовсе… так, поговорили. Просто вспоминать об этом тяжело, потому что…
…умерла…
…потому что не хочется расставаться вот так, не договорив, не поцеловав на прощанье…
Отец звонил. Он уже в Перми. Голос какой-то надтреснутый, севший… болеет что ли? Наверное, просто волнуется… «мама у нас слишком наивная и добрая, а время, сам видишь, какое».
Говорит, не мог дозвониться до неё. В дверях, мол, записку оставил. Что ж, может, и оставлял, да только не было там никакой записки. Впрочем, соседка могла убрать. В принципе, оно и правильно! Кто же сейчас мародёрам на радость знак оставляет — мол, никого нет, заходи!
Мама найдется.
Нет, серьёзно! Она же далеко была в момент, когда…
На вокзале его почему-то определили в плацкартный вагон с работниками ЗиКа. Впрочем, там были и приблудные, вроде него, Вовки, и вообще какие-то левые люди. Все орали, толкались, плакали, ругались. Из соседнего вагона с воем вышибли двух перепуганных девиц-студенток. Девицы испуганно шарахались по перрону, размазывая по щекам тушь. Сумасшедшая старуха, сидевшая на узле, визгливо кричала: «Так вам, бл…ди, так! С Сатаной-то вам хорошо будет!» — и беспрестанно крестилась.
Одна из девчонок разрыдалась. Подруга топталась рядом, машинально размазывая по щекам кровь из носа, и пугливо оглядываясь на орущих людей, грозящих им кулаками. «Только вернись, сука, я тебя урою!» — донеслось до Вовки. Он выкинул окурок и решительно выскочил на перрон.
— Куда?! — крикнули ему в спину. — Не пустим обратно!
— Пошёл ты… — сквозь зубы сказал Вовка и потащил ревущих девиц в вагон. К беснующимся соседям уже двигался хмурый патруль.
— Куда ты их тащишь? Сам припёрся, ещё и баб с собой тащишь! — крикнула ему в лицо закутанная в шаль женщина. Брызги слюны попали ему на лицо. Вовка, упрямо протискивающийся в тамбур, не успел ответить, как лицо дёрнулось и исчезло. Усатый немолодой мужчина, отпихнувший возмущавшуюся тётку, помог им войти. Продолжавшей орать бабе он коротко сказал:
— Не пи…ди! Ты тоже не из наших, — и глянул так, что визгливая тётка сочла за благо поджать губы и промолчать.
Вовка с девицами приткнулся у самого края, ближе к сортиру, где ещё можно было расположиться. Старший по вагону хотел что-то сказать, но усатый взял его за руку и быстро зашептал на ухо. Старший сделал несчастное лицо и плачущим голосом закричал:
— Вот будет зачистка — погорим ведь! Девушки, у вас хоть эвакуационные листы при себе есть?
— Есть! — всхлипнула окровавленная и трясущимися руками полезла во внутренний карман джинсовой курточки.
— Да ладно тебе… — старший махнул рукой и стал протискиваться по проходу в другой конец вагона.
— Не ссы, начальник, не погорим! — сказал ему вдогонку усатый. — Водка есть, парень?
— Пара бутылок… а что?
— Налей им грамм по сто. Скоро поедем, так что всё нормально. Ты сам откуда?
На перроне сухо защёлкала автоматная очередь. Люди кинулись к окнам. Кто-то завизжал.
— В воздух стреляют, — отмахнулся усатый. — Одурели все, как крысы… Ну, давай-ка и я с вами дёрну немного, за компанию. Ты много не лей, дорога у нас дальняя.
Через десять минут поезд тронулся. Застучали, загрохотали с тоской колёса, поплыла назад кричащая толпа, заиграл на вокзале старинный марш «Прощание славянки», царапая и растравливая душу, заревели женщины, причитая и охая…
— Пришествие, — качая головой, сказал усатый, разламывая хлеб. — Видишь, нож забыл. В первый раз в жизни в дорогу с собой не взял — забыл! Все, как с ума посходили, и я туда же…
— Так, ведь, страшно же! — искренне сказала почти успокоившаяся девушка, уже смывавшая мокрым носовым платком с лица кровь и косметику. — Так страшно! Райка, ты чего ревёшь? Едем уже!
Глава 38
Туман был густым и странно упругим. Ей казалось, что она нырнула на глубину, где, однако, на уши почти не давит, и можно дышать. Анна даже сделала несколько движений-гребков, как будто плыла под водой. Раздвигая руками чёртову хмарь, она представила себя плывущей в молочно-кисельной реке.
Наверное, если ногами оттолкнуться от самого «дна», можно всплыть. Нет, не получается. Ну и ладно — ногам на асфальтовой мостовой туман идти не мешает, и то хорошо.
Она шла, прихрамывая, ничего не видя вокруг. Изредка выдвигались смутные неопределённые силуэты, которые Анна хмуро обходила и снова продолжала свой путь. «Как ёжик в тумане» — равнодушно подумала она. Ноги сами вели в нужном направлении. В голове — фоном, как ненавязчивая музыка, звучал родной голосок. Без слов, просто эхом. Маячок в пустоте. Пока слышно — значит всё правильно. Это как идти по лесу и слушать птичий щебет. Не разбираешь, о чем они там чирикают, думаешь о своём, но машинально отмечаешь: вот это — синица, а это — соловей, кукушка плачет или сорока стрекочет.
Всё, что с нами происходит в жизни — не просто так. Во всём есть смысл…
….мысли колыхались, как спокойные прозрачные медузы.
Зачем мне нужны были эти дурацкие способности — «слышать» посторонних людей? Вот уж радость великая! Это так мешало в той, бывшей и ушедшей жизни! А вот, видишь ли, и пришел момент, когда пригодилось — слышать. Кожей, душой, подкоркой, подсознанием — чем бы то ни было — пригодилось!
…Вовка. Да всё нормально с ним, думаю. Ему Леночка бы понравилась. Младшая сестрёнка…
Из тумана выплыл силуэт дерева с коротко спиленными ветками… похожий на сгорбленную фигуру в капюшоне…
…доминиканцы — были такие монахи, я читала. Они носили белые рясы с черными капюшонами.
…а хорошо бы сейчас, чтобы кто-то молился за меня…
…чуть в стороне — скамейка со спинкой. Анна отметив, насколько отдаляется от «курса», свернула присесть отдохнуть. Нежный детский голосок в голове сменился на шелест, скрежет и ворчание. Вот слышится отдаленный пьяных грубый смех, а вот — злорадное бормотание. Экий ты, Анна Сергеевна, локатор. «Локатор, голова-пеленгатор!» — сказал бы, наверное, улыбающийся Илья. Да только не пеленг это никакой, Илюшенька! Он мне не нужен. Я просто знаю, где моя дочь. Просто знаю.
Посидев несколько минут, Анна встала и побрела дальше.
…опять камешек на крестике засветился красным, и тепло так от него…
…бесполезно…
…тепло…
