Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Все удалились, осталось только, сидящая пред ним на изящной скамейке, очаровательная Зара. Рядом с ней на высоких треногах горело несколько светильников. Она, улыбаясь, молча смотрела на него. Служанка преподнесла ему кубок с каким-то снадобьем. Он жадно стал пить, чувствуя, как жидкость проникает внутрь его, орошая иссохшие члены, как ливень наполняет иссохшие русла водой в измученной долгой засухе пустыне.
Он осушил несколько кубков, пока не напился. Когда насыщение произошло, он неожиданно для себя как-то утробно, всем своим существом, гаркнул, как, словно, вновь после долгого простоя заработали старые меха, выбросив наружу облако спёртого в них сора. Он тут же смутился перед прекрасной Зарой, и стремительно краснея, начал было просить прощение за такое недостойное её изысканного общества поведение. Но на её лице не проступило ни тени высокомерного сожаления, наоборот, она засветилась радостью, и на него полился её чарующий голос:
— Поздравляю с воскрешением, Еуша из Назарета.
— Я умер? Я был мёртв и воскрес? — спросил он, до конца не понимая, что с ним произошло.
— Ну, если ты сам не уверен, умер ты или нет, то убедить других не составит труда — засмеялась Зара.
— Убедить в чём? — Еуша был в полном недоумении.
— В том, что ты умер и воскрес — мило улыбалась Колдунья.
— Значит, я не умирал?
— Умирал, но не умер до конца — смеялась Зара. — Я успела вовремя остановить смерть. Отнять у смерти можно только то, что ещё живо, но никогда мёртвое. Но грань очень зыбка. Для всех ты её уже перешёл, но не для меня.
— И что теперь? — Еушу начинал бить озноб.
— Теперь пора закончить дело. Осталось убедить, других что ты воскрес — Зара стала необыкновенно серьёзной.
— И как это сделать? Войти в Храм и снова выгнать менял? — Еуша улыбнулся.
— Нет, это слишком опасно. Ты теперь не публичный человек. Вдруг тебя захочет попробовать на прочность какой-нибудь сикарий, и тогда всё рухнет. Что стоит однажды воскресший, если он не сможет воскреснуть ещё раз? — улыбка Зары была обворожительна.
— Но тогда как? — озноб у Еуши усиливался.
— Очень просто, мы покажем тебя твоим разбежавшимся соратникам. Соберём их и представим тебя. Достаточно будет уверить их, ну а они разнесут весть дальше.
— А они поверят?
— Конечно. Ты сам сейчас убедишься — ответила колдунья, пристально смотря на него.
Вдруг светильники за её спиной вспыхнули невероятно ярко, в их ослепительном свете Еуша почувствовал, как всё вокруг закрутилось и поплыло. Незыблемым остался только столб света, в котором стояла, казалось, выросшая до огромных размеров, Зара.
Боясь закружиться и упасть в этом вихре, сотрясавшим ставшее вдруг зыбким пространство, Еуша инстинктивно пал на пол, и на него со всех сторон многократным эхом послышались оглушающие звуки голоса божества, в которого превратилась колдунья:
— Что чувствуешь ты?
Дрожащий, Еуша, заплакал в смятении:
— Богиня, богиня…
Он обхватил свою голову руками и, рыдая, уткнувшись лицом в быстро вертящуюся, ускользающую твердь пола.
Через некоторое время он почувствовал, что вращение замедлилось. Постепенно он набрался смелости подняться. Пошатываясь на трясущихся ногах, он обнаружил себя стоящим всё в том же, совершенно неизменном гроте. Посреди него высился всё тот же, ничуть не изменившийся, каменный саркофаг, с натёкшими лужами вонючего масла вокруг, из которого свешивалось скомканное полотно полога.
Перед ним всё так же, смеясь, восседала Зара, в окружении светильников. Голова у Еуши кружилась. Чувствуя, что он вот-вот упадёт, Еуша буквально упал на скамью.
— Что это было? — пошептал он.
— Помнишь напиток, который ты выпил, когда очнулся. Он подействовал.
— Так это… — он никак не мог подобрать слово.
— Это дурман. Просто дурман, приводящий к специфическим формам опьянения. Мы напоим им твоих апостолов перед встречей с тобой, и они будут уверены, что ты воскрес, стал богом и вознёсся на небо.
— Так это всё обман? Но зачем? Зачем?
— Чтоб сделать тебя богом.
— Но зачем ты делаешь это? Ведь это всё обман!
— Зачем это нужно мне? Видишь ли, есть предание, что мой род ведёт свою родословную от самого Тота. Говорят, что лучшие из лучших учеников нашего Храма встречаются с ним после своей смерти. Вот и я хочу увидеть своего родоначальника. Мы делаем богов, даём веру людям, вот и я льщу себя надеждой, что из тебя получится настоящие божество — легко смеялась Зара.
— Но это же фокусы! Это только иллюзия! Обман — негодовал Еуша.
— Да — учащённо задышав, придвинулась к нему Зара. — Это только иллюзия. Как и всё только иллюзия. Ты должен это понять. Тебе предстоит очень много узнать, научиться. Творя иллюзии, мы творим Мир. Если в сотворённую мной иллюзию поверят, если она овладеет людьми, то она и будет то, что живые называют реальностью.
— Что значит живые? — у Еуши начинала кружиться голова, но уже не от зелья, а от слабости.
— Живые — значит спящие. То, что мы называем жизнью лишь поток иллюзий, сон, над которыми мы не властны. Иногда сон кончается, это и есть смерть.
— А что дальше? Что будет за смертью? И есть ли что за смертью? — спросил, холодея, Еуша.
— Кончается один сон, начинается другой — ответила Зара. — Новый. Когда ты уже не помнишь прежний. Был сон, и он позабыт, всеми, даже тобой. Это и есть смерть. В этом сне ты искал, страдал, создавал себя… раз, и ты всё забыл. Тебя, собственно, и нет. Не было, не было совсем. Сон кончился. Навсегда и без следа.
Еуша молча сидел, потрясённый. Затем тихо спросил:
— Значит всё напрасно?
— Так хочет насылающий на нас сны тиран. Мы зовём его Огонь. Это безжалостный огненный вихрь, сжигающий иллюзии и убивающий нас — ответила Зара. — Он источник наших страданий и мучений. Он хочет, чтобы мы мучились, страдали, искали, любили… и всё забывали, по его мановению, начиная играть новую пьесу ему на забаву. Но есть выход — продолжить наш сон, воплотив его в новую иллюзию, овладевшую многими мечту, и тем создать своё мироздание.
— Но как это возможно? — стонал Еуша.
— Всё дело в грани между окончанием одного сна и началом другого. Тогда есть выбор — или погибнуть в забвении в море огня, или спастись в общей для всех иллюзии. Но эта спасительная иллюзия должна уже присутствовать в старом сне, который кончается. Как знак, как указание на вход в новый сон, твой сон. Так можно выскользнуть от всевластия огненного вихря.
— Мне трудно это понять — как-то отрешённо прошептал он.
— И не пытайся сейчас. Ты всё увидишь, ты всё познаешь. Потом. Я тебе всё покажу — сладко шептала Зара.
— А всё ж таки, что будет со мной, и с теми, что воспримут мой сон?
— Ты будешь помнить себя в своём Храме. Они, приходя к тебе, будут питать твой Храм силой, крепить его, делая недоступным для неистовства бушующего за его стенами огня.
— Какой Храм?
— Храм твоего тела. Ты скоро увидишь, поймёшь. Ощутишь, как будет расти его мощь, его простор, его величие. Мы знаем, как сохранять сон, где его последнее убежище, и как его укрепить. Это был долгий путь ошибок и познания. Сначала мы строили вокруг убежищ огромные стены из камней, но… сохраняют сон не камни, а души желающие его принять. Чем больше душ словишь ты, прельстив своей иллюзией, тем крепче будет твой Храм.
— А они захотят меня принять?
Зара рассмеялась:
— А вот это уже предоставь уже мне. От тебя будет нужна лишь последняя гастроль, явиться ученикам и вознестись при них на небо. Я это всё обеспечу, это дело техники, и, тогда, я смогу доделать то, что не закончил наш Храм.
— Что доделать, что закончить? — прошептал, казалось готовый упасть, Еуша.
— Устройство империи должно быть совершенно. Проекция идеала на земле должна не иметь изъянов. Именно в этом мы видим нашу цель, именно ради этого мы и живём. Было время, когда мы считали, что можно огородиться от мира, построив блистающие царство порядка на клочке земли. Мы думали, что превосходство в знаниях позволит нам вечно возвышаться над остальным миром, погрязшим в невежестве и тьме. Вот тогда мы и изгоняли из своих пределов больных и сумасшедших, объединяя их в религиозные секты и направляя несчастных за наши границы, в пустыню. Так и родился твой народ и вера. Но, оказалось, что порядок невозможен лишь на части земли. Пока мы тешили себя своим величием, за нашими пределами нашлись силы, сумевшие нас превзойти. Порядок может быть или везде, или нигде. Увы, поэтому Империя, а не наше царство, есть то, во что мы вкладываем смысл сейчас. Империя несёт порядок, одухотворённый нами, во все пределы Эйкумены, и, служа ему, мы должны исправить наши прежние ошибки. Одна из них — вы, потомки изгнанных. Ваши предки ушли, как мы и хотели, но империя, расширяясь, снова настигла вас. Ну, а теперь некуда направлять больных, ведь Империя всюду. Их можно пристроить только под землю. Пусть они идут в погребальные катакомбы, хоронить своих и чужих мертвецов, веря не в жизнь до смерти (какая у несчастных жизнь?), а в жизнь после смерти.
