Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том III (СИ)
— Мал’чик мой, у меня к тебе разговор, — Цой Ночка выразительно покосился на За’Бэя. Свита органически растеклась по стенам, не привлекая к себе чрезмерного внимания.
— Если ты о благодарности, то я своё слово сдержу, — отмахнулся Гныщевич, — дай мне денёк на передышку. Община и правда здорово помогла, il me semble que всех лазутчиков переловили. Это хоть настоящие лазутчики были?
Лазутчиков тавры и правда приволокли, как по часам, — десяток не слишком смелых ребят. Уже прибитых и потому готовых во всём раскаяться. О том, что через Порт в Петерберг может пролезть кто угодно, поскольку Порт не проконтролируешь, очень переживал хэр Ройш, и Гныщевич был с ним в кои-то веки согласен. Но община справилась. По крайней мере, эксцессов не наблюдалось.
Вот Гныщевич бы на месте Цоя Ночки не преминул выдать за лазутчиков пару-тройку несимпатичных парней, если таковые завалялись. Ну так, чтоб число вышло посолиднее. А правда ли они лазутчики, разбираться пока времени не было.
— Зачем ты меня обижаешь? — немедленно надулся Цой Ночка. — Да при посторонних. Нехорошо так делат’, мал’чик мой.
— Ладно-ладно, bien, — Гныщевич миролюбиво воздел ладони. — Мне всё равно — главное, что всё обошлось. Временный Расстрельный Комитет в лице меня официально выражает благодарность общине. Будет тебе и грамота, и подпись. Завтра.
— Завтра нел’зя, — покачал Цой Ночка головой с таким видом, что Гныщевич немедленно подобрал вытянутые ноги и сладким голосом попросил За’Бэя обождать за дверью. Только не уходить далеко — больно уж хорошо сиделось.
— Что такое? — серьёзно спросил Гныщевич, когда За’Бэй сокрылся. Тавры ощерились.
— Головой ты не думаешь, вот что, — позволил себе буркнуть сквозь зубы Тырха Ночка. — А все говорят, сообразител’ный.
— Ты мне тут повыступай, — огрызнулся Гныщевич, — я тебе такую предысторию на Южной Равнине отыщу, костей не соберёшь. Станешь у меня завзятым убийцей росов.
— Да я родился в Петерберге! — сжал кулаки Тырха Ночка, но отец его осадил:
— Я же говорю — сообразител’ный, — Цой Ночка повернулся к Гныщевичу и вкрутился в него тем своим глазом, что не забегал; этого одного глаза было достаточно. — Послушай, мал’чик мой. Ты думаешь, что мы помогли тебе с Портом за награду.
— Когда вы что-нибудь делали не pour une taxe!
— …Ты думаешь, что мы помогли тебе за награду. Но это не так. Община всегда помогает своим.
Он замолк, и Гныщевич почти испытал беспокойство. Впрочем, показывать его не спешил.
— В том числе и своему городу, исполняя патриотический долг, — скрестил он вместо этого руки. — К чему ты клонишь?
— Мы тебе помогли, — с нажимом продолжил Цой Ночка, — а ты нас обманул. Ты не рассказал, как испол’зуют имя тавров в бою. Мы должны были знат’ заранее. И мы знали про бол’шую победу на Равнине, спасибо тебе за это, мал’чик. Но мы не знали, что ваш Комитет так её испол’зует.
— Это сработало, — заупрямился Гныщевич, но потом вздохнул: — Да понял я, понял. В вас теперь видят врагов. Резервная Армия, может, и угрожала Петербергу, но у самих петербержцев тоже имелись друзья и родные в Армии Оборонительной. Pas? Верно же говорю?
— Если тавры напугали даже вражеских солдат, простым петербержцам тем более нужно нас боят’ся, — печально кивнул Цой Ночка. — И они боятся.
— Ты ж всегда хотел, чтобы тебя боялись.
— Общину, а не выдуманных тавров с Равнины. Понимаешь, мал’чик? Когда боятся за твои дела, это верно. Когда придумывают себе то, чего ты не делаешь и не делал, это неправил’но.
— Понимаю, папаша, — Гныщевич вспрыгнул на стол и впал в задумчивость. Цой Ночка заблуждался только в одном: предупреждать о хитрости Революционного Комитета общину было бы бессмысленно. Что та могла поделать? В худшем случае — саботировала бы расписанный как по нотам план. Это уж точно лишнее.
Но для того, чтобы счесть врага своего врага другом, нужна душевная твёрдость, а большинство горожан ей не отличались. Они, без сомнения, ликовали победе над Резервной Армией. Это вовсе не означало ни ненависти к Армии Оборонительной (далёкой и безопасной, более не существующей), ни любви к равнинным таврам.
Скорей уж наоборот. Тут Цой Ночка был прав. Если тавры способны уничтожить целую армию, как их не бояться, даром что тавры эти совсем другие? А если кого-то боишься, как не совершить une attaque preventive? Не поджечь домище Цоя Ночки, к примеру?
Или не взорвать. Это модно.
— У меня есть предложение, — выдал наконец Гныщевич. — Но оно тебе не понравится, поскольку подразумевает работу. Настоящую работу, слышишь меня?
Цой Ночка слушал.
— Одной благодарности за помощь при осаде недостаточно, ты прав. Даже с грамотой. Люди дураки, а грамота слишком абстрактна. Тут нужен, как это, критерий, по которому простой человек сможет отличить хорошего тавра от плохого. И хорошего не бояться. Да не ворчи ты, я не о себе говорю! Так вот, — Гныщевич спрыгнул со стола, подошёл к конторке для бумаг и принялся яростно там копаться, — героической помощью при осаде и поимкой коварных лазутчиков… кстати, всё-таки отыщи мне ещё пяток для солидности… героической помощью таврская община Петерберга подтвердила свою лояльность городу и интересам города, а не какой-то там Равнине. Тавры — народ храбрый и честный, в чём-то честнее нас самих… Мы вот боялись Европ и Пактов, трепетали, а они тренировались на подпольных боях. — Вытащив желанный листок, Гныщевич театрально им взмахнул. — Но не бойтесь, жители Петерберга! Таврская община не просто на нашей стороне, она готова охранять наш честный сон! Ибо указом Временного Расстрельного Комитета она отныне производится в добровольную таврскую дружину! Вы же свыклись со Второй Охраной, вот и с таврами свыкнетесь. Только придётся вам — вам, Цой Ночка, а не жителям Петерберга — выдумать какую-то символику и носить её. Хотя бы повязки или что-то вроде, quelque chose dans ce goût-là. Чтобы отличать хороших тавров от плохих, с Равнины.
Головорезы зашевелились и запереглядывались, но Цой Ночка глубокомысленно кивнул. С некоторой неловкостью Гныщевич приметил в его взоре умиление и даже нежность.
И гордость.
— Это ты хорошо сочинил, — продолжил Цой Ночка кивать тяжёлой головой, — очен’ хорошо. Я вед’ и сам о таком думал.
— Хорошо? — возмутился Тырха Ночка. — Я один, дурак, ничего не понимаю? Росы нас боятся. Ты предлагаешь дат’ нам официал’ную над ними власт’. И они нас от этого перестанут боят’ся?
— Во-первых, это не власть, — хмыкнул Гныщевич, — это служение. Во-вторых, да. Они ведь не того боятся, что вы с ножами. Петербержцы вообще привыкли к тому, что в городе есть люди при оружии. Они того боятся, что на вас управы никакой нет, один только общинный закон. А так вы вроде бы под Временным Расстрельным Комитетом будете — по закону гражданскому. Видишь разницу?
— А если мы тебя слушат’ не станем? — продолжил вертеть мысль один из головорезов.
— А вы станете, — ласково поведал ему Гныщевич и обратился к Цою Ночке: — Сейчас Петербергу нужнее всего дисциплина. Сможете патрулировать улицы? Это большого ума не требует, город вы знаете.
— Патрулироват’ сможем, — не замедлил согласиться Цой Ночка. — Я сам раздумывал даже о том, чтоб во Вторую Охрану вступит’, но обидно… А ты хорошо сочинил. Тол’ко ты, мал’чик, нас в самом деле под гражданский закон не подводи. Мы без него разберёмся.
— Делать мне больше нечего. Пусть на улицах будет порядок, а на вас не слишком жалуются, и это я у вас, а не вы у меня в долгу останетесь.
Цой Ночка довольно улыбнулся. Ну конечно, драгоценное слово «долг».
— А ты правда можешь это сделат’? — подал голос другой детина, прежде молчавший. — Написат’ бумагу, чтобы вся община стала дружиной?
— Господин наш Мальвин Вторую Охрану организовал единолично, — Гныщевич потряс бумажкой, — вот у меня фотографическая копия. Сейчас перепишу, подмахну — и дело сделано. Вернее, не совсем: тут, уж простите, по одной nationalité нельзя, потребуется список имён. Да, да, только так! Иначе не поверят. Но его можно подшить позже. Собственно, чего тянуть?
Раздобыв из ящика чистый лист и сосредоточенно покусав перо, Гныщевич быстро переписал чеканные формулировки Мальвина, переправив их как нужно, чтобы тавры считались теперь петербержской особой дружиной. Расписался. Прибавил слова о том, что перечень оных тавров следует искать в приложении.
— Печатей не надо, бланк специальный, — пояснил он, протягивая Цою Ночке второй экземпляр, полученный при помощи копировальной бумаги. — Размножишь сам. Добро пожаловать в круги тех, кто трудится во славу Петерберга. Не перетрудись.
Цой Ночка прижал листок к груди с воистину отеческой лаской. Приглядевшись, Гныщевич сообразил, что в глазах у него стоят слёзы, и совсем уж растерялся.
— Вот только не надо мне тут sentiments, — поспешил рассмеяться он. — Мои бумажки не защитят вас от отдельных росов, желающих набить таврские морды. Конфликты будут, стычки будут. В такое уж время живём.
