Ефим Зозуля - Эскадрилья всемирной коммуны
Последняя речь диктатора на утреннем заседании Совета Десяти гласила:
«Весь Совдеповский мир ополчился на нас. Мы, люди, принужденные ограничить свою собственную свободу и болтовню внутри нашей страны, в укрепленном лагере, укрепленная цитадель культуры, и нам ли за чечевичную похлебку призрачного демократизма уступать все еще оставшуюся возможность победить. Поэтому никаких распубликований об истинных размерах опасности я не допущу.
Наша возможность победить — не возможность открытого боя, я один из первых в свое время прекратил всякую мысль об открытом выступлении. Господин Рокфеллер создал дезертиров из нашего лагеря, запугавших Лондон. Темперамент господина Рокфеллера — враг его и оказался врагом нашим. Но было бы поздно предаваться ламентациям по поводу преждевременной попытки выступить не во всеоружии на континенте. Надо защищаться. Мне утром принесли перехваченные радио. Они, по-видимому, — так как мы их не могли расшифровать, — значат то, что вражеский воздушный флот вылетел из Капштадта и будет ночью сюда.
Предлагаю вам, господин военный министр, привести все зенитные батареи, все укрепления Фохтбурга в полную боевую готовность и отдать соответствующие распоряжения по периферии. Я не ожидаю десанта, ибо сухопутный бой, при своей кровопролитности, при вероятном нашем численном превосходстве, не даст красным никаких преимуществ, и они на него не пойдут».
Дождавшись окончания речи диктатора, Рокфеллер пытался защищаться, говоря, что его намерением вовсе не было предать интересы Мадагаскара, ибо личинки мухи-цеце были отправлены в Африку с согласия Совета Девяти и если бы не измена негров, то эта попытка не получила бы огласки. Его никто не слушал, и ему стоило большого труда уклониться от опалы и от назначения комендантом захолустного Юго-Восточного укрепленного района.
Морской министр, японец Футо-Яма, распорядился опустить все подводные лодки на предельную глубину под прикрытие береговых батарей, в направлении к Порт-Наталю, откуда ожидалась морская эскадра противника.
Машины Пуассона уже через час после заседания Совета гудели, накапливая свою губительную энергию. С семи часов вечера громадные прожекторы на сотни верст бороздили небо.
Мирное население, оставшееся по приказу Фохта даже без правительственного бюллетеня, напуганное военными приготовлениями, со своей обычной в таких случаях паникой и беспорядочностью, уходило в горы. Гудками автомобилей оглашались джунгли, стенаниями и воплями — внутренность лимузинов.
Последний бой
Уже за четыреста километров передовые самолеты эскадрильи Всемирной Коммуны заметили огромное зарево прожекторов над Фохтбургом.
А через час послышались резкие толчки в стены корабля Уралова.
Уралов подошел к счетчику на стене. Расходование электрической энергии прекратилось, стрелка счетчика скакнула назад после четвертого толчка.
— А, вот в чем дело. Начали действовать Пуассоновские волны.
Уралов взял микрофон и соединился со своей радиостанцией.
— На какую волну работает радио-станция генерала Фохта? — Так. — А волны Пуассона не мешают? — Так. Настройте мой радиофон, я хочу разговаривать с Фохтбургом.
В этот момент вошли Убанунга-Га, Пороховницын, начоперот эскадрильи, начштаб Рэне Ирондель и другие. Каюта наполнилась тревожными лицами и голосами.
— Пуассон не так безвреден. Мы потеряли четырех разведчиков, взорванных собственными бомбами, вспыхнувшими от Пуассоновых искр.
Уралов нахмурился.
— Значит, не у всех налажены аккумуляторы и электроотводы?
Ирондель бросился к себе в каюту и оттуда в третий раз приказал проверить упомянутые Ураловым аппараты на всех самолетах.
Эскадрилья брала высоту одиннадцати тысяч метров. Толчки теперь не прекращались. Волны Пуассона оказались значительно сильнее, чем таковые же волны, известные в Европе.
Зарево прожекторов приближалось, как пламя планетарного пожара.
Было девять часов сорок минут вечера, до Фохтбурга не больше пятидесяти километров.
Другой историк опишет стратегическую схему боя на основании известных мемуаров Иронделя, Пороховницына и официальных приказов, зафиксированных механическими регистраторами самолетов эскадрильи. Нам остается восстановить живую картину этого исторического сражения.
О, нужен гений Плутарха и Тацита, чтобы живо передать те героические движения души, которые тогда руководили вождями и рядовыми сподвижниками эскадрильи. И эта задача нам не по силам. Но кто из наших читателей сам умственным взором не восстановит картины смятенья, воцарившегося в тот момент, когда вдруг трубка личного радиофона фельдмаршала Фохта заговорила, покрывая гул заседания Военного Совета в подземной зале дворца диктатора.
— Алло. Меня слушают? Говорит Уралов. Алло. Отвечайте.
Смертельной бледностью покрылись лица.
— Кто соединил меня с Ураловым? — крикнул, опомнившись первым, Фохт.
Но рассуждать было поздно, и фельдмаршал подошел к радиофону.
— Слушает фельдмаршал Фохт.
— Слушайте, фельдмаршал Фохт. Именем Всемирной Коммуны предлагаю вам сдаться и предотвратить ненужное кровопролитие.
— Нет, — ответил Фохт.
В ту же минуту сотрясающий землю гул послышался в зале.
Это начали работать зенитные минометы Битерфорда, бросая в небо полуторатонные взрывчатые сигары.
— Высота двенадцать тысяч метров, — спокойно заявил радиофон, намекая на свою недосягаемость для Битерфордовых мин.
— Пуассон, — крикнул, забывшись, Фохт. — Какого дьявола вы сидите со своими машинами?
А громовой голос радиофона насмешливо ответил:
— Уралов просит передать господину Пуассону благодарность от воздушного флота Коммуны за щедрое снабжение электричеством. Мы уже вынуждены отдавать энергию в атмосферу. Ждите дождя.
Лицо фельдмаршала Фохта исказилось.
— Скажите, — тихо обратился Фохт к присутствующим, — возможно ли переполнение их аккумуляторов или черт знает еще чего, чтобы, наконец, волны стали действовать?
— Очевидно, нет, — ответил присутствовавший в зале профессор Канэ. — У них, по-видимому, есть какие-то трансформаторы электро-энергии, нам неизвестные, а емкость атмосферы безгранична, — с бессознательной иронией закончил печальный ответ ученый.
В комнату вошел морской министр Футо-Яма:
— Что делать, ваше высокопревосходительство, — закричал он, — наши минные заграждения рвутся, морской кордон прорван, побережье обнажено. Пуассон слишком усиливает работу и изолировка мин не выдерживает.
— Остановите этого дурака Пуассона, — хрипло сказал фельдмаршал. — Его идиотские волны действуют только во вред нам, а не противнику.
Но волны Пуассона были тут не при чем.
Это старик Пороховницын пересел на разведывательный аппарат и с группой таких же смельчаков-командиров, снизившись под угрожающим огнем зенитных минометов Битерфорда, в вихре воздушных течений, при напряженной работе стабилизаторов, едва удерживавших самолеты от падения, летал над взбуренным морем.
Прожекторы бросали вниз с аэропланов снопы света.
Это давало полную возможность прицела для вражеских орудий, но зато авиаторы с полной ясностью наблюдали морское дно сверху.
Наконец, линия минных заграждений была открыта, и сотни тонн сильнейших детонаторов полетели в глубину моря. Ни Пороховницын, ни другие летчики на других аппаратах не слышали гула этого взрыва в бешеной канонаде с острова, они, увидав только еще более закипевшую воду, взяли прежнюю безопасную высоту.
Враг был дезорганизован.
Отдав свое безумное распоряжение прекратить работу машин Пуассона, становившуюся опасной для эскадрильи, фельдмаршал Фохт обрек себя на верную гибель.
Радиофон в подземном зале непрестанно сообщал парализованному Военному Совету Мадагаскара об угрожающих действиях красного врага.
— Сдаетесь? — спрашивал радиофон.
— Нет, — все еще отвечал Фохт.
— Так слушайте прекращение канонады на восточном побережьи. Я посылаю туда двести тонн интритола. Щадите людей.
К рассвету от этих посылок уже молчали две трети орудий Мадагаскара. Батареи казались развороченным материальным кладбищем. Резкие металлоеды выводили навсегда пушки из строя.
— Сдаетесь? — спрашивал неумолимый радиофон.
— Нет, — кричал диктатор.
— Я действую без потерь, — слышался голос Уралова. — Я еще щажу город и мирное население: мадагассов и негров. Но всякому терпению бывает конец. Слушайте.
Замолкла стрельба ближайших батарей. Действовали только укрепления Фохтбурга. Уралов в самом деле щадил город..
Вдруг радиофон запел мощными звуками Интернациоонала. Это было воспроизведение проводов из Лондона.
![Сергей Григорьев - Гибель Британии [журнальный вариант]](/uploads/posts/books/71901/71901.jpg)
