Яна Дубинянская - H2O
Пусть их. Выключил телевизор, оделся и вприпрыжку спустился по лестнице. Значит, офис Виктора Винниченко. Такси пока ездили, приземистые автомобильчики на биоальтернативе, пахнущие жареными семечками.
Слежку Олег засек почти сразу же, как только отъехал от гостиницы — но еще долго, несколько кварталов, не позволял себе признать, что это именно слежка. Мало ли кто там маячит в зеркале заднего вида. В городе с его магистральными потоками нет ничего естественнее, чем двигаться друг другу в затылок. Я просто отвык. Я никому не нужен здесь, тем более сейчас, когда разворачивают свою странную кампанию термоядеры. Остановите здесь.
Он ждал, пока откроется офис, и тот, другой, ждал тоже, припарковавшись в нескольких метрах, в тени. Конечно, это все еще мог быть просто случайный автомобиль, и мало ли почему его владелец не выходит наружу. Моя личная фобия, не больше, — и чем я лучше блондинки, которая панически боится никогда не виданных ею термоядерных станций?
Ну нет, не совсем. Я видел, как работают эти люди, и видел чересчур близко.
Олег то и дело косился на глухой, молчащий автомобиль; потому и пропустил момент.
Она подъехала почти к самому выходу, длинная белая машина с ярко-салатовой опоясывающей полосой, и Женька выпрыгнул первым, и я мгновенно узнал его, хоть и не видел двенадцать лет — потому что невозможно не узнать самого себя. Разумеется, он не распахивал дверь перед шефом, это было бы чересчур, а в чересчур Виктора никогда не заносило, он всегда точно чувствовал меру. Но я успел перехватить Женькин взгляд. Мой собственный — двадцать с лишним лет назад. Когда мне тоже было семнадцать и я верил, что свобода бывает какого-то определенного цвета.
Больше он не успел ничего.
— Это ваше, Олег Валентинович?
Олег обернулся и снова все пропустил: как вышел Виктор, как отъехал на стоянку автомобиль, как они скрылись за дверью. В руках у мужчины был полиэтиленовый пакет, непрозрачный, но уже по прямоугольным очертаниям плоского предмета можно было догадаться, и я догадался, разумеется. Потом поднял глаза и узнал: да, это он маячил вчера в толпе вместе с воровкой в беретике. Службист предложил пройти для разговора в кафе напротив, и Олег согласно кивнул, потому что при таком раскладе терять было уже нечего. По крайней мере узнать, что им от меня надо. До сих пор; за столько лет могли бы уже и расстаться с надеждой. Тем более что я ни разу не давал повода.
…Конечно же, они следили за мной всегда, усмехнулся Олег, спускаясь по шаткой лестнице. Видимо, у них слишком раздутый штат и слишком мало настоящего дела. Следили всю мою жизнь, не обращая внимания на то, что я самонадеянно назначил ее другой и новой. Мое новое имя, новая профессия, новый дом (где, кстати, не так давно мерцал чужой свет в окне) и прочие правильно подобранные элементы, которыми я так гордился — все это аккуратно заносилось в досье. До поры до времени.
Спрыгнул на каменный пол и глянул вверх: псевдовитраж горел на просвет все теми же огненными апокалиптическими красками. Главное — видимость. Все хорошо, потому что ничего не изменилось. Они здесь так живут. Впрочем, так живут везде и все.
Но, черт возьми, куда они подевались?
Вышел на порог, зажмурившись от ножевого солнечного удара. Площадь была по-прежнему пустынна, земля на солнце еще больше просохла, лужи съежились в берегах. Дробно звенела капель, журчали уже локализованные в канавах ручьи, орали на сотни голосов неизвестно откуда поналетевшие птицы. Интересно, как там у Таньки мои птенцы. Был настолько ошеломлен, когда наконец дозвонился и услышал ее голос, что забыл спросить. Да и она сама сбила с толку, развела какую-то дурацкую конспирацию, наверное, прячет меня от мужа. Смешная. Надо будет потом перезвонить.
А может, и не нужно. У нее ведь тоже новая жизнь, в другой стране и под другим именем. Как знать, вдруг ей повезло. Вдруг ее упустили из виду, оставили в покое. Хотя бы теоретически, хоть с кем-нибудь из нас — должно же было так случиться.
…Когда, выйдя из кафе, он перешел дорогу и стремительно поднялся — не думать, забыть, к черту, к черту! — без остановки миновав охранника, в офис «Нашей свободы», было уже поздно. Шефа нет и сегодня не будет, сообщила секретарша в приемной, сияя от редкой возможности отстрелить наповал стихийного посетителя и при этом даже не врать. Задавать вопрос о Женьке было бессмысленно, однако Олег его все-таки задал и повторял, пока не получил ответа — того самого, очевидного заранее. Целый день. Черт, черт. Никогда нельзя быть уверенным, что больше нечего терять.
Тяжелая барсетка оттягивала руку, и хотелось ее где-нибудь ненавязчиво сбросить, эту лишнюю мертвую тяжесть. Мой бывший ноутбук, который они поимели, выпотрошили, просканировали вдоль и поперек, наверняка запустив какой-нибудь невылавливаемый «троян» на будущее. Ничего, переживу, это просто железо; я, слава богу, еще могу позволить себе купить новый. И билет на самолет, кстати, тоже. На тот рейс, который выберу сам.
Тут он, конечно, заблуждался и проиграл, как и во всем остальном. Запущенный «Термоядером» вирус нестабильности, крена, паники уже начал разрушительный процесс, и элитарная, доступная далеко не каждому, а потому не всем и заметная сфера авиаперевозок пошатнулась первой. В аэропорту бурлил нервозный хаос: самолеты судорожно взлетали во всех направлениях, сжигая локальные запасы авиатоплива, цены на билеты подскочили втрое, а спрос на них раз в десять. Состоятельные люди столицы — не такие уж и немногочисленные, с удивлением заметил Олег, — стремились вылететь куда-нибудь именно сегодня, никому, похоже, и в голову не приходило попросту переждать пресловутую «Вспышку звезды». Впрочем, он и сам подозревал с самого начала, что дело не ограничится суточной «вспышкой».
— Это будет последний рейс, Олег Валентинович, — предупреждал службист, вручая узкий конверт. — Позже вы уже не улетите ни за какие деньги. У вас достаточно времени, чтобы завершить ваши дела.
И ведь они действительно дали достаточно времени! Был бы это билет на тот же день — я плюнул бы, порвал в мелкие клочья, и если не на глазах у службиста, то лишь из брезгливости к театральным жестам. Но у меня оставалось почти двое суток. Что казалось по-своему честным: если я не сумею встретиться с Женькой за такой срок, останется молча признать свое поражение.
И были бесконечные звонки на номер, по которому в тот единственный раз Женькин голос звонко отрапортовал: «Вы дозвонились Виктору Винниченко!» — а теперь снова и снова пищали короткие гудки, потому что никому я так и не дозвонился. Были бесплодные поиски в сети с глючных машин в интернет-кафе: да, противно, но не настолько, как дотронуться до клавиатуры своего изнасилованного ноутбука. Были нелепые — казаки-разбойники — засады то напротив все тех же дверей офиса, то в заплеванной подворотне дома бывшей жены, то при въезде на территорию депутатского поселка, окруженного изящной дизайнерской стеной трехметровой высоты… Должен же он был хоть где-нибудь появиться, мой Женька, мой сын, — и наверняка появлялся, стоило мне лишь отвернуться, уйти, сменить наблюдательную точку. Мы по-прежнему находились в противофазе, и с этим ничего нельзя было поделать.
…Кое-что я все-таки мог, в который раз напомнил себе Олег, спускаясь по улице наперегонки с пересыхающими глинистыми ручьями. Мог остаться, наплевав на «Вспышку звезды» и на билет в узком конверте, мог продолжать поиски до упора — либо до бесконечности. Но город постепенно сходил с ума, раскалялся, словно спираль примитивного электроприбора, над которой воздух начинает плыть и колебаться, искажая очертания предметов. Все куда-то бежали и ехали на чем могли, с тревожным гудением толпились на площадях перед гигантскими телемониторами, откуда приветливо скалились то блондинки-ведущие, то термоядерные смайлики. В темнеющем небе по-прежнему летали воздушные шары, гроздьями и по одному, под ноги то и дело попадались обрывки желтой резины.
В конце концов, не было никакой гарантии, что он действительно будет, предсказанный службистом «крайний» рейс, и Олег отправился в аэропорт скорее из любви к эксперименту, из банального любопытства. Убедиться, действительно ли они владеют ситуацией, проверить, насколько они всесильны. А потом… Задним числом трудно отличить паническую слабость от осознанного выбора. Жертву от предательства, мудрость от трусости, бегство от возвращения.
Самое отвратительное, что им оно было зачем-то нужно — мой ночной перелет через десятки тысяч километров накануне мирового кризиса — и я так и не понял, для чего именно. Еще и позвонили в тот самый момент, когда я сходил с трапа в глубокой ночи: контрольный выстрел, ни слова, только прерывистое дыхание в трубку. По крайней мере, у меня были все основания думать именно так. Однако и тут я в который раз ошибся; и слава богу.
