Яна Дубинянская - H2O
Влез по лестнице легко, не глядя вниз, словно поднялся на второй этаж. До витража она не доставала на пару метров, пришлось встать на верхнюю ступеньку, придерживаясь ладонями за стену, сырую и пронзительно холодную.
Роста не хватало, и он поднял руку, дотягиваясь до стекла. Теплого и почему-то шершавого на ощупь, а еще без каких-нибудь соединений, стыков, перемычек, или как он там устроен, этот витраж?
Запрокинул голову.
Никакой это был не витраж. Внешняя металлическая конструкция, ажурная и причудливая, просвечивала сквозь монолитный кусок стекла. Не очень-то ровно обрезанный по краям и грубо раскрашенный по мотивам прежнего рисунка. Краска бугрилась на стекле, вылезала за линии, повторяя сложный узор витража в самых общих чертах — но снаружи совсем неплохо смотрелось. Изнутри, если снизу, тоже: у меня ведь не возникло никаких сомнений, когда восторженный служка распространялся о школе Фаринетти. Наверняка сам и раскрашивал, способный юноша. Памятник шестнадцатого века, блин. Главное — чтобы почти как настоящее.
Черт. Самый простой выход из любого краха, самая простая компенсация любой потери. Не восстанавливать, не форматировать, не собирать по кусочкам — а просто застеклить, подкрасить и сделать вид, будто так и было. Ничего не взрывалось, не рушилось, не билось вдребезги. Жизнь продолжается, она по-прежнему именно такова, какой и должна быть, и неважно, что вместо средневекового шедевра у нас теперь грубо раскрашенное стекло. Никто не догадается, не заметит. Главное — действовать быстро, молниеносно, не давая опомниться ни окружающим, ни себе. Быстро поднятое не считается упавшим. Даже если оно разлетелось на мелкие осколки.
А ведь у меня есть полная возможность поступить точно так же. Я съездил по делам и вернулся, найдя все на своих местах. Мой дом не ограблен и аккуратно заперт, ключ за порогом. Конечно, нет ни отопления, ни света, но с этим я как-нибудь разберусь сам, даже если весь мир в ближайшее время не разберется. Моя машина в рабочей готовности, только подключить питание и бросить работодателю сигнальный мессидж. Моей женщине можно в любой момент позвонить и назначить свидание в «Колесе», проверив заодно состояние банковского счета. И неважно, что экономика мира летит ко всем чертям, моя профессия обычно только выигрывает от кризисов.
Неважно, что в мое окно больше не видно моря. Неважно, что мой сын с восторженно распахнутыми глазами слушает человека, которому двадцать лет назад с точно таким же восторгом внимал я сам. Неважно, что вся моя свобода в который раз оказалась размалеванной фикцией, до саднящей боли похожей на этот псевдовитраж.
…Он шел тогда по улице, освещенной вечерними огнями, потому что убивать время, болтаясь по улицам, куда эффективнее, чем неподвижно сидя в номере. Периодически набирал выловленный в сети номер, ту самую якобы секретарскую мобилку. Выслушивал об отсутствии на данный момент связи. Через некоторый, подсказанный внутренним метрономом промежуток набирал снова. Других зацепок все равно не было. На запястье болталась непривычно легкая барсетка без ноутбука. Мысль о том, чтобы продолжить сетевые поиски где-нибудь в интернет-кафе, Олег отбросил с отвращением, как тухлое мясо. Да, собственно, оно было и бесполезно: реальный мир все же не целиком помещается в сеть.
Шумело веселое воскресенье, навстречу двигались толпы, и само по себе это было вполне нормально, просто я слишком долго жил отшельником, я отвык. Другое дело, что никак не получалось воспринимать их как отдельных людей.
Шел, пытаясь выхватывать из потока встречные лица. Каждый из них, наверное, как-то представлял себе оптимальную жизнь, что-то строил и выбирал, возможно, даже свободу… Нет, ничего подобного. Толпа — это толпа, единое образование с общими стремлениями, больше похожими на инстинкты. Если она и рассыпается на отдельных индивидуумов, то лишь иногда и ненадолго, как выплеснутая кружка воды в кратком полете дробится на капли. Притяжение толпы слишком велико, чтобы в конце концов с ней не слиться, — потому и невозможна нормальная жизнь в больших городах.
Но я должен был продержаться до понедельника, дождаться, когда откроется офис «Нашей свободы». Я еще видел в этом тогда какой-то смысл.
Наваждение, чей механизм автоматически запустился с момента пропажи ноутбука, постепенно расползалось, нагоняло туману, выталкивало из реальности. В тот раз Олег набрал номер машинально, не отдавая себе отчета даже в самом факте мобилки у виска, не говоря уже о длинных, слегка дребезжащих гудках.
И в этот момент он увидел ее. Маленькая девушка в беретике и круглых очках шла по другой стороне проспекта, по случаю выходных перекрытого для транспорта. Шла рядом с мужчиной намного выше нее, разговаривала с ним на ходу, повернув и запрокинув голову.
— Вы дозвонились Виктору Алексеевичу Винниченко, к сожалению, он не может сейчас взять трубку, представьтесь и оставьте ваше сообщение!
Женькин голос оттарабанил текст звонко и задорно, в рутинной заготовке звучал драйв новизны и чуть-чуть веселого хулиганства, и разумеется, он отключился с линии раньше, чем потрясенный Олег успел все это уловить и облечь в мысленные слова, а уж тем более ответить вслух… Повторный звонок разбился о короткие гудки, и второй повторный тоже, и третий, и пятнадцатый, и энный, — а на противоположной стороне проспекта уже не было, конечно, никакой девушки в берете, и не имело смысла пробираться туда через толпу, и разворачиваться, и бежать в обратном направлении, повторяя и повторяя на бегу напрасные звонки…
Он остановился уже на площади, перед большим фонтаном, в мелком бассейне которого отражались разноцветные огни и бегали босые дети с подвернутыми до колен штанинами и подоткнутыми подолами платьиц. Вдоль бордюра стояли в ряд маленькие кроссовки и сандалии, похожие на странных и смешных зверушек. Олег улыбнулся, а затем и рассмеялся вслух над, в общем-то, совершенно анекдотическим поворотом случившегося.
Смех сработал так, как и должен срабатывать смех, особенно над самим собой: очистительно, отрезвляюще, разгоняя наваждение. Тогда еще казалось, что сделано далеко не все возможное и далеко не все резервы исчерпаны. Что главное — дождаться понедельника.
* * *Понедельник начался с «Термоядера». Рано утром, отжимаясь от парапета на балконе гостиницы, Олег увидел в небе гроздья желтых воздушных шаров, плавно поднимающиеся над крышами города. Одна гроздь проплыла достаточно близко, чтобы разглядеть скопление добрых смайликов и надпись «ВАО Концерн „Термоядер“» по кругу.
Вообще-то оно не имело ни малейшего значения, мало ли кто пиарится в этом давно чужом и временном для меня городе. Но что-то законтачило, зацепило, пробудило интерес: вернувшись в номер, Олег впервые за много лет включил телевизор.
Бегущая строка внизу экрана мгновенно ввела в курс дела: «Термоядер» анонсирует промоакцию «Вспышка звезды», взаимная договоренность с альтернативами, сутки на самых дешевых и эффективных топливе и энергии, победа над немотивированными страхами общества… Олег пробежался по кнопкам пульта: строка следовала за ним, перемещаясь с канала на канал, закольцованный текст запоминался наизусть намертво, как непристойная частушка. Но все-таки хотелось бы поподробнее; ага, кажется, новости. Я уже лет двадцать не смотрел телевизионных новостей.
На экране ослепительная блондинка — как понял Олег по отсутствию титра, просто Блондинка, архетип, — взмахивая невероятными ресницами, лопотала: нет, она лично против термоядерной энергии, потому что эти станции вечно взрываются в самый неподходящий момент. Следом выступили с комментариями несколько поп-звезд, телеведущих и почему-то один депутат, все они восторженно приветствовали термоядер, следовательно, проходили по сюжету как элита нации. Креативно, я оценил. Потом показали картинку: воздушные шарики с эмблемой «Термоядера» под оптимистичную музычку синхронно взлетают в небо, — затем кусочек речи некоего Макса Зильбера, мессидж которой Олег узнал по бегущей строке. И все: разделавшись с заказняком, новости покатились по спокойной колее светских сплетен, моделей от-кутюр, скандальчиков шоу-бизнеса и джинсы поменьше калибром.
Однако. Странноватые вещи происходят на свете. Затевалось нечто большее, чем просто рекламная кампания, это было очевидно. Бреясь в ванной, прикинул, каким боком оно может коснуться конкретно меня; ни одно событие в мире не заслуживает интерпретации под иным углом зрения. Моя работа не привязана к какому-либо конкретному виду энергии и тем более топлива, с социальными фобиями в нашей сфере не церемонятся — в случае необходимости вся индустрия спокойно перейдет на термоядер, да и на что угодно перешла бы, нам, программерам, без разницы. У меня правильная специальность. Тогда, в начале двадцатых, я подбирал ее именно по такому принципу: минимум зависимости от кого бы то ни было. Пускай они там, в тени, похоже, снова собрались делить не так давно поделенные ресурсы и власть — меня это, слава богу, уже не может зацепить, заарканить, увлечь за собой.
