KnigaRead.com/

Олег Маловичко - Исход

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Олег Маловичко, "Исход" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

— Было лето, и мы отдыхали у Юлиных родителей. Жены, — пояснил Антон. — Я с Ксюшкой пошел на речку. Я был датый, еще с собой взял. Было жарко, развезло, уснул. Когда проснулся, ее не было. Вещи на берегу, а Ксюшки нет. Пять лет назад. Все.

Она погладила его по щеке. Ладошка была узкой, и сухой, и мягкой, и Антону стало жаль себя.

— Прости себя, — сказала Света, — ты виноват, но сколько можно уже. Бедный.

Он повернул голову и поцеловал ее ладонь.

Они вернулись в «Зарю», в свою половину дома. В лагере стали говорить про нее — «Кошелева», «Антона жена». Ему это нравилось. Словно он был голодным, и теперь насытился, словно ему было стыдно раньше, а сейчас он гордился.

Они были разными. Найдя перо на застеленной кровати, он думал, что пора менять подушку, а она — что прилетал ангел.

Она делала все, чтобы он бросил пить. Заставила Драпеко попросить Антона не трогать спирт и водку, понадобится для больных, и Кошелев методично уничтожал запасы лагерного вина. Приходил на склад и брал сколько хотел, никто слова не говорил. Светка пыталась пристыдить, Кошелев отвечал, что он коррупционер со стажем и не может отказаться от привычки воровать у народа.

Вечером заступал в наряд. Лагерь охраняли восемнадцать человек. Шестеро патрулировали внутри, двойками; трое, и с ними старший наряда, сидели на КПП, остальные несли вахту в лесу, на подступах. В случае опасности они должны были предупредить, вернувшись или выстрелив.

«Открытые двери» Крайнева приносили плоды. Под его защиту в «Зарю» пошли старики из окрестных деревень. Они вели с собой скотину. Теперь в лагере были три коровы, два десятка кур, шесть свиней и козы. Молоко и яйца давали детям. Но что было важнее — деревенские принесли знание, как жить с природой, что и когда сеять, чем богаты лес и река.

Прискакал на лошади степенный мужичок в кирзачах. Долго шептался с Сергеем, потом Крайнев позвал Антона и попросил показать мужичку оружие и взять с собой в ночное.

Мужичку все понравилось. Он привез жену, детей, бледную незамужнюю тетку и еще пять человек, а с собой они привели двенадцать лошадей. Мужичка звали Деминым. Он был завхозом Фоминской турбазы на Волге, а люди, которых привел — оставшимися сотрудниками. Хотели выжить, отгородившись от мира, не получилось.

Их взял под себя Мизгирь. В этих землях, рассказывал Демин, осталось четыре силы. В Яшине сидят Головины, но они не суются дальше. Их всего человек пятьдесят. Вы здесь. Между Кармазиным и Волоцком — Лука, бесноватый юноша-пророк, собравший вокруг себя то ли пять, то ли десять тысяч народу. А у Мизгиря банда из бежавших зэков, ментов, дезертиров. Он взял Кимры и земли кругом. Людей у него под штыком три сотни, а народу под ним — тысяч пять. Власть его расползалась, как ползет по бумаге тлеющий без пламени огонь — медленно, неизбежно.

— Все деревни под себя собрал, — говорил Демин, — и к нам шныри его добрались. На машине, все путем, бензин есть. Вы, говорят, под Мизгирем. Пока до всех руки не доходят, просто объезжаем, но теперь лошади не ваши, и земля не ваша, и сами вы не свои. Пашете на Мизгиря, а он вам жить дает. Вот я и стал искать, к кому приткнуться. К Головешке не поехал даже, это опять в рабы, да и слаб он против Мизгиря.

— А к Луке?

— Был у Луки.

— И что там?

— А против этого пацанчика Мизгирь слаб.

— Как это?

— У него дух есть. Вера. Люди его на земле спят и коренья жрут. И счастливые. И все к нему бегут. Из-под Мизгиря, из-под всех.

— Что ж ты там не остался?

— Страшно стало. Лука этот… не от Бога он.

Антон молчал, вынуждая Демина продолжить.

— Он людей распинает. Врагов и кто не по его живет. Чтобы узнали, что Христос чувствовал. И вроде это не казнь, а возвышение. А знаешь, что самое дикое? Он тоже с ними висит. Только его снимают.

— Наши побегут к нему?

— Ваши нет. Сергей молоток, сумеет всех повязать.

Четверо всадников на деминских, теперь лагерных лошадях несли дозор на дороге, и Антон считал лагерь защищенным.

Они выстоят. Перед Головиными уж точно. Он помнил первую схватку.

Яшинские приезжали днем раньше. Подкатили вечером к воротам, позубоскалили, крикнули, что если из девчонок кто на дискотеку хочет — это к ним. Посигналив, оглушив шансоном из колонок, поорали на беженцев, уехали. Теперь понятно: смотрели как охраняют.

Следующей ночью пошли со стороны леса, где забор был из сетки, легко клещами перекусить. Их было полтора десятка, а еще одна группа, поменьше, стала обстреливать ворота.

Если бы не Гостюхин, лагерных убили бы. С первыми выстрелами все часовые, которым Бугрим наказал не покидать пост, побежали, как щенки к сиське, к главным воротам. И Бугрим с Антоном тоже. Разучились воевать.

Главный отряд яшинских должен был, тихо пройдя через дыру в заборе, зайти в тыл. Так бы и вышло, если б у самых пределов лагеря, пока они резали сетку, на них не напал со стороны леса Гостюхин. Он убил двоих, а они даже толком его не разглядели; стали палить в лес и задели одного своего. К дыре в заборе, на выстрелы, освещая тьму фонарями, побежали лагерные. Завязалась перестрелка, ожесточенная и бестолковая. Яшинские замешкались, и главный, двухметровый детина, приказал идти вперед, но первого же ступившего на землю лагеря подстрелили, детина заорал: «Назад!» — и побежал в лес.

Удирая, они вытянулись в цепочку, а Гостюхин бежал параллельно, как волк за стадом овец. У него был нож. Он бежал, выбирал время и наносил удар. Он убил еще двоих.

Яшинских от входа отогнали, и Антон побежал к дыре в заборе. Здесь, вцепившись в волосы, плакал Игнат над мертвой Ольгой. Его хотели оттащить от тела, а он стал драться. Схватил ее и унес в дом, словно там бы ожила. До нее в лагере никого не хоронили.

Антон и Бугрим побежали в лес. Сесть яшинским на хвост и мочить одного за другим, мстить и карать.

Изогнутый месяц был ярок и казался дном стакана с огнем, поставленного Богом на синюю скатерть неба. Они бежали, как звери, уклоняясь от веток, управляя телами, тормозя и разгоняясь.

Опоздали. Яшинские смылись — кто выжил. Последний не добежал до своей машины метров сто. Гостюхин настиг его, когда машина, взревев мотором, тронулась. Яшинский закричал, но другие не остановились.

Когда Бугрим и Антон выбежали к полотну, Гостюхин уже начал.

Его одежда лежала ворохом на траве у обочины. Яшинского он положил на полотно и тоже раздел. В руке Севы был нож.

Антон так резко остановился, что сзади на него налетел Бугрим.

Гостюхин услышал их, повернул голову, всмотрелся.

— Я же говорил, Антон, придешь.

За всю жизнь не было человека, которого Антон ненавидел бы больше, чем Севу, — не считая себя, конечно. Он мог убить его прямо здесь, пяти секунд хватило бы: прицелиться, выстрелить, вбить страшные огненные гвозди в обнаженную плоть, добить упавшего на землю.

Но Сева их спас. Антон оставил его в живых не из благодарности — это было вложение в будущее лагеря. Он никогда не встречал людей, так заточенных под войну. Сева сам был войной.

Антон позволил ему собрать молодежь в отряды и учить подростков и девчонок выживать и драться. Антон сквозь пальцы смотрел на отлучки Севы, продолжавшиеся по неделе, а то и по две — Сева брал нож и уходил в лес, и Антон гнал из головы мысль, куда и зачем, он знал, что Сева охотится на одиноких бродяг и беженцев, чтобы защитить лагерь и с этой стороны, принеся жертву зловещему богу своей больной психики.

В последние дни Антон пил больше обычного. Он принял решение. Состояло оно в том, чтобы обмануть друга и, воспользовавшись его доверчивостью, воткнуть нож в спину. Не аллегорически, буквально. Сергея нужно убить тихо, значит, скорее всего нож. Его не получится просто сместить, лагерь сразу расколется, и не избежать внутренней войны, а они не могут себе этого позволить.

Он вызывал Сергея на разговор. Сергей выслушивал Антона, не прерывая, но не соглашался с ним, объясняя с терпеливой улыбкой, словно ребенку — он не ищет, как спасти лагерь, а знает единственно верный способ.

Антону было бы легче, веди себя Сергей как псих и узурпатор. Но этого не было. Сергей стал, напротив, спокойнее и мягче. С ним рядом было хорошо. Он манил к себе чистотой и открытостью. Он был как святой. Но Антон не видел другого выхода, кроме убийства, хоть и знал, что ему до конца жизни не отмолиться.

Он не мог заснуть, уходил на улицу. Проверял посты, курил. Проходя мимо домов, слышал, как там храпели старики, плакали новорожденные, стонали любовники, дождавшиеся, пока все лягут, чтобы торопливо познать любовь в переполненных комнатах. Антон думал: я иду на страшное, кровавое преступление ради этих людей, но стоят ли они того? Оценят ли? Получат ли урок? Я убью святого ради грешников — неужели это и есть определенная Богом мера обмена?

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*