Нил Шустерман - Нераздельные
«Да, имеешь, — пишет Лев. — И да, я круглый дурак».
• • •Весь остаток дня Лев принимает посетителей. Первой приходит Элина — она, разумеется, его лечащий врач. Мираколина отлучается, и Элина рассказывает ему, что девушка не отходила от него с того самого дня, когда прибыла сюда две недели назад.
— Она отдала тебе свою почку с условием, что ей и ее родителями будет позволено жить в резервации, пока ты поправляешься. — Помолчав, Элина добавляет: — Славная девочка, хотя изо всей силы старается это скрыть.
У Чала сегодня очень напряженный день, но он урывает немного времени, чтобы коротко ввести Лева в курс дела по юридическим вопросам. Он сообщает, что Совет племени снова поставил на голосование петицию Лева о предоставлении убежища беглым расплетам, и на сей раз она прошла. В настоящий момент племя собирается объявить Инспекции по делам молодежи войну. Юноше хотелось бы думать, что к таким результатам привела его неудачная попытка стать мучеником, но Совет принял свое решение на день раньше — когда Билль о приоритете прошел в Конгрессе. И все же заронил эту идею в головы членов Совета именно Лев.
— Да, еще одно, — говорит ему Чал. — Чтобы забрать тебя сюда, в резервацию, нам пришлось попрыгать сквозь кое-какие юридические обручи. Мы с Элиной должны были стать твоими официальными опекунами. Самое простое было усыновить тебя. Так что, боюсь, придется тебе переделывать свои визитные карточки, — подшучивает Чал. — Потому что теперь ты Лев Таши'ни.
— Похоже, ты растешь как личность, — подхватывает Элина. — В смысле, ко всем прочим твоим личностям прибавилась еще одна.
Приходит Пивани и некоторое время сидит у его постели в стоическом молчании. Затем ближе к вечеру заявляются Уна и Кили. Они приносят кое-что, чего Лев никогда в жизни не надеялся увидеть воочию. Сказать по правде, он вообще больше ничего не надеялся увидеть в этой жизни, уже не говоря, что такого он точно не ожидал. За плечо Кили цепляется маленькое пушистое существо, чьи огромные выразительные глаза живо оглядывают всю палату, прежде чем уставиться прямо на Лева.
Они принесли ему кинкажу.
— Это Кили придумал, — открещивается Уна.
— Ну он же твой дух-покровитель, — защищается мальчик, — и люди держат их как домашних животных. Иногда.
Он отдирает кинкажу от своего загривка и кладет на постель к Леву; зверек с готовностью забирается новому хозяину на голову, пристраивается поудобнее и пускает струйку.
— Ой! — Кили подхватывает животное, но уже поздно. Лева, однако, происшествие смешит. Он бы расхохотался, если бы мог.
«Кажется, он меня застолбил», — пишет Лев.
На что Уна отвечает:
— Думаю, ты первый его застолбил.
Элину, вошедшую мгновением позже, едва не хватает удар.
— Заберите это отсюда немедленно! Вы что, с ума сошли? Теперь придется все стерилизовать, купать больного и перевязывать заново! Вон! Все вон!
Но прежде чем удалиться, Уна произносит нечто уму непостижимое:
— Хоть твоего нового дружка и выгоняют отсюда, но я тебе разрешаю взять его с собой на свадьбу.
Леву приходится еще раз прогнать услышанное сквозь свои извилины, чтобы увериться, что не ослышался.
«Какую свадьбу?» — пишет он.
— Мою, — отвечает ему Уна с улыбкой, в которой столько же печали, сколько и радости. — Я выхожу замуж за Уила.
74 • Ко/нн/ор
В тысяче миль оттуда, на другой больничной койке Коннор лежит без сна. Он не помнит, что это такое: «проснуться», просто знает, что не спит. И знает: что-то не так. Не то чтобы совсем неправильно, просто по-другому. Совершенно по-другому.
Кто-то наклоняется и внимательно всматривается в него. Это лицо Коннору знакомо. Стариковское. Морщинистое. Строгое. Идеальные зубы. Адмирал.
— Ты вовремя пришел в себя, — сообщает давний знакомец. — Я уже приготовился порвать хирургам задницы, за то что сшили из тебя овощ.
Его слова влетают Коннору в одно ухо, но из другого не вылетают, а застревают, запутавшись где-то посередине. Вроде бы все понятно, но только пока реплика звучит; стоит собеседнику умолкнуть — и смысл сказанного ускользает.
— Говорить можешь? — спрашивает Адмирал. — Или язык проглотил — плохо пришили? — И сам смеется над собственной мрачной шуткой.
Коннор пытается ответить, но у него во рту словно все не на своих привычных местах. Он знает, что это ерунда, такого просто не может быть, но от ощущения никуда не деться. «Где я?» — хочет спросить Коннор и не может подобрать слова. Он закрывает глаза, пытаясь нащупать нужное в своем мозгу, и лишь один образ проступает перед его внутренним взором — глобус в школьной библиотеке. Название компании-изготовителя, написано крупными черными буквами поперек Тихого океана. «Где я?» — хочет спросить Коннор, но вместо этого произносит:
— Рэнд? МакНэлли? Рэнд МакНэлли?[31]
— Понятия не имею, о чем ты, — отвечает Адмирал.
— Рэнд МакНэлли!
Коннор закрывает рот и досадливо рычит сквозь зубы. Потом снова смежает веки, пытаясь понять, что с ним творится. На ум приходит еще один образ.
— Зоопарк, — говорит он. Животные в клетках. Так и его мысли и воспоминания. Никуда не делись, но будто заперты — каждое в своей клетке.
— Что за невнятица, парень!
— Невнятица, — повторяет он. Ну что же, он хотя бы в состоянии подражать.
Кажется, Адмирал немного встревожен его реакцией, и это беспокоит Коннора.
— Проклятье! — восклицает Адмирал и обращается к медсестре — еще пару секунд назад Коннор ее в палате не видел. — Врачей сюда, живо!
Входит доктор, за ним следующий. Коннор их не видит, только слышит. Но улавливает смысл их речей лишь частично. Что-то вроде: «значительный ущерб для мозга». И еще: «наниты восстанавливают внутренние связи». И слово «терпение», повторенное несколько раз. У него что теперь, мозг ущербный? — недоумевает Коннор.
Адмирал возвращается к койке. Кажется, он немного успокоился.
— Ну что же, по крайней мере, ты растешь как личность. В смысле, ко всем прочим твоим личностям прибавилась еще одна.
Коннор посылает собеседнику вопросительный взгляд. То есть, надеется, что вопросительный. Видимо, это ему удается, потому что Адмирал объясняет:
— Сначала ты был Беглецом из Акрона, потом, на Кладбище, тебя звали Роберт Элвис Маллард, а теперь ты Брайс Барлоу. — Он делает паузу, в явном намерении запутать Коннора, хотя тому путаница нужна сейчас меньше всего. — Это имя значилось на всех сорока шести контейнерах, в которых ты сюда прибыл. Брайса Барлоу мы приобрели на аукционе. А потом твой приятель Арджент сыграл, как заправский наперсточник — поменял этикетки местами.
Вот теперь воспоминания возвращаются к Коннору, и он погружается в их бурный поток.
Его собственное расплетение.
Жизнерадостный голос ИКАР.
И план. Сумасшедший, безрассудный, отчаянный.
Честно говоря, Коннор и сам не верил в удачу — уж слишком этот план был сложен, слишком многое могло пойти не так. Во-первых, Рисе нужно было как-то связаться с адмиралом — единственным их знакомым, который располагал достаточной суммой, чтобы принять участие в аукционе. Во-вторых, Арджент должен был придумать, как ввести Адмирала в аукцион через нескольких подставных лиц, не вызвав при этом у Дювана подозрений. В-третьих, Адмиралу требовалось выкупить все до единой части какого-то бедняги-расплета, перекрыв ставки на торгах. А дальше, словно до этого этапа трудностей было недостаточно, оставалось надеяться, что Арджент — далеко не самый смышленый парень на свете — заменит наклейки, ничего не перепутав. Причем дело не ограничивалось только переклеиванием ярлычков, каждый стазис-контейнер имел свой цифровой код. Лот 4832 нужно было заменить на лот 4831. Все контейнеры без исключения.
И даже если бы удалось свести воедино все детали плана, это не означало, что получится свести воедино самого Коннора. Никто прежде не пытался восстановить расплета из его собственных органов. Похоже, Коннору удалось стать Шалтаем-Болтаем, которого собрала «вся адмиральская рать». Но иначе, чем Харлана Данфи[32].
— Конечно, мы привлекли всю возможную помощь, — поясняет Адмирал. — Я укомплектовал команду высококлассных хирургов, которым удалось из мясного рагу собрать живого Коннора.
— Пасту обратно в тюбик, — замечает тот.
Адмирал доволен, что собеседник, наконец, выдал что-то понятное.
— Да уж, ни отнять ни прибавить.
Коннор обнаруживает, что зацепился мыслями за несчастного Брайса Барлоу. Никто не боролся за его воссоединение, никто не пожелал его вернуть. И почему же Коннор больше заслуживает спасения, чем он?
Да — а что там с Рисой? Он-то здесь, но это вовсе не означает, что ей удалось сбежать от Дювана.
