Феликс Кривин - ИЗОБРЕТАТЕЛЬ ВЕЧНОСТИ
Анна рассказывает мне о Вацеке, дорогом для нее человеке. Он ученый, и самое дорогое для него — математика. Но он ее оставил. Говорит, что это слишком отвлеченная наука, для которой не существует понятия о добре и зле. И в обществе, в котором господствует зло, математика служит злу, даже если ею занимаются добрые люди.
— И здесь, на войне, он нашел настоящее дело?
— Теперь только это настоящее дело. То, которое мы делаем.
— И вы любите это дело?
Нет, говорит Анна, кто же любит войну? Ей себя отдают, но это не любовь, а скорее ненависть. Как раз тот случай, когда ненависть заменяет любовь.
Каждый раз, придя на новое место, мы ожидаем встретить там Вацека. Последнее место встречи — в селе, у Хромого Тадеуша. Если Вацек не придет к Хромому Тадеушу, значит, его нет в живых. Так думает Стась, так думают все остальные, и лишь один я знаю, что это не так. Вацек жив, потому что главное его дело еще не сделано, потому что он и есть тот пятый, который предаст отряд.
Остальных я знаю, успел узнать. Збышек — замечательный парень, ему нет и восемнадцати, но он делает все, чтобы выглядеть взрослым. И чтобы быть твердым, потому что на войне нужно быть твердым, а это нелегко с его мягким характером. Главная его беда: Збышек всех жалеет. Юрек говорит, что и в мирное время не надо никого жалеть, потому что жалостью только обидишь человека. Збышек это понимает, он не хочет никого обижать — и все-таки жалеет, стараясь, чтоб другие этого не заметили. До войны Збышек был подручным каменщика, строил здания, которые потом разрушила война. Збышек ненавидит войну, потому что она враждебна его профессии. А чему она не враждебна? Она всему враждебна, война.
А профессия Юрека — разве ей не враждебна война? До войны Юрек был шофером автобуса. Он столько перевез пассажиров, что они могли бы составить население нескольких больших городов. А то и целой страны не слишком больших размеров. И ни один из пассажиров не мог пожаловаться на Юрека, что он доставил его не вовремя или куда-нибудь не туда. Автобус следовал строго по расписанию и останавливался во всех положенных пунктах.
А теперь пассажиров Юрека гонят пешком или возят в таких автобусах, в которых никуда живым не доедешь. А сам Юрек ходит пешком по горным лесам, избегая шоссейных дорог и предпочитая им бездорожье. И он, влюбленный в машины, уничтожает их, превращает в ненужный лом, потому что этого хочет война, враждебная его мирной профессии.
— Анна, — говорю я, — я вижу, как вы тоскуете по мирному времени. Хотите, я отвезу вас в мирное время?
— Отвезти можно в какое-то место.
— А я отвезу вас во время. В такое время, где вы не услышите ни одного выстрела. В будущее, за две тысячи лет. Там все иначе. Там люди долго живут и умирают только от старости. Там никто не пытается отобрать у человека жизнь…
— Рассказывайте, Янек. Мне так хорошо вас слушать.
— Там, куда я вас отвезу, никто не слышал разрыва бомб и не видел, как столб земли заслоняет от человека небо. В этом мире, Анна, человек может быть человеком, не рискуя заплатить за это дорогой ценой. На Нюрнбергском процессе…
— На каком процессе?
— Это из истории. Был когда-то такой процесс, — заметаю я следы будущего. Ее будущего, а моего прошлого… — Конечно, когда вокруг такое творится, трудно поверить в другую жизнь. Но если вы мне поверите, Анна, если вы мне поверите… Мы сядем в Машину Времени и помчимся сквозь времена, и нас не догонит самая быстрая пуля…
— А Вацека, наверно, уже догнала…
Она опять вспоминает о Вацеке, об этом несостоявшемся ученом, сначала предавшем свою математику, а потом предавшем отряд. За математику я его не виню, к математике я никогда не питал симпатий. Недаром профессор Посмыш сделал мне этот новогодний подарок — «Теорию множеств» с иронической надписью: «Янек, это как раз то, чего вам не хватало». Профессор Посмыш любит пошутить.
— Разве это справедливо, что одному достаются легкие времена, а другому такие, что и жить не захочется? Нет, Анна, человек не может быть свободным до тех пор, пока он обречен жить во времени, в котором родился.
— Времена не выбирают.
— Это правило тех времен, которые были тюрьмой для человека. Ну почему, почему вы должны гибнуть на войне, а другие потом наслаждаться мирным временем? Чтобы они вам сказали спасибо, которого вы все равно не услышите? Нет, Анна, человек должен сам выбирать себе время. Он должен иметь свободу жить во всех временах.
— Янек, вам бы надо было стать писателем. Вы умеете строить воздушные замки, в ваших воздушных замках хочется жить.
— Вы в них будете жить, если захотите.
— Я уже в них живу.
Как ее убедить? Что ей сказать, чтоб она поверила?
— Подождите, Янек. Вот кончится война — и тогда я поверю, всему поверю.
Сегодня уже четвертое. Отряду жить всего лишь пять дней.
6. ЧЕЛОВЕК, НЕ ЗНАВШИЙ МИРНОГО ВРЕМЕНИ
1419 год, Франция, замок Монтро, резиденция короля Карла VI Безумного, который сбежал сюда из Парижа, взятого, к сожалению, не восставшими крестьянами, а своими же феодалами, бургундцами, выступившими против Франции на стороне англичан… А крестьянской девушке Жанне д'Арк только еще семь лет, и ей рано спасать Францию…
В приемном зале замка какой-то высокий чин ожидал аудиенции. Он любезно, но с достоинством кивнул новому гостю и представился:
— Иоанн Бесстрашный. С кем имею честь?
— Посол из Испании, — назвался инспектор Шмит соответственно своему облачению. Он хотя и прибыл во Францию, но на всякий случай надел костюм невоюющей стороны. — Рад познакомиться с бесстрашным человеком. Вы что же, совсем не знаете страха?
Бургундец ответил не сразу. Он огляделся по сторонам, потрогал под плащом кольчугу…
— В настоящее время не могу утверждать безоговорочно, опасности подстерегают на каждом шагу. С одной стороны — англичане: я ведь против них воевал на стороне французов. С другой стороны — французы: я против них воевал на стороне англичан. Ну, и еще феодалы, против которых я воюю вместе с восставшими крестьянами, и восставшие крестьяне, против которых я тоже веду войну. — Вид у него был жалкий. — Вы знаете, я недавно взял Париж. Да, представьте себе, взял столицу, но это меня не обрадовало. И вот я приехал мириться, просить прощения. А меня не принимают, держат в приемной…
Ручной времяискатель показал присутствие инородного времени в коротком диапазоне. Инспектор внимательно посмотрел на герцога, но не обнаружил на его лице ничего, кроме смятения, понятного в сложившейся вокруг него обстановке.
— Почему-то мне сегодня целый день вспоминается Людовик Орлеанский. Все считают, что я его убил, хотя я не принимал в этом непосредственного участия. И вообще дело давнее, прошло двенадцать лет… Да… — вздохнул Иоанн. — Мне почти пятьдесят, пора на покой. Наработался я, навоевался. Он встал, словно собираясь немедленно идти на покой: — Я, пожалуй, не дождусь самого, пойду к дофину. Не хочется идти к дофину, но… — он грустно покачал головой. Очень уж ему не хотелось идти к дофину.
Лишь только он скрылся за дверью, инспектор вытащил справочник. Иоанн Бургундский… прозванный Бесстрашным… родился в 1371 году, умер… Инспектор не поверил своим глазам: герцог умер в 1419-м. И даже не умер, а убит во время визита в Монтро, в тот самый замок, в котором он в данный момент находился… Видно, не зря он вспоминал убитого Людовика Орлеанского, не зря у него у самого совершенно убитый вид…
От короля вышла его супруга, королева Изабо, в сопровождении лекаря.
— Скажите, доктор, это не опасно? — спрашивала она, слишком явно желая, чтоб это было опасно, потому что ей не терпелось избавиться от безумного мужа.
— Для его величества не опасно, а вот для королевства…
— Королевство в полном отчаянии, — без всякого отчаяния сказала королева. И тут она заметила постороннего: — Вы к его величеству? Откуда?
— Из Испании.
— О Испания, в моих жилах течет испанская кровь! — и королева наградила инспектора таким взглядом, от какого с королем, видимо, и приключилось его несчастье.
— Типичная шизофрения, — сказал медик, имея в виду короля, а инспектор лихорадочно принялся вспоминать, существовало ли в пятнадцатом веке понятие шизофрении. — В старину подобные болезни лечили голодом.
В старину… О какой старине он говорил, инспектору было непонятно. Где-то он читал, что шизофрению лечили голодом в двадцатом веке, но, может быть, ее так лечили и во втором? Ведь события повторяются, и на смену старой приходит новая старина.
— Может быть, его полечить голодом? — прикидывала королева. — Я могу распорядиться, чтоб ему не давали есть.
— С голодом покамест повременим. У вас и так полкоролевства голодает, а если будет голодать еще и король… — в качестве приезжего медика он мог позволить себе подобные вольности.
