Стивен Кинг - Воспламеняющая
Выясняет отношения с подружкой, подумала Чарли. Наверное, бросил ее. Я никогда не позволю парню так поступить со мной.
Отдающийся эхом голос по громкой связи. Крыса страха в глубинах сознания, гложущая нервы. Ни одного знакомого лица. Она чувствовала себя одинокой и очень маленькой, по-прежнему тосковала по матери. Она собиралась украсть, но стоило ли придавать этому значение? Контора украла жизнь ее матери.
Чарли вошла в последнюю будку, похрустывая бумажным пакетом. Сняла трубку с рычага, прикинулась, будто говорит – привет, дедушка, мы с папулей только что приехали, все хорошо, – и сквозь стекло огляделась, чтобы понять, не наблюдают ли за ней. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. Неподалеку находилась лишь одна негритянка, получавшая через автомат страховой полис на полет, но она стояла спиной к телефонным будкам.
Чарли посмотрела на телефон-автомат и резко «толкнула» его.
От усилия она едва слышно крякнула и прикусила нижнюю губу: ей нравилось это ощущение сжатия. Нет, никакой боли она не чувствовала. «Толчки» доставляли ей удовольствие, и боялась она другого: полюбить эту опасную вещь.
Чарли послала новый импульс, совсем слабенький, и из щели возврата монет полился поток серебра. Она попыталась подставить пакет, но опоздала: большинство пятаков и десятицентовиков уже рассыпались по полу. Она наклонилась и принялась их собирать, то и дело поглядывая на зал через стеклянную дверь.
Собрав мелочь, Чарли перешла в следующую будку. Военный все говорил. Вновь открыл дверь, выставил ноги и закурил.
– Сал, Богом клянусь! Спроси своего брата, если не веришь мне! Он…
Чарли закрыла дверь своей будки, отсекая пронзительный голос. Даже в семь лет она могла отличить вранье от правды. Посмотрела на телефон-автомат, и мгновением позже тот выдал всю мелочь. На этот раз пакет оказался на месте вовремя, и монетки с музыкальным позвякиванием посыпались на дно.
Когда Чарли закончила, военный уже отбыл, и она перешла в его будку. Сиденье еще хранило тепло, и, несмотря на работающий вентилятор, внутри противно пахло сигаретным дымом.
Монетки высыпались в пакет, и Чарли перешла в следующую будку.
6
Эдди Дельгардо сидел на эргономичном стуле из жесткой пластмассы, смотрел в потолок и курил. Сука, возмущался он про себя. В следующий раз дважды подумает, прежде чем решит не раздвигать свои чертовы ноги. Эдди то, Эдди это, Эдди я больше не хочу тебя видеть, Эдди как ты можешь быть таким жесто-о-оким. Но он изменил ее мнение насчет этой древней присказки «я-больше-не-хочу-тебя-видеть». Он находился в тридцатидневном отпуске и теперь собирался в Нью-Йорк, Большое Яблоко, осмотреть достопримечательности и совершить турне по барам для одиноких. И рассчитывал, что по возвращении Салли сама станет большим, созревшим яблоком, созревшим и готовым упасть. С Эдди Дельгардо из Марафона, штат Флорида, отговорки вроде ты-совсем-меня-не-уважаешь не катили, и если она и впрямь поверила трепу, будто он сделал себе вазэктомию, это послужит ей хорошим уроком. А потом, если хочет, пусть бежит к своему братцу-деревенщине, школьному учителю. Эдди Дельгардо к тому времени будет сидеть за рулем военного грузовика в Западном Берлине. Он будет…
Его наполовину гневную, наполовину приятную цепь грез нарушило ощущение тепла, идущее от стоп. Словно пол внезапно стал горячее на десять градусов. И тепло это сопровождалось странным, однако знакомым запахом… Пахло еще не горелым, но… возможно, паленым?
Он открыл глаза и первым делом увидел девочку, семи или восьми лет, по виду изрядно уставшую, которая раньше крутилась около телефонных будок. Она несла большой бумажный пакет, подсунув руки под дно, словно внутри лежали продукты или что-то еще.
Но куда больше его занимала не девочка, а собственные стопы.
Тепло, которое он ощущал, сменилось жаром.
Эдди Дельгардо посмотрел вниз и закричал:
– Матерь Божья!
Его ботинки горели.
Эдди вскочил. Головы уже поворачивались к нему. Какая-то женщина, увидев огонь, отчаянно завопила. Два сотрудника службы безопасности, лениво болтавшие с кассиршей «Аллегени эйрлайнз», оглянулись, чтобы понять, в чем дело.
Эдди Дельгардо не обращал на это никакого внимания. Мысли о Салли Брэнфорд и будущей мести за отвергнутую любовь как ветром сдуло. Его армейские ботинки весело пылали. Занялись и манжеты зеленых брюк. Он понесся через зал, оставляя за собой дымный след, словно им выстрелили из катапульты. Женский туалет находился ближе, и Эдди, обладавший исключительно обостренным инстинктом выживания, врезался в дверь и без малейших колебаний проскочил внутрь.
Молодая женщина как раз выходила из кабинки, задрав юбку до талии и поправляя колготки. Увидела Эдди, человека-факел, и издала крик, который многократно усилили облицованные кафелем стены. «Что, что такое?» – послышалось из нескольких занятых кабинок. Эдди поймал закрывавшуюся дверцу платной кабинки до того, как та защелкнулась. Уперся руками в стенки, оторвал ноги от пола и опустил в унитаз. Послышалось громкое шипение, над унитазом поднялись клубы пара.
В туалет ворвались охранники.
– Эй, ты, не дергайся! – крикнул один, вытаскивая пистолет. – Выходи медленно, заложив руки за голову.
– Может, подождете, пока я вытащу ноги из унитаза? – огрызнулся Эдди Дельгардо.
7
Чарли вернулась, и снова в слезах.
– Что случилось, детка?
– Я добыла деньги, только… это опять вырвалось из меня, папуля… там был мужчина… солдат… я ничего не смогла с собой поделать…
Энди почувствовал нарастающий страх. Его притупляла боль в голове и шее, но он был.
– Ты… ты что-то подожгла, Чарли?
Она не смогла ответить, только кивнула. Слезы катились по ее щекам.
– Господи, – выдохнул Энди и заставил себя подняться.
Этого Чарли не выдержала. Закрыла лицо руками и безу тешно зарыдала, раскачиваясь взад-вперед.
Небольшая толпа собралась у женского туалета. Дверь распахнулась, но сначала Энди ничего не видел… а потом разглядел. Двое охранников, которые вбежали в женский туалет, вывели оттуда молодого крепкого парня в военной форме и направились к офису службы безопасности. Парень орал на охранников, точнее, преимущественно виртуозно бранился. Его брюки обгорели почти до колен, а в руках он нес два каких-то обуглившихся мокрых предмета: судя по всему, в недалеком прошлом – армейские ботинки. Все трое прошли в офис, дверь захлопнулась. Зал гудел от оживленных разговоров.
Энди снова сел, обнял Чарли. Думать он почти не мог. Мысли напоминали маленьких серебристых рыбок, плававших в безбрежном черном океане боли. Но он постарался сосредоточиться. Ему никак не обойтись без помощи Чарли, если они хотят выбраться из этой передряги.
– С ним все хорошо, Чарли. Он в порядке. Его просто увели в офис службы безопасности. А теперь расскажи, что случилось?
Глотая слезы, Чарли рассказала ему. Подслушанный разговор, мысли о солдате, подозрения, что он пытается обмануть девушку, с которой разговаривал.
– А потом, когда я возвращалась к тебе, я увидела его… и прежде чем сумела остановить… это случилось. Просто вырвалось, я могла причинить ему боль, папуля, я могла причинить ему сильную боль. Я его подожгла!
– Говори тише, – попросил ее отец. – И я хочу, чтобы ты послушала меня, Чарли. Я думаю, это самое обнадеживающее из случившегося в последнее время.
– Т-ты так думаешь? – В ее взгляде читалось искреннее изумление.
– Ты говоришь, это вырвалось из тебя. – Каждое слово давалось Энди с трудом. – Да, вырвалось. Но не так, как раньше. Вырвалось лишь чуть-чуть. Случилась опасная вещь, милая, но… ты могла поджечь ему волосы. Или лицо.
Чарли передернуло, она в ужасе отпрянула. Но Энди мягко повернул ее лицом к себе.
– Это происходит на подсознательном уровне и всегда направлено на тех, кто тебе неприятен. Но… на самом деле ты не навредила этому парню, Чарли. Ты… – Конец фразы растворился в боли. Продолжал ли он говорить? На секунду он утратил представление даже об этом.
Чарли все еще чувствовала Плохое. Оно носилось в ее голове, дожидаясь шанса вырваться, сделать что-то еще. Плохое напоминало маленькое, злобное и довольно глупое животное. Тебе приходится выпускать его из клетки, чтобы, к примеру, добыть денег из телефонов-автоматов… но оно может сделать что-то еще, что-то действительно ужасное…
(как с мамочкой на кухне ох мамочка извини)
прежде чем удастся загнать его обратно. Однако теперь это значения не имеет. Теперь она не будет думать об этом, теперь не будет думать…
(повязки моей мамочке придется носить повязки потому что я сделала ей больно)
ни о чем таком. Теперь главное – ее отец. Он буквально осел на стуле перед телевизором, его лицо исказилось от боли. Белое как бумага. И глаза налились кровью.
