РОБЕРТ ХОЛДСТОК - Lavondyss_Rus
Таллис ничего не сказала, испуганная словами старика. Он пожал плечами, коснулся ее посохом и опять указал на райятуков.
— Подумай о предсказаниях, позже. А пока погляди внимательно на лица моих масок. Видишь? Они кривые. На каждой из них один глаз кажется разрушенным. Одна половина рта опущена. Видишь?
На Таллис снизошло понимание. Она ждала слов Уинн-Джоннса и ее трясло.
— Годы назад, — сказал он, — человек из другого мира прошел вдоль реки к Лавондиссу. Лес всосал его сны и создал мифаго. Он сделал все, что ты видишь: тутханахов, домик смерти... тотемы. Об этом человеке я могу сказать только одно — в тотемах он оставил ключ к себе. У него есть метка на левой стороне лица. И он был одержим ею. Болезнь или, возможно, рана? Врожденное безобразие?
— Ожог, — ответила Таллис. Она посмотрела на Скогена. Внезапно мертвое лицо ожило. Уинн-Джонс прав. Все эти тени — тени Гарри, не леса. Раньше лицо казалось жестоким и пустым, теперь она увидела печаль и настойчивое желание. Неужели он отправился в лес чтобы вылечиться?
Обожженный на войне. Сбитый. Обожженный. Он приходил к ней в ту ночь.
Я не могу просто так уйти. Есть что-то, что я должна сделать. Призрак, который я должна изгнать.
Призрак его ожога; отвратительная маска — огонь, страх и зло — метка, которая распространилась по его лицу, но не полностью покрыла его. И он ненавидел эту маску: ее, в отличии от Соколицы, Синисало или Пустотницы, нельзя использовать когда хочется.. Нельзя просто так снять.
Все это Таллис рассказала шаману. Уин-райятук слушал молча, держал ее за руку и не сводил глаз с лица Гарри, глядевшего на них из кусков мертвого дерева.
— Значит именно твой брат прошел вверх по реке много лет назад, передо мной. Он опередил тебя на много лет, но он здесь. Эти годы, быть может они расстроят тебя, но все не совсем так. В лесу время играет в странные игры. Мне повезло: Скатаху всего на четыре года больше, чем я ожидал. — Он громко вздохнул и крепко сжал руку Таллис. — Но имей в виду, может так случиться, что, когда ты войдешь в Лавондисс, Гарри будет в миллионе лет от тебя. Я не понимаю законов, которые правят Лавондиссом. Я только подбирал колоски от живого мифа леса. Но будь готова.
Таллис помогла ему сесть и укутала плащом. Ветер стал холоднее.
— Приближается зима, — сказал Уинн-Джонс.
— Ужасная зима, — согласилась Таллис. — Похоже, она следует за мной всю жизнь.
— О Лавондиссе я знаю очень мало, но в одном уверен: это место снега, льда и зимы, той эпохи, когда земля замерзла. И я не знаю, почему он так важен для тебя и меня, да и всех остальных из середины двадцатого века. Поздние мифы превратили Иноземье в мир бесконечной охоты, бесконечного праздника, бесконечного удовольствия... солнечное место. Блестящий мир. Туда попадают через пещеры, могилы, тайные горные долины. Но все это только воображаемое исполнение желаний. Искатели приключений стремились в Лавондисс с начала времен. Я спрашиваю себя, сколько из них знали, что найдут голый мир, место смерти и холода... никакой магии… только воспоминание о ней. И, тем не менее, в нем что-то есть. Что-то такое, что зовет. Привлекает.
— Я убеждена, что мой брат проник туда. Он позвал меня оттуда. Он попал в ловушку и я пообещала — дала Обещание Таллис — освободить его. Он пошел вверх по реке, и я туда пойду.
— Что ты найдешь там? — с улыбкой спросил Уинн-Джонс.
— Огонь, — мгновенно ответила Таллис. Она узнала о нем от путешественника, которого повстречала несколько лет назад. — Стена огня, которую поддерживают говорящие-с-огнем вышедшие из эпохи даже более ранней, чем тутханахи. Я пройду сквозь огонь и войду в Лавондисс.
— И сгоришь, — многозначительно прошептал шаман, покачав головой. — Никто не может пройти через огонь. Никакой человек. Я слышал о мифаго, которым это удалось, но они часть мифа, который говорит, что могильные холмы и охраняемые огнем долины — дорога в Иноземье. Ты должна идти совсем в другом направлении, через лес, намного более странный, чем этот крошечный Райхоупский.
— Гарри прошел там.
— Если Гарри действительно прошел там, — возразил старик, — он нашел своей собственный путь. Он никак не мог пройти через огонь. И ты не пройдешь. Ты человек, как и я. Мы не принадлежим этому миру. Мы — путешественники по нашему ожившему безумию. Вокруг тебя сны твоего брата, позже измененные мной, а в последнее время и тобой. И у нас есть то, чего нет у этих несчастных созданий. Свобода. Свобода выбирать. О, я знаю, Скатах тоже может выбирать свой путь, пока... но посмотри на него, коснись его, почувствуй его сознание... Я проснулся совсем недавно, но могу тебе сказать...
— Что? — обеспокоено спросила Таллис.
— Что лес, живущий в нем, позвали. Легенда призывает его. Его время с нами быстро кончается. Он должен идти в Бавдуин и присоединиться к своим товарищам-рыцарям.
Таллис стало плохо. Она посмотрела на земляной вал, где стояла высокая фигура Скатаха. Он смотрел на север, вдоль реки.
— Однажды у меня было видение, — сказала Таллис. — Я видела твоего сына именно в тот момент, когда он заслужил имя, которое Элефандиан дала ему при рождении: мальчик, который слушает голос дуба. Я еще не готова дать ему достичь мгновения славы. Еще нет...
Она хотела еще кое-что добавить, но Уинн-Джонс внезапно закрыл рукой ее рот. Она отшатнулась, удивленная гневом, исказившим его лицо, который быстро сменился раскаянием. Рука опустилась.
— Прошу прошения, — сказал старик. — Как и ты, я не готов узнать окончательную судьбу моего сына. Тогда у меня будет искушение вмешаться. А если мы вмешаемся, мы запутаемся. И попадем в ловушку... Я обнаружил это много лет назад.
Таллис наклонилась вперед, возбужденная его словами. Она подумала о брате, запутавшемся, пойманном в ловушку.
— Неужели Гарри вмешался в легенду? Быть может он нашел дорогу в Лавондисс, изменил что-то и из-за этого попался?
— Очень может быть, — просто ответил Уинн-Джонс.
— Но как он сумел позвать меня?
— Чтобы ответить на твой вопрос, — сказал старик, — я должен узнать историю твоего детства. Расскажи мне все, что ты помнишь о Гарри. Все, что случилось с тобой во время учебы. Мне часто снится замок, сделанный из камня, который не камень...
— Старое Запретное Место, — сказала Таллис. — Или, по меньшей мере, часть рассказа. Я прошептала тебе о нем, пока ты спал.
— Расскажи опять, — тихо сказал ученый. — Быть может я видел это месте. Очень далеко отсюда, но оно очень похоже на то, о котором ты мне шептала.
У Таллис оборвалось сердце.
— Ты был в замке?
Но он покачал головой.
— Только видел издали. Он хорошо защищен ураганом, который удивит даже тебя. Прежде, чем осесть у тутханахов, я пошел вверх по реке и пересек большое болото. Но там было так холодно, что я вернулся. Далеко отсюда. Очень далеко. Для людей, вроде меня и тебя, приходит время, когда лес выкачивает из сознания все мифическое. Трудно описать это чувство: усталость, истощение души… Я чувствовал себя сильным, работа очаровывала меня, я оставался энергичным и мог любить женщин... — Он улыбнулся и тряхнул головой, в такт воспоминаниям. — Но что-то вернулось в землю и вошло в меня. И я пошел сюда, к тутханахам. Они — люди земли; их легенда — ужасающая, драматическая, почти бессмысленная. Каждый из них умирает, его хоронят и он рождается заново. Это часть легенды, конечно; ни ты, но я такого не переживем.
— С юга на холм поднимается Тиг, — крикнул Скатах с другой стороны загородки. — У него в руках топор.
— Помоги мне добраться до дома, — прошептал Уинн-Джонс. — Я устал и замерз. Ты расскажешь мне твои истории в тепле моей хижины. Я хочу услышать все истории.
— Меня уже просили, раньше, — улыбнулась Таллис. — Кажется это было целую вечность назад.
— Я воспоминаниях детства скрываются древние истины, — тихо сказал Уинн-Джонс. — Соверши это путешествие для меня... а потом опять сделай Лунный Сон. Я помогу тебе всем, чем смогу...
В сумерках появился орел и долго летал над деревней. Дети, подражая поведению птицы, ходили с вытянутыми руками. Юноши разделись и выкрасили себя в белое и черное, подражая узору на перьях хищника; знаком клана был охотничий глаз орла.
Пока все глаза глядели на величественную птицу, парившую высоко в небе, Таллис заметила значительно более мрачную стаю, устроившуюся на высоких деревьях около реки. Одна из птиц, хлопая крыльями, подлетела к высокому ильму, чьи ветви обломали жестокие ветра; осталось только две, торчавшие из верхушки дерева как узловатые рога. Черный аист, черный силуэт на фоне неба, опустился на один из рогов, и вскоре за ним последовали другие. Долгие минуты они наполняли северное небо, а их крики достигали деревни.
