Сергей Пономаренко - Час Самайна
В начале тридцатых годов в кабинет Барченко вбежала сияющая Женя.
— Костюхов обнаружил ключ, а Гоппиус им воспользовался, и в результате коллективной работы за последний месяц удалось расшифровать треть свитков! — радостно заявила она. — Просто не верится, что стена, которую безрезультатно долбили на протяжении стольких лет, так просто поддалась. В свитках содержатся древние языческие ритуалы, которые проводили жрицы, и среди расшифрованных — подробный ритуал вхождения в Иной Мир!
— Молодец, Женя! — сдержанно похвалил Барченко. — Гоппиус мне уже докладывал, что работа успешно идет к концу. Подождем, когда расшифруете все свитки, а потом посидим, поломаем мозги, подумаем над ними.
— Александр Васильевич! Вы слышите, что я сказала?! Расшифрован древний ритуал вхождения в Иной Мир! Ведь это шанс для установления контакта. Если требуются добровольцы, я готова первой пройти через это!
— Что ты предлагаешь, Женечка?
— Провести эксперимент вхождения в Иной Мир! И добровольцем...
— Будешь ты. Понятно. Но вхождения куда? Что собой представляет этот Иной Мир? Я тебе уже говорил, что, возможно, Иной Мир — это смерть!
— Которая обставлена сложным ритуалом, хранившимся в тайне?!
— А почему бы и нет? Сломать шею очень просто, а вот поставить ее на место бывает невозможно. Ты слишком увлекаешься для настоящего ученого, в тебе много авантюризма. Извини, но это так. Давай дождемся окончания расшифровки. А потом будем думать.
— Опять ждать!
— Да, надо ждать. Вся жизнь проходит в ожиданиях... Пока не заметишь, что она почти прошла... Годы идут, я не молодею, но все равно надеюсь, что добьюсь организации экспедиции в Тибет, на поиски Шамбалы.
— Если честно, я не разделяю вашего оптимизма. Средства на содержание лаборатории, несмотря на титанические усилия Глеба Ивановича, с каждым годом все сокращаются. Дорогостоящая экспедиция — это такой же миф, как и тот, который она предполагает раскрыть.
— Времена меняются. Я все же верю, что увижу Тибет.
— Помните, я показывала письма...
— Помню. Понимаю, что ты этим хочешь сказать, но ничего другого ответить не могу.
— Александр Васильевич, неужели вы не видите, что страна меняется, что на смену революционным романтическим грезам о всеобщем благоденствии пришла циничная диктатура иллюзорной идеи счастливого будущего, которой кормят народ, при этом нещадно его эксплуатируя. А любые проявления свободомыслия поддаются остракизму, и если человек не исправляется, то его нещадно уничтожают. Сколько деятелей науки и культуры от этого пострадало!
— Женечка, я разделяю твои мысли, но не стоит этого говорить даже в узком кругу друзей. Время сейчас такое...
— Когда-то, в двадцатом году, вы назвали его часом Самайна — границей между светлым и черным, между добром и злом... По-моему, с тех пор ничего не изменилось.
— Время, Женечка, не имеет границ, и на смену ночи не всегда приходит день. Бывает, ночь или сумерки затягиваются на сотни лет... Именно поэтому нам обязательно надо отыскать Шамбалу, страну мудрецов-махатм.
— Александр Васильевич, но вы ничего не говорите о моральных качествах самого посвященного, о его целях. Что
было бы, если бы Блюмкин нашел страну махатм — Шамбалу?
— Он не мог ее найти: он не был посвященным!
— 41 —С середины тридцатых годов страну Советов начали сотрясать громкие политические процессы, после которых уходили с «большой сцены», а затем и из жизни бывшие соратники, твердые ленинцы, революционеры старого поколения. Неуверенно почувствовал себя и Бокий. Стали сворачиваться программы его отдела, сокращаться численность. Естественно, это коснулось и лаборатории Барченко. Денег на экспедиции больше не выделялось. Однажды лабораторию посетил лично Глеб Бокий, что происходило нечасто — обычно Барченко сам ездил докладывать о результатах работы. Это было тем более странно, так как происходило в отсутствие Барченко, который находился в командировке и должен был приехать лишь в выходные. Сопровождал Бокия, давал комментарии и знакомил с сотрудниками лаборатории Гоппиус.
Жене в первый раз довелось видеть могущественного Бокия вблизи, так как в предыдущие разы при его редких посещениях она была в отъезде. Бокий не произвел на нее особого впечатления. Небольшого роста, щуплый, с продолговатым неприметным лицом. Он ходил по отделам лаборатории, задавал очень грамотные вопросы, внимательно слушал ответы и постоянно делал замечания.
— Это и есть столь многократно хваленная Барченко товарищ Яблочкина? — переспросил он Гоппиуса, рассматривая Женю в упор, что ей крайне не понравилось.
«Стоять с человеком лицом к лицу и при этом обращаться к третьему? Это предел бескультурья и хамства! А я слышала противоположное мнение о нем: суров, но вежлив и корректен», — подумала Женя.
— Я и есть хваленая Евгения Тимофеевна Яблочкина! — произнесла она с вызовом, внутренне собравшись и готовясь ответить дерзостью на следующий вопрос.
— Рад познакомиться, — улыбнулся Бокий. — Давно хотел с вами побеседовать. Назрело много вопросов, но все было недосуг. Алексей! — обратился он к высокому молодому мужчине, выполняющему обязанности секретаря. — Запиши товарища Яблочкину на ближайшее время для обстоятельной беседы.
Алексей что-то черкнул в блокноте и, проходя мимо Жени, тихо сказал:
— Ожидайте. Скоро перезвоню.
Жене все меньше нравились эти бюрократические замашки.
«Почему я должна ожидать этого звонка? Бокий мне не нужен, все вопросы решает Барченко... Если ему будет угодно, то вызовет, когда найдет нужным, а вдруг забудет, то и Бог с ним», — подумала она.
Секретарь Алексей не перезвонил, а приехал сам на следующий день.
— Глеб Иванович вызывает вас на эту субботу, к семи часам вечера, — сказал он, лучезарно улыбаясь...
— А нельзя ли пораньше? Я обещала дочке пойти в цирк.
— Нельзя, — строго сказал секретарь. — Приглашение равносильно приказу, и время Глеба Ивановича строго регламентировано. За вами приедет автомобиль ровно в восемнадцать часов.
— Хорошо, раз это приказ, — вздохнула Женя.
Алексей, кивнув, вышел из комнаты.
— Ну, Женька, ты и влипла! — трагически сказала Люба, жизнерадостная краснощекая комсомолочка, совсем недавно пришедшая в лабораторию с биологического факультета. Она очень быстро перезнакомилась со всеми и уже знала массу местных сплетен.
— Что ты имеешь в виду? — насторожившись, спросила Женя.
— Смотри, тебя вызывают вечером в субботу, практически в выходной день.
— Не у всех выходной... — возразила Женя.
— К Бокию! — закатила глаза Любочка. — Ты ничего не слышала о коммуне, которую он организовал у себя на даче?
— Какие-то сплетни ходили, но я в них не вникала, — призналась Женя.
— У него в выходные дни на даче собираются члены коммуны, у которых все общее, даже жены. Там такое происходит... — Она снова закатила глаза. — Настоящие оргии!
— Даже если и так, не думаю, чтобы Бокий для этого пригласил меня к себе. Возраст у меня уже не тот, да и о даче разговора не было, — возразила Женя, а у самой появилось нехорошее предчувствие. — А если что, я оттуда уйду и никто не сможет меня задержать.
— Рискуешь, Женька! Глеб Иванович — страшный человек и этого тебе не простит...
— Что ты предлагаешь?
— Не знаю, как бы я поступила на твоем месте.
— Люба, а откуда ты знаешь о коммуне? Может, это только сплетни
— Как бы не так! Источник надежный, так что будь готова...
— Да ну тебя!
— Не веришь? У меня есть знакомый киноартист. Высоченного роста, очень смешной, с громким голосом, фамилия Филиппов. Так он один раз там был. Насмотрелся такого... Напился до бесчувствия, пришел в себя в гробу. Приподнимается, а это похоронная процессия... Настоящая! И рядом с попом идет Глеб Иванович. Он и прикрикнул на Филиппова: «Покойник, лежите спокойно, не высовывайтесь из гроба — дамы пугаются!» Делать нечего, устроился Филиппов в гробу, отдыхает. Гроб поставили, он выглядывает, а рядом могила вырыта! Страшно ему стало, а поп как огреет его по лбу крестом, что из глаз искры посыпались. Начал поп молитву читать и кадилом размахивать. Вроде бормочет как надо, а слова чудные, даже срамные. Тут начали прощаться, некоторые даже захотели напоследок с покойником выпить. Филиппов им в этом не отказал, и ему весело стало. Прощание закончилось, гроб крышкой закрыли. Филиппов думает, что пошутили и хватит, но крышку гвоздями прибили и гроб в могилу опустили. Как комья земли по крышке застучали, поднатужился Филиппов, крышку сорвал, из могилы выскочил и ходу. Да не тут-то было — стали пить за его воскресение. Филиппов пьет и не пьянеет — так на него история с гробом подействовала! А его успокаивают: «Да не волнуйся ты так. Тут каждую неделю кого-нибудь хоронят. Лучше глянь на барышень — какая приглянется, бери любую. У нас — коммуна!»
![Георгий Гуревич - В зените [Приглашение в зенит]](/uploads/posts/books/68105/68105.jpg)
