Сергей Пономаренко - Час Самайна
Автомобиль, скрипнув тормозами, развернулся и помчался назад. «Черный воронок» бросился в погоню, раздались выстрелы. Они выскочили на Мясницкую улицу.
— Не уйдем, у меня бензин почти на нуле! — крикнул водитель, косясь на револьвер.
— Вот черт! — ругнулся Блюмкин, повернулся к Лизе и спокойно сказал: — Прощай, Лиза. Я знаю, что это ты меня предала... — Затем повернулся к водителю и приказал остановиться.
— Я тебя спасла... — сказала Лиза, когда Блюмкин выскочил из автомобиля. Но он только молча посмотрел на нее и от вернулся.
— Товарищи, что за стрельба?! — строго спросил он приближающихся оперативников с оружием наготове. — Надеюсь, это недоразумение и мне не придется жаловаться товарищу Менжинскому на ваше поведение!
— Не придется, — сказал старший оперативник, здоровый рябой мужчина, ровесник Блюмкина. — Сдай оружие, ты арестован. Вот ордер.
— Мне нужно сообщить об этом моему начальнику, товарищу Трилиссеру!
— Не нужно. Он сам нас послал!
На первом допросе Блюмкин пытался шутить, но следователь был лишен чувства юмора и первым же ударом выбил ему два зуба.
— Эта голова знает слишком много, чтобы так с ней обращаться, — заявил Блюмкин, сплевывая кровь. — Петлюровцы выбили мне четыре зуба, ты два... Хоть их осталось еще двадцать шесть, это не значит, что они там растут как грибы!
Следователь задумчиво посмотрел на него, пригласил двух помощников, и втроем они избили Блюмкина до полусмерти. И такое проделывали каждый день — времени не было, руководство требовало результатов.
— Что ты хочешь услышать? — наконец взмолился Блюмкин. — Если я скажу все, что знаю, ты вскоре окажешься на моем месте.
— Тебе ли беспокоиться? Говори все, — ответил следователь.
Слова Блюмкина оказались пророческими. После окончания дела № 864И следователь был арестован и вскоре расстрелян. Судьбу Блюмкина решали на коллегии ОГПУ Мнения разделились, но большинством голосов он был приговорен к расстрелу.
— А о том, что меня расстреляли, будет в «Известиях»? или «Правде»? — спросил Блюмкин, узнав о решении.
На стене камеры в Лефортово он обнаружил нацарапанную чем-то острым надпись: «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь на чудо. Господи, помоги! Алексей Ганин. 31 марта 1925 года».
Надпись понравилась ему своим оптимизмом и жизнелюбием. Он застыл, размышляя: может, и свою подпись поставить под ней? Потом решил, что хотя присутствие чуда в жизни не отвергает, но ставить свою подпись не будет. Ганину ведь судьба не помогла!
Последние ночи перед казнью он не спал, вспоминал прошедшую жизнь — совсем короткую, но такую насыщенную событиями, что и на несколько хватило бы. Не один раз он задавался вопросом: если бы тогда не лишился амулета, могла бы его судьба сложиться по-другому?! Вспомнил предсказание старой цыганки, которая предрекла ему смерть от женщины по имени Лиза, слова Жени Яблочкиной по поводу его судьбы на последней встрече... Неужели ранняя смерть была предначертана ему свыше и что бы он ни делал, все равно бы к ней пришел? Затем отверг фатализм и свел все к гримасам случая.
На расстрел Блюмкин шел постаревшим лет на пятнадцать, в порванном френче, с растрепанными, отросшими волосами и щетиной, которая могла бы через несколько дней превратиться в бороду, но этого времени у него уже не было. На изможденном, со следами побоев лице выделялись светившиеся упрямством глаза. Он знал в деталях, как происходит казнь, не однажды на ней присутствовал, однажды даже предлагал юной поэтессе заняться любовью на трупах расстрелянных. Увидев выстроившуюся расстрельную команду, крикнул:
— Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция! — И еще успел пропеть две строки из «Интернационала»: — Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов...
Залп из винтовок изрешетил его тело.
— 40 —Женя смерть Блюмкина восприняла спокойно. В то время ей попалось на глаза стихотворение Вольфа Эрлиха «Свинья», в котором запомнились следующие строки:
Припомни, друг: святые именины
Твои справлять — отвык мой бедный век;
Подумай, друг: не только для свинины
И для расстрела создан человек.
Эти слова стали для нее словно эпитафией на смерть Якова, находящегося «в пылу страстей и жажде власти», желающего постоянно быть на гребне волны, но в итоге оказавшегося в безымянной могиле.
Незаметно пролетели годы. Она окончила университет, следом за ней и Николай. Он медленно, но уверенно продвигался по службе, что отражалось на их семейном достатке. У них добавилась комната в коммунальной квартире, самодельная мебель сменилась настоящей, «добытой» Николаем. Вместе они проводили не так много времени — редкие совместные выходные и ночи.
Николай, большой и сильный, который на работе был довольно груб и жесток, в присутствии Жени преображался. Ей даже казалось, что он по-прежнему побаивается свою «ведьмочку», как он изредка ласково ее называл. Единственное, что беспокоило его, — это то, что Женя не могла забеременеть. Врачи, к которым они обращались, лишь разводили руками и называли разные причины. Один даже заставил Николая вспомнить, как он в драке получил сильную травму, после которой пару дней ходил раскорякой. Свою любовь к детям Николай перенес на Анюту, которая в нем души не чаяла и сразу стала звать папой.
Но все это было на поверхности, а в душе Николай для Жени был чужим. Ночами она терпела его ласки, не получая от них особого удовольствия, и постепенно начала представлять, что это не он сжимает ее в объятиях, а кто-то другой. Вначале это были ее бывшие мужчины, но по злой иронии судьбы практически все они погибли или пребывали в неизвестности. Затем Женя начала представлять, что это кто-то из знакомых или случайно встреченных мужчин, которые понравились ей внешне, и ночами стала гораздо лучше себя чувствовать, хотя в глубине души понимала, что это суррогат реальности. Вскоре у нее стали завязываться короткие романы, которые она безжалостно прекращала после одной-двух интимных встреч, боясь привязаться. Что еще она могла сделать? Если бы даже встретила мужчину, которого по-настоящему полюбила, то развестись с Николаем не могла, опасаясь нанести психическую травму Анюте. И Женя смирилась со своим положением, отгородилась от мира маской холодной неприступности, хотя внутри бушевал вулкан.
Несмотря на то, что в тридцатые годы, после «чистки» религиозных концессий, пришел черед и мистических обществ — одними из первых были уничтожены московские «тамплиеры», — лаборатория Барченко спокойно работала, находясь под опекой и покровительством всесильного Глеба Бокия.
Глеб Иванович даже позволил себе шутку над могущественным недругом Ягодой. Однажды его шифровальщики, перехватив и расшифровав радиограмму, доложили, что тот развлекается с веселой компанией на теплоходе и требует прислать еще ящик водки. Бокий послал в соответствующую службу сообщение, что обнаружен неизвестный передатчик, и дал координаты пеленга. Вскоре на теплоход вломились гэпеушники, которым преградили дорогу такие же сотрудники, и чуть не произошла перестрелка. Скандал стал известен в «верхах», Ягода пережил массу неприятностей, а Бокий и не скрывал, что является автором этой шутки.
По работе Женя часто выезжала в командировки, экспедиции. Побывала на Алтае, на Телецком озере, в ущелье реки Акки, на озере Горных духов, где познакомилась с обычаями местных шаманов и узнала много их профессиональных тайн. Потайными тропами она пробиралась вглубь тайги к затерянным скитам отшельников, забиралась в неизведанные пещеры Абакана, где находила жертвенники, тайные алтари — следы народа, который неизвестно откуда пришел и непонятно куда исчез тысячелетия тому назад. Побывала в костромских лесах, в таинственной секте голбешников, откуда, словно посланец из прошлого, появлялся в Москве «юродивый» Михаил Круглов, который, когда сбрасывал маску, оказывался чрезвычайно умным и многознающим человеком, явно приобщенным к тайному знанию, которым не спешил делиться. Похоже, называя Женю ведьмочкой, Николай отнюдь не преувеличивал, так как ее знания и приобщение к мистической силе уже были весьма значительными. Барченко видел, что не ошибся в Жене, которая за эти годы значительно развила свои сверхъестественные способности, даже превзойдя его.
Но основным занятием Жени являлась организация и руководство работой по расшифровке таинственных свитков, обнаруженных в Крыму. Работа, которая, она считала, потребует нескольких месяцев, растянулась на долгие годы. Порой Жене казалось, что эти усилия подобны Сизифову труду и напрасны... Потом она успокаивалась, привлекала все новых специалистов, и постепенно свитки начали раскрывать свои секреты.
![Георгий Гуревич - В зените [Приглашение в зенит]](/uploads/posts/books/68105/68105.jpg)
