Дмитрий Лычковский - Когда был Ленин мумией
— Почэму чушь? Нэмэцких шпионов вокруг пруд пруди, — с нажимом отвечал Сталин. — Я лично знаю одного, — он сделал многозначительную паузу, — который нэ гнушался брать дэньги у Вильгельма Второго. Кстати, как твой нэмэцкий, нэ забыл еще?
Ленина любой намек в эту сторону выводил из себя так, что он срывался на крик:
— Бандит! Ворюга! Налетчик! Ты-то что сделал для революции? Народ на восстание поднять — это тебе не банки грабить.
— Э-ээ, — тянул Коба, — Смотри, как он все повэрнул. А кто ратовал за «эксы»? Я для кого грабил? Я для себя грабил? Нэт. Для партии. В горах на бурке спал, на хлэбе и воде сидел, пока ты по Брюсселям и Мюнхенам бизэ трэскал и «карусель» с Арманд и Крупской крутил…
Тишина в Траурном зале теперь наступала лишь когда одного из обитателей саркофага уносили на профилактику. Стоило же им оказаться по соседству, как опять начиналось.
— Ты что думаешь, я твои письма к съэзду нэ читал? — заводил Коба очередную склоку. — «Сталин слишком груб для Генсека», так ты, кажется, там накорябал… Так вот, грубый Сталин своих соратников жопой не называл. И в научных трудах, ругая оппонентов, слово «говно» не писал.
— Потому что у тебя нет научных трудов! Впрочем, я и забыл, ты же у нас великий языковед, — язвил Ильич. — Автор труда «Марксизм и вопросы языкознания». Так вот, батенька, с работкой вашей в этой сфере я не знаком, но уверен, что — говно.
— Ах ты, падаль лысэлобая. Тэорэтик великий… А кто у Гильфердинга для статьи «Империализм как высшая стадия капитализма» все списал? И нэ постэснялся подписать своим именем? Плагиатор! Что ты для народа сделал? С бронэвичка картавил? Брэвно на субботнике носил? Это ты тэорэтик, а я практик. Ты ломал, а я строил. Я вэликий строитель коммунизма, а ты вэликий разрушитель. Поэтому я тут лэжать останусь, а тэбя скоро вынесут и закопают.
— Оппортунист! Сволочь! — отругивался Ленин, но в груди у него поселилось некоторое беспокойство. Он привык к своему саркофагу. Регулярные ванны, заботливый медицинский уход: что еще нужно человеку после смерти? В рай, ад и прочую поповщину Ильич не верил, а потому знал: если закопают — это все. И он замолкал, перебирая горестные мысли, какие могут прийти в голову только закоренелому атеисту.
Однако Сталину лежать молча было скучно. И вскоре в Траурном зале вновь раздавался его хрипловатый голос:
— Эй, Володя!.. Генацвале. Ну что нам дэлить, слушай? Вождь вождю глаз не выклюет. Что, молчишь? Ну молчи. Цаца какая! Эх, как же курить хочэтся… Почэму они не дали мнэ в руку трубку?
В марте 1959 года на Ленина опять попытались напасть. Один из посетителей вдруг резко выхватил из рукава пальто молоток, подбежал к саркофагу и со всей дури саданул по стеклу. Оно треснуло, но не разбилось. Караул опомнился, злоумышленника заломали и куда-то увели.
Вокруг еще царила неразбериха, а математический ум Ильича уже лихорадочно работал, перебирая версии. Покушение он воспринял однозначно: Дзержинский повторил операцию «Каплан». Значит партия опять нуждается в терроре. Но почему? Вот в чем главный вопрос! Неужели большевистские позиции вновь так шатки, что без этого никуда. Неужели Дзержинский с товарищами из ВЧК мало перестрелял тогда этой контрреволюционной сволочи.
Ильич даже зарумянился от удовольствия (приятно, что партия прибегала к его помощи и после смерти) и выложил свои соображения Кобе. «Отлично задумано, — восклицал Ильич, — Поскольку задумано верно». Сталин аж зашелся от смеха в своем гробу:
— Вот что значит слишком долго лежать под стеклом. Пора тэбя, Старик, сдать — как там у тебя было в твоей работке? А, вот… вспомнил — «сдать в архив большевистских дореволюционных редкостей»… У тэбя же понимание момэнта отстает от этого момэнта лэт на пятьдесят.
Но сам никаких версий выкладывать не стал. Ему нравилось подчеркивать, что он обладает большей, чем другие, информацией — свойство, доводившее Ленина до белого каления еще при жизни.
Поэтому когда через год, в июле 1960-го, случилось новое покушение, в Ильиче зароились глухие подозрения: уж не Коба ли это подстроил? Слишком подозрительно были схожи оба сценария: опять средь бела дня из потока людей выпрыгнул мужчина, только не низенький и пузатый, а наоборот длинный, жилистый и худой, вскочил на барьер, отделяющий саркофаг от людей, и сильным ударом ноги стукнул по стеклу. Оно разбилось. Ильича осыпало дождем осколков. Крупные скользнули по костюму без вреда, а вот мелкие впились в лицо и кисти рук.
Мавзолей немедленно закрыли, саркофаг Ленина окружили сотрудники лаборатории и милиционеры. «Над правой бровью разрыв кожи длиной в 1 см, глубиной в 3 мм, — диктовал эксперт следователю. — В ране застряли 2 осколка стекла. Еще несколько поверхностных повреждений кожи находятся…»
— Ничэго, нэмного остроты твоэй головэ нэ помэшает, — издевался Сталин из соседнего саркофага. — А потом, у нас на Кавказе говорят: шрамы украшают мужчину. Так что ты у нас красавэц! Спящий красавэц. Как в сказкэ.
Ленин делал вид, что не слышит. Коба не успокаивался:
— Эй, Ильич! У тебя осколок над какой бровью, над правой или над лэвой? Над правой? Ну так это у тебя детская болезнь правизни… Вылэчат! Ты бы загримировался на всякий случай, как тогда, в Смольном. Зубы платком подвяжи, как будто болят, очки огромные надень. Чтобы в следующий раз тебя нэ узнали…
Удалив осколки и замазав чем-то порезы, анатомы ушли. За ними, тщательно зарисовав место происшествия, удалились криминалисты.
— Интэрэсно, как пояснит следователям свое поведение товарищ Минибаев К.Н, — проронил им вслед Коба.
Подозрения Ильича здорово усилились. Но на вопрос, откуда Сталину известна фамилия злоумышленника, послышалось обычное: «Много будэшь знать, скоро состаришься!». После чего Коба загадочно добавил, что «и молотков, и ледорубов у нас на всэх хватит».
Ленин даже стал обдумывать, а не объявить ли ему Сталину товарищеский бойкот.
Глава 5. Коба, встань из гроба
Сталина приехали брать ночью. Увлеченные традиционной перебранкой, вожди не услышали, как открылась дальняя, не парадная дверь Траурного зала, и озадаченно замолчали только когда среди мраморных стен раздались хриплые матюги. Это кто-то из вошедших споткнулся на лестнице.
— Кто посмэл? — загремел Коба. — Где комендант Кремля?!
— Да, товарищи, извольте-ка объяснить! — поддакнул Ильич, тоже совершенно забывшись.
На шум прибежал заспанный и всклокоченный дежурный лаборант в криво застегнутом наспех белом халате и тут же исчез куда-то звонить. Вооруженные люди в кожанках вольно побродили по залу, бесцеремонно поглазели на Ильича, затем сгрудились вокруг сталинского саркофага.
— Коба, — позвал Ильич. — Что ты молчишь? Не падай духом, товарищ! Я думаю, тут какое-то недоразумение.
— Нэт, — донеслось из соседнего гроба. — Все намного сэрьезней. Попомни мое слово, Володя, налицо заговор и государственная измэна.
Люди в кожанках начали открывать саркофаг. Сталин опять замолчал.
В зале появлялись все новые и новые лица. Явился перепуганный комендант мавзолея. Один из тех, что в кожанке, сунул ему бумагу и объявил:
— Постановлением ХХII съезда КПСС от 30 октября 1961 года дальнейшее хранение саркофага с телом Сталина признано нецелесообразным, так как серьезные нарушения ленинских заветов, злоупотребления властью, массовые репрессии против честных советских людей и другие действия в период культа личности делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее имени Ленина. Поэтому тело Сталина мы у вас изымаем. Распишитесь здесь и здесь.
— Да-да, — лепетал комендант. — Нас предупреждали.
— Коба! — опять позвал ошеломленный Ильич.
Сталин не отзывался. Ильич изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что происходит возле его саркофага, но видел только склоненные спины.
— А что, пуговицы на мундире и вправду золотые? — свистящим шепотом спросила одна кожаная спина у другой.
— Ну!
— Дык надо их срезать! Зачем они ему в могиле?
Ильич, свидетель готовящегося мародерства, скосил глаза в сторону коменданта и главного в кожанке, ломая голову, как дать им знак, что готовится самоуправство. Главный словно услышал немой призыв. Он сунул бумаги в папку, приблизился к сталинскому саркофагу и сурово спросил подопечных:
— Пуговицы сосчитали?
— Так точно, товарищ генерал-майор! Пять крупных и три мелких.
— Срезать!
— Есть!
Ильича затрясло от негодования. Тем временем в Траурный зал, горланя «кто здесь будет товарищ Захаров?» вломились несколько человек в измазанных рабочих спецовках. Главный в кожанке устремил на них холодный взгляд.
— СУ-63 из Главмосстроя, — сказал один из рабочих, ничуть не робея. — Дно и стены могилы мы бетоном, стало быть, залили. Как заказывали. Машину с бетономешалкой можно отпускать? А то у нас другой объект в простое…
