Нил Шустерман - Непереплетённые
Кэм, ныне национальный герой, сам вызвался заботиться о них, и военные были более чем счастливы сбыть с рук такую обузу. Хотя Кэм всего лишь младший офицер, все согласились, что никто лучше него не присмотрит за сплётами на Молокаи.
Вояки видят в нём лишь няньку, пусть и в ореоле славы, но все же только няньку, которая будет держать подопечных под контролем подальше от глаз публики. Их не волнует, обретут ли сплёты душевный покой и цель в жизни.
Но это волнует Кэма.
— Хорошая была речь, — говорит военный врач, присоединяясь к Кэму на выходе из здания, в котором разместили сплётов. — Я не уверен, поняли ли они хоть что-то, но выступили вы очень вдохновляюще.
Они направляются к главному корпусу, который находится в полумиле отсюда. Можно было бы поехать на гольф-каре, но Кэму хочется пройтись.
— Многие поняли, — замечает он.
Зеркальные очки доктора защищают его глаза от безжалостного гавайского солнца.
— Да, пожалуй, вам лучше знать.
Доктору Петтигрю явно не нравится присутствие здесь Кэма. Мало ли что ему не нравится. Он получил чёткий приказ: подчиняться Кэму как старшему по званию. Недовольство доктора — досадная помеха, но не препятствие. Кэм всё равно будет делать то что считает нужным.
— Самки, кажется, более внимательны, — продолжает Петтигрю, когда они выходят на тропинку, ведущую к главному корпусу, так и оставшемуся командным центром.
— Девушки, — поправляет его собеседник.
Доктор, по-видимому, воспринимает их как животных, но Кэм не позволит подобному отношению закрепиться даже в речи. Девушек среди сплётов меньше, чем парней, ведь «Граждане за прогресс» намеревались создать армию. Девушкам Кэм сочувствует даже больше, чем юношам. Глядя на них, он едва не плачет. Приходится напоминать себе, что всё могло бы быть намного хуже. Роберта могла сделать их бесполыми.
Кэм останавливается на полпути между общежитием сплётов и главным корпусом. За его спиной колышутся высокие стебли тростника и бамбука, скрывая от взгляда общежитие. Перед ним до самого края обрыва простирается плантация таро; грохот прибоя слышен даже отсюда. Когда-то на Молокаи была колония прокажённых, и другого такого изолированного места не сыскать. Публика была бы счастлива превратить остров в колонию сплётов и больше никогда о нём не вспоминать. Людям невыносима мысль о том, чтобы убить несчастных, но и держать их на виду тоже не хочется. Задвинуть бы этих уродов куда подальше…
Кэм этого не позволит.
— Планируете пикник? — Доктору не терпится вырвать собеседника из задумчивости.
— Я хочу организовать серию встреч — пообщаться один на один с каждым из сплётов, — говорит тот, и доктор пялится на него в недоумении.
— Встреч? Вы серьёзно? При всём уважении, сейчас у них когнитивные способности на уровне шимпанзе.
— Если мы хотим это изменить, мы должны обращаться с ними как с человеческими существами, а не со стадом приматов.
Петтигрю всё же колеблется.
— А может, вы не хотите это изменить? — предполагает Кэм, догадываясь о мыслях собеседника. — Может, вам проще видеть в них недочеловеков?
— Вот только не надо психоанализа! — ощетинивается доктор.
Кэм улыбается. Петтигрю под сорок, и он вынужден подчиняться человеку, вдвое себя младше. На мгновение, но лишь на мгновение, Кэм позволяет себе позлорадствовать и воспользоваться своим положением.
— Встреча с каждым из них, — чеканит он, прежде чем двинуться к главному корпусу. — Начиная с завтрашнего дня, с девяти утра. И вы должны присутствовать на всех интервью.
И шагает дальше, зная, что у доктора нет иного выхода, кроме как подчиниться приказу.
• • •Кэм живёт в том крыле особняка, где он когда-то впервые пришёл в сознание. Несмотря на все неприятные воспоминания, это место всегда было и остаётся для него домом.
Он обнаруживает Уну в шезлонге на обширном заднем дворе у края утёса. Здесь он когда-то смотрел на звёзды с Девушкой, Которую Не Может Вспомнить. Он учится смиряться с этим отсутствием памяти. Наверно, ему было бы невыразимо грустно, если бы не Уна — она заполняет пустоту.
Он тихо подходит к ней сзади. Уна только что настроила одну из его гитар и принялась играть. Она хороший музыкант, но никогда не играет для других, а для него и подавно. Она станет играть, только будучи уверенной, что её никто не слышит. Кэм останавливается в нескольких ярдах и слушает. Но через некоторое время Уна, ощутив его присутствие, оборачивается.
— Дерево здесь деформируется от влажности, — говорит она. — Ни один инструмент не звучит нормально.
— А мне понравился звук.
Уна фыркает.
— Значит, уши тебе купили на распродаже.
Кэм, выдаёт приличествующий ситуации смешок и присаживается рядом с девушкой.
— Надо было взять с собой одну из твоих гитар. Чтобы показать всем здешним, как их нужно делать.
— На этих островах наверняка полно моих гитар, — заявляет она гордо. — Люди пересекали океаны ради моих инструментов. — Она окидывает собеседника внимательным взглядом. — Ты ведь сегодня встречался со сплётами, верно? И как прошло?
— Вроде нормально, — отвечает тот, — без сюрпризов. — И добавляет: — Мне бы хотелось, чтобы ты пошла туда со мной.
Воздух тёплый, но Уна передёргивает плечами, словно под прохладным ветерком.
— Мне там не место. Я бы только ещё больше их смутила, и ты это прекрасно знаешь.
— Мы здесь, чтобы вместе работать с ними, — напоминает Кэм.
И тогда она смотрит ему прямо в глаза.
— Тогда дай мне работу. Я не побрякушка, не браслет который ты мог бы носить на руке.
Кэм вздыхает.
— Какую я могу дать тебе работу, если и сам толком не знаю, как к этому подступиться?
Уна обдумывает его слова, потом решительно хлопает по струнам. Гитара отзывается нежным звоном.
— Вот что я тебе скажу. Ты играй свою мелодию, а я подберу к ней собственную гармонию.
— Идеальное сочетание, — отвечает Кэм и, протянув руку, стягивает заколку с её волос, чтобы они свободно рассыпались по плечам.
— Прекрати! — говорит она. — Знаешь же, я терпеть это не могу!
Но он знает другое: она надевает заколку только для того, чтобы он её снял. Кэм подначивает с улыбкой:
— Расскажи, как сильно ты меня презираешь.
— Больше всего на свете, — откликается девушка, и видно, что она подавляет ответную улыбку.
— Расскажи, как ты жалеешь, что вышла за меня замуж.
Она бросает на него сердитый взгляд, но это лишь спектакль.
— Я вышла не за тебя, а за твои руки.
— Если тебе нужны лишь они, уверен — где-нибудь в поместье найдётся пила.
Она кладёт гитару на траву.
— Заткнись уже, дурацкое ты лоскутное одеяло!
Хватает его и целует, прикусывая нижнюю губу — несильно, только чтобы он почувствовал боль. Перед каждым поцелуем она награждает его каким-нибудь обидным прозвищем. И Кэм получает всё больше удовольствие и от этого, и от её слегка болезненных поцелуев.
Потом она отпускает его и произносит нечто новенькое:
— Не знаю, чьи губы я целую, но они начинают мне нравиться.
Она толкает его обратно в шезлонг, так резко, что Кэм чуть не падает, и сует ему в руки гитару. — Твоя очередь. Сыграй что-нибудь. — И добавляет мягче: — Это поможет тебе расслабиться. Может, на время отвлечёт от сплётов.
Он берёт нагретый полуденным солнцем инструмент и спрашивает:
— Какую-нибудь мелодию Уила?
Она смотрит на его руки, когда-то принадлежавшие её жениху, и тихо отвечает:
— Нет. Сыграй что-нибудь своё.
И он сплетает для Уны новую мелодию, сотканную из случайных нитей этого сложного дня, — мелодию, которая подпитывает и подчёркивает растущую связь между ними. Но не забывает добавить в неё тревожный отзвук стоящей перед ними задачи.
3 • 00039
Его ведут куда-то по извилистому коридору. Нет, коридор вовсе не извилистый. Он прямой. Просто его мозг так видит. Теперь он это знает. Знает, что стены, кажущиеся кривыми, вовсе не кривые, а диковинно косые окна на самом деле идеально прямоугольные. Чем настойчивее он твердит это своему мозгу, тем сильнее мозг верит, что это правда. Даже мускулы при ходьбе начинают работать более слаженно. Камю Компри был прав. Всё срастётся как надо, если приложить усилия.
Его вводят в комнату. Там его ждёт Камю Компри собственной персоной, а ещё — доктор, который никогда не обращается к 00039 напрямую. Говорит о нём всегда в третьем лице, полностью игнорируя его присутствие. Вот и сейчас он не поднимает головы — пялится в свой планшет и делает заметки.
Камю с тёплой улыбкой встаёт навстречу вошедшему и протягивает руку. 00039 тянет к нему свою, но вдруг соображает, что рука не та.
— Красная метка. Мимо. Опечатка, — говорит он.
