Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса
— Для вас, — так же заговорщически ответил Пантелей, — найдём. Зайдёте завтра в больницу.
— Уважаю, доктор, — сказал Эдик и, как бы в знак уважения, сбросил в рот с огромной ладони таблетку. — Шампанским запить можно?
— Можно, — улыбнулся Пантелей.
— А даме?
— И даме.
Эдик наплескал в стаканы шампанское, подал стакан Анне. Та, как сомнамбула, проглотила свою таблетку и запила глотком шампанского.
— Ну, доктор, это всё? Или, может, ты ещё осмотр девушек проводишь? — глумливо поинтересовался Эдик.
— Нет-нет, — растерялся Пантелей, — я…
— Ну так давай, иди уже, пациенты ждут, — Эдик нетерпеливо стал подталкивать Пантелея к выходу.
— Да-да… Главное, чтобы не было побочных реакций…
— Э! Ты же говорил, что ничего не будет? — не на шутку испугался Эдик.
— Да нет же, всё будет хорошо, — поторопился заверить Пантелей.
— Да? А какого хрена у меня тогда крышу плющит? — успел спросить Эдик и упал на пол. — А?.. Чё это?.. — уже почти шёпотом сказал он и перестал двигаться.
— Что с ним? — спросила Анна.
— Ничего. Он спит, — успокоил её Пантелей. — Часа три, четыре. Тут уже многие спят.
— А я?
— А ты витаминку скушала.
В этот момент в номер вошли Никонов и Эньлай. Анна вскочила и бросилась к Никонову на грудь.
— Никонов! Милый Никонов! Я знала, что ты придёшь! Потому что ты настоящий!
Олег обнял её, но стоял явно смущённый. Какое-то время он просто гладил её по голове, как гладил бы дочку.
— Да, доктор, жаль, что тебя не было с нами на последней войне. Ты уже целую роту без единого выстрела уложил, — оценил он лежащего на полу Эдика. — С этим пришлось бы повозиться.
— Я пойду дальше? — спросил Пантелей.
— Да, конечно. Парня мы этого свяжем. Связать-то можно?
— Можно, — кивнул Пантелей.
— А дальше что? — спросила Анна.
— Доктор запретил нам воевать. Ты тут некоторые моменты пропустила. Жаль. Очень назидательно.
— Ты тоже кое-что чуть не пропустил, — вдруг обиженно заявила Анна и слегка пнула спящее тело Эдика.
— Ладно-ладно, — согласился Олег, — виноват. Но я бы всё равно пришёл.
— Я знаю… А у вас что было?
— Чудо.
— Чудо?
— Да, чудо. Пантелей совершил чудо.
— Реально?
— Реальней некуда. Он воскресил двух мёртвых.
— Ты не шутишь?
— Да какие шутки! Одного я сам убил, — вмешался Эньлай. — Как бы теперь его ещё раз не пришлось убивать. Вдруг он снотворное не захочет пить. — Он подошёл к окну и осторожно выглянул на улицу.
2
За окном Лю увидел картину, которая показалась ему очень знакомой. По улице двигалась серо-коричневая масса. Бугрилась и текла живой рекой.
— Крысы! — распознал он.
— Что крысы? — не понял Никонов.
— Крысы! Я видел, как они так же рекой шли в город. Я сотни намотал их на колёса. И теперь — теперь, похоже, они уходят из города.
— Плохой знак, — Никонов тоже подошёл к окну.
За ним последовала Анна.
— Господи, какое противное зрелище… — отшатнулась она.
— Противно — это когда они под колёсами хрустят, — поделился впечатлениями Эньлай, отчего Анна брезгливо передёрнула плечами.
— Если крысы уходят, значит, будет что-то хуже, чем есть сейчас, — сделал вывод Никонов. — С другой стороны, — продолжал рассуждать он, — если они уходят, значит, есть куда.
— Надо спросить у Макара, в Писании что-нибудь есть про крыс?
— Вряд ли… Надо уходить.
— Я туда не пойду, — в брезгливом ужасе скривилась Анна. — У меня просто ноги откажут.
— По-моему, сейчас крысы безобиднее, чем вот эти ребята, считающие себя властелинами мира, — заметил Эньлай.
— У нас там автобус. По крысам тебе идти не придётся, — успокоил Олег. — Эньлай, давай вязать парня, помоги перенести его на кровать. И надо страховать доктора.
— А где Макар? — спросила Анна.
— Они с Тимуром и профессором у автобуса. Принимают девушек, которые… — Олег на какое-то время замялся, — не хотят оставаться в этом борделе.
— А что? Есть такие, которые хотят остаться?
— Есть…
— Бррр… Знаешь, я вот всё время мечтала о мужчине, о защитнике… о семье… Хотелось простого бабского счастья. А тут мне предложили стать наложницей. И ведь получается, я всю жизнь была у кого-нибудь наложницей. Одна ошибка в юности, и вся жизнь наперекосяк.
— Наташа бы моя посоветовала покаяться. И всё — с нуля, — сказал Эньлай и вышел в коридор.
Сказал, и самому стало стыдно. Он вспомнил, как после случая с девочкой он долго не находил себе места, а Наталья тянула его в храм. Уговаривала пойти на исповедь, но Лю даже представить себе не мог, что будет кому-то изливать свою душу. Жена говорила, что Господь и так всё знает, на что Эньлай справедливо замечал: зачем, мол, тогда идти каяться. «Будет легче, — говорила Наташа, — понимаешь, вот если Ваня или Вася провинятся и ты видишь, что их мучает совесть, ты же ждёшь их, что они придут к тебе. Ждёшь? Вот. Так и Бог ждёт тебя». — «А при чём здесь священник?» — возмущался Эньлай. «При том, что священники с апостольских времён поставлены». — «А если он мне как человек не нравится?» — «Ну… глупо так рассуждать… Тебе же не все машины нравятся, но ты на них ездишь? Тоже, конечно, глупое сравнение… Как бы тебе сказать, ну… воду святую, к примеру, можно пить из хрустального бокала, а можно из жестянки какой, но святая вода при этом останется святой. Понимаешь? Без кружки нельзя… К реке жизни не всякий подойдёт…»
Эньлай ткнулся в следующий номер. А там уже Даша плакала на груди Пантелея, а ещё какая-то девица смотрела на эту сцену с явной завистью.
— Уходить надо, — напомнил Эньлай Пантелею, и тот согласно закивал.
— О! — сказала девица. — Китайцы тоже остались?! Ну да, куда там целый миллиард девать.
Эньлай не обиделся.
— Русские китайцы остались, за это поручиться могу, — деловито поправил он и снова вышел в коридор.
На улице Макар и опасливо озиравшийся Давыдыч стояли у двери автобуса, в котором сидели два десятка девушек. Красавицы, как на подбор. «Это не конец света, — подумал Лю, — это гарем какой-то».
— Крысы, — кивнул Эньлай за забор больницы.
— Да видели уже, — спокойно ответил Макар. — Им главное выжить. Значит, нашли где-то место получше.
Эньлай подошёл поближе: крысиная «река» заметно поредела. Основная масса уже пронеслась, и поредевший арьергард теперь делился на отдельные ручейки. Но зрелище всё равно было неприятным, и Эньлай вернулся к автобусу.
— Про крыс в Библии ничего не сказано? — спросил он у Макара.
— Вроде нет, а вот про динозавров, как я думаю, есть…
— Да ну…
— В книге Иова сказано: Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бёдрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья… На кого это больше похоже?
— Действительно, на динозавра.
— Всё потому, что словом «бегемот» переводчики назвали животное, название которому просто не знали. В древнееврейском тексте не было гласных, и звучало это как бэ-хэ-мэ-тэ, что вообще могло означать всех животных.
— И почему динозавры не дожили до наших дней?
— Многие твари не дожили. Климат после потопа очень изменился…
— Слушай, Макар, ты всё знаешь, почему тебя не взяли? — Лю нахмурил лоб, а Макар после этого вопроса опустил голову.
— Потому, — неторопливо ответил он, — что про таких, как я, в Откровении Иоанна Богослова сказано: носишь имя, будто жив, но ты мёртв…
— Но ведь тебя для чего-то оставили?
— Я всю жизнь жду этого «чего-то»…
Наступило неловкое молчание, Макар отошёл, явно не желая продолжать разговор, как-то странно тряхнул своей нестриженой головой, словно хотел сбросить тяжёлые мысли, и Лю решил не донимать его больше расспросами.
Чуть в стороне Тимур «воспитывал» одного из парней Садальского, которого пришлось всё же оглушить, чтобы пройти в гостиницу. Тимур, по сути, объяснял ему, что такое хорошо и что такое плохо, и если горячему кавказцу казалось, что парень плохо понимает, он отвешивал ему оплеуху. Девушки с интересом наблюдали за воспитательным процессом, и Тимур, время от времени оглядываясь на них, ещё больше входил в раж.
— Детский сад какой-то, — покачал головой Эньлай и вспомнил, как ему бывало стыдно после того, как он кричал на своих детей или прикладывал к воспитанию руку. Почему было стыдно, даже если он был абсолютно прав, он понять не мог. Наташа тоже могла шлёпнуть любого, но у неё это получалось как-то небольно и беззлобно.
— Детский сад, — повторил Лю теперь уже о своих мыслях. — Вот, Наташа, сегодня я убил человека, потом видел, как его оживили… Нет, ты бы поправила, воскресили. За один день так много всего… Ты бы сказала, что мне делать… — разговаривая то ли сам с собой, то ли с Наташей, Эньлай медленно удалялся от гостиницы по улице, забыв и про своих товарищей, и про автобус с девушками.
