Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра
До активизации «гена смерти» оставалось два с половиной года плюс-минус три месяца. Инспектору была рекомендована частичная занятость и сокращение долговременных рабочих программ.
Итак, он официально стал трупом, получившим тридцатимесячную отсрочку. Тот, кто совершил «рокировку», не ошибся в расчетах. Теперь Хасан освободился от обузы и имел все необходимое, чтобы совершить задуманное. Зондирование бессмысленно, и даже сам Йозеф не сможет обнаружить подделку.
* * *Хасан наслаждался и упивался последней игрой. Такой тонкости он еще никогда не достигал. Террор на уровне излучений, формирующих реальность, – от подобной перспективы захватывало дух. Хасан готов был в любую минуту совершить ритуальное самоубийство, если бы другого способа борьбы и протеста не существовало, однако он не считал себя религиозным фанатиком. К счастью, был и другой способ. У каждого свой путь к Аллаху. Его путь пролегал через Универсальную Церковь Йозефа. Он видел в этом не подлежащую обсуждению высшую мудрость.
Мало кто предпочитал «уход в сеть» индивидуальной смерти. Это означало только одно: что идея «бессмертия души» оказалась чрезвычайно живучей, а Йозеф представлялся зараженной предрассудками толпе чем-то вроде преддверия вечного ада. Но Йозеф сам управлял толпой; он был наместником «Абраксаса» в данном районе земной поверхности, и все разрешенные «идеи» обладали необходимой вторичностью, так как были пропущены через двойной фильтр, который не оставлял шансов врагам системы.
Если проводить кощунственную аналогию, то явно не хватало третьего в предполагаемой и отнюдь не святой троице. Третий – бестелесный посредник, носитель кода – всегда оставался в тени, присутствовал в непроявленном виде; возможно, это было нечто, растворенное в мозгах счастливых рабов.
Служение двум демоническим сущностям означало отказ от личной свободы. Однако и те, кто пытался остаться в стороне, лишь обманывали себя. «Нейтральные» пешки тоже были предусмотрены в этой глобальной игре; им даже было отведено особое место. Орбитальный Контроль и Йозеф поделили сферы влияния. Впрочем, само влияние было одинаковым – порабощающим и практически непреодолимым. Но они же формировали виртуальную изнанку мира – в противовес абсолюту. Им не оставалось ничего другого, кроме как быть исполнительными органами «сатаны» – ведь другая половина так называемой реальности была занята изначально…
От приходящего это требовало высшей жертвенности, куда большей степени самоотречения, чем при совершении обыкновенного самоубийства. Вплоть до конца представить себе последствия «слияния» было абсолютно немыслимым делом. Возвращение также невозможно. И в случае неполной интеграции для новичка действительно наступал вечный ад, во много раз худший, чем неизлечимая паранойя.
Хасан понимал, на что шел. Слиянию традиционно предшествовала более или менее продолжительная «исповедь» – отголосок старого примитивного обычая, получившего новый смысл. Исповедь, после которой ему уже никогда не быть прежним – Йозеф изымет его грехи, равно как изменит саму греховную природу индивидуального существа. Катарсис через объединение – в этом было нечто чрезвычайно привлекательное, чуть ли не сексуальный акт, в результате которого на свет тут же появляется новое образование, включающее в себя «родителя» и все вероятные инкарнации.
* * *Хасан отправился к Йозефу на «шкоде», угнанной от бара, где собирались «прокаженные» – обитатели зоны отчуждения.
День был прекрасным на все вкусы и для любой цели – хоть для пикника, хоть для смерти, хоть для воскрешения. Ласковые лучи солнца, пробивавшиеся сквозь смог, убеждали в том, что бытие прекрасно само по себе. Хасан верил и в это, однако ему требовалось нечто большее. С раннего утра он находился в отличном расположении духа и даже отказался от мысли лично передушить детенышей Резника, обставив все как ритуальное убийство. Если его афера завершится успешно, жить им все равно останется недолго. Хасан мог быть плохим, жестоким, коварным, но мелочным он не был никогда.
На местном жаргоне все входы на территорию Йозефа именовались «засадами». Хасан направился к южной «засаде». Он проехал по пустеющим улицам. Здесь было особенно заметно, как дичает уцелевшая растительность. Последний открытый магазинчик торговал подержанными примусами, керосинками и разным скобяным барахлом, а перед входом в последний открытый канна-бар валялись в пыли собаки. У одной было бельмо на глазу. Из окна напротив высунулся человек с дебильным лицом и заорал: «Внимание! Воздушная тревога! Все в бомбоубежище!»
Хасан ухмыльнулся. Всю свою жизнь, исключая периоды отсидок в тюрьмах, он боролся за идеалы, внушенные ему в юности. То, что он оставлял позади, не заслуживало сожаления или спасения. Прошлое – мусор, отработанный материал. Цепляться за него – все равно что питаться экскрементами. Их надо закапывать поглубже и устремляться на поиски чистой пищи и воды…
Только радикальное обновление давало какую-то надежду. Это даже не хирургическая операция, потому что метастазами поражен весь организм. Хасан верил в то, что единственный способ создать идеальное общество – это некий аналог клонирования, для которого потребуется всего одна живая здоровая клетка. И если Хасан не ошибался, Йозеф был на правильном пути…
Он свернул направо, следуя огромной стрелке, намалеванной на глухой стене полуразрушенного дома под надписью «Царствие небесное». Что остается, когда лишаешься всего или отбрасываешь ненужное? Только юмор. Иначе ты примитивное животное, которым движет инстинкт… или кнут хозяина.
Финишная прямая была короткой и уже совершенно безлюдной. Завалы из битого кирпича загромождали проезжую часть, и Хасану пришлось вылезти из машины. В пятидесяти метрах впереди был виден поднятый шлагбаум с облезшей краской. Поражало обилие птиц. Верхние этажи превратились в птичники под дырявыми крышами. В воздухе звенел непрерывный гомон, незаметно подтачивавший даже самые крепкие нервы.
Возле шлагбаума имелся указатель, который лаконично сообщал: «Новый Ватикан. Население – 1». Хасан пересек границу владений Йозефа и погрузился в «засаду».
* * *Он появится на этом же месте спустя тридцать два часа – и не с пустыми руками. Внешне он будет по-прежнему неотличим от инспектора Резника. Йозеф воспроизведет его матрицу практически без искажений.
Глава восемнадцатая
Не ходи за помощью!
Никому нет до тебя дела.
Твой разум полностью под контролем.
Фрэнк ЗаппаЧастный детектив Боб Мирошник сидел в своей машине и наблюдал за домом потенциальной жертвы Дьякона.
В детективных книжонках нередко утверждалось, что ожидание – едва ли не худшая вещь на свете. Во всяком случае, самая нудная. Мирошнику так не казалось. Разве вся жизнь – это не затаенное ожидание закономерного конца? Добавьте сюда все прелести старости. Что же тогда говорить о сиюминутных мелочах? А если ожидание скрашено пачкой хороших сигарет, бутылочкой старого коньяка, тихой музыкой, при этом ничего не болит, а в машине мягко, тепло и уютно – только полный идиот будет жаловаться на такую работу. Раз уж время должно быть убито, то лучше убивать его в комфортных условиях.
Мирошник был гурманом и доморощенным мудрецом. Он все взвесил, все перепробовал на вкус и все разложил по полочкам. До недавнего времени мир был простым и понятным. Есть хорошие ребята, есть плохие ребята. Плохих ребят всегда больше. Бобу приходилось выполнять заказы и тех, и других. Работать на первых было гораздо приятнее, на вторых – гораздо выгоднее. Сочетая две эти крайности, Мирошник придерживался золотой середины и смирялся с неизбежным.
Желание все усложнять появляется у тех, кто потерпел фиаско в борьбе за место под солнцем, Абсолютно чистым это место не бывает никогда. Весь фокус в том, чтобы вовремя остановиться. Болтовни о мистической природе зла Мирошник не переносил, хотя повидал на своем веку немало загадочных смертей, нераскрытых преступлений, изуродованных трупов и патологически жестоких людей. Причин и следствий слишком много, чтобы человек мог охватить их своим умишком. Любые загадки становятся объяснимыми, если все время помнить, что некоторые плохие ребята, сидящие высоко, стремятся перебраться еще выше, жрать еще больше и при этом какают вниз. Ну а куда же еще?
Мирошник занимал очень скромную ступеньку на бесконечной лестнице тщеславия, но при этом был вполне доволен собой. К сильным мира сего он научился относиться с легким презрением и даже использовал их маленькие слабости. Это позволяло ему сносно существовать. Как считал Боб, почитывавший на досуге Екклесиаста и старых китайцев, желать чего-то большего было бы детской болезнью, которая у многих затягивается на всю жизнь.
