Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра
Он познакомился со свихнувшимся стариком и странноватым мальчиком. Жанна называла старика «дядей», а мальчишку соответственно «племянником».
«Не многовато ли родственников?» – подумал Боб со свойственным ему здоровым цинизмом. Новое задание нравилось ему все меньше – особенно когда он вдруг почувствовал себя крайне неуютно под пристальным взглядом «племянника». Мирошник мог поклясться, что этот взгляд не имел ничего общего с обычным детским любопытством. Мысль о том, что мальчишка не напрягаясь занимается примерно тем же, для чего предназначены стационарные психозонды, стоящие сотни тысяч и обслуживаемые десятками яйцеголовых, была мимолетной и бесследно стерлась из памяти.
Бобу приходилось мириться с тем, что его держат за идиота. Впрочем, за хорошую плату частный детектив был согласен немного поглупеть, чего не скажешь о тайном агенте Ассоциации. Особой опасности он пока не видел – ни для себя лично, ни для своего микроскопического бизнеса. Кому он мешал? Разве что женам рогоносцев-мазохистов, плативших за удовольствие знать «самое худшее».
* * *В тот же вечер с ним впервые в жизни произошло нечто, не поддающееся рациональному объяснению. Вера Мирошника в разум слегка пошатнулась.
Покончив с мелкими делами (делишками), он собирался отправиться домой. Особого смысла в этом не было, но Боб все еще оставался слишком небезразличным к комфорту, чтобы заночевать, не раздеваясь, на узком и коротком диванчике, стоящем вдоль короткой стены кабинета.
Он погасил свет и запер дверь конторы. По пути к лифту он проходил мимо 318, 316 и 314 номеров. Дверь триста восемнадцатого была открыта. Мирошник не знал человека, который, находясь в самом загадочном отеле города, не заглянул бы в приоткрытую дверь. Однако то, что происходило внутри номера, не на шутку озадачило его, а загадочность приобрела ненавистный мистический оттенок.
Он увидел большую комнату, освещенную только мерцающим телевизионным экраном. На экране не было даже настроечной таблицы. Бегущие сверху вниз полосы показались Бобу обычным эфирным шумом. За столом, спиной к двери, сидел низкий человек в черном плаще священника. Его длинные волосы свободно падали на плечи. Перед ним лежала раскрытая книга. Конечно, со своей позиции Мирошник не мог различить шрифта, однако формат, обложка, толщина блока – все определенно указывало на то, что это была Библия.
Боб задержался возле двери всего на несколько секунд. У него была профессиональная крадущаяся походка, а на мокасинах – мягкие подошвы. Его шаги были бы неслышными, даже если бы в коридоре не оказалось ковровой дорожки. Тем не менее длинноволосый как будто ощутил спиной присутствие постороннего. Он повернулся, слегка изменив положение тела, и Мирошник мгновенно запечатлел картинку тренированным глазом.
У сидящего оказалось лицо неопределенного возраста. Вечный юноша или вечный старик. Стертая грань между всеприятием зрелости и радикализмом молодости… Человек улыбался. Плохо улыбался… В правой руке он держал гусиное перо. Перед ним лежала стопка очень старой на вид бумаги. А в глубине комнаты, в неосвещенном кресле, сидел еще кто-то. Мирошник увидел только бледный овал вместо головы, но ему стало не по себе. Это обезличенное пятно с растворившимися чертами тускло светилось, словно гнилушка на болоте.
Человек, переписывавший Библию, погрозил Мирошнику пальцем. Это был жест, исполненный благородства, отточенного изящества и безграничного превосходства. Детектив мгновенно почувствовал себя дремучим варваром, подглядывающим за представителями высокоразвитой цивилизации. В то же время ему стало совершенно ясно: его просветили насквозь, но не приняли всерьез. Так мог бы обращаться с паршивой овцой пастух, понимая, что та все равно никуда не денется.
Боб действительно осознал: некая ужасная мышеловка захлопнулась давным-давно, еще в минуту его появления на свет, а два существа, сидящих в мрачном номере отеля, – лишь статисты предопределения. Однако от этого страх не становился более понятным, и подавить его было ничуть не легче, чем вырваться из невидимой паутины, дойти до лифта на негнущихся ногах, спуститься вниз, пересечь холл и кивком головы попрощаться с новым ночным портье, заменившим беднягу Христиана Раковского.
* * *До половины третьего ночи все было спокойно. Мирошник приготовился встретить самую глухую пору суток со стаканчиком горячего кофе из термоса, плеснув туда коньяку. Выпить он не успел.
Завидев старый черный автомобиль, бесшумно подкатывавший к особняку, Боб не стал суетиться. Он выплеснул содержимое стаканчика в окно и вытер ладони. Его тайное оружие всегда было при нем. Ему оставалось всего лишь вытянуть правую руку и приложить ладонь к лобовому стеклу. После этого нажатием на определенные точки он установил примерно десятиградусный сектор поражения. Мирошник опробовал «стиратель» на ближайшем подходящем объекте. Убедившись в том, что мерцание в саду погасло, он пожелал себе счастливой охоты.
Под кожей его ладони находился уникальный прибор, точного названия которого никто не употреблял ввиду его труднопроизносимости. Немногие, имевшие доступ к подобным штукам, называли их «стирателями». Это было не совсем правильно, зато просто и понятно. Прибор разрушал формирующий код глюков, что позволяло очищать от них пространство в радиусе до нескольких сотен метров.
Первая причина, по которой «стиратели» не производились серийно, была очевидна. Настройка на ДНК носителя превращала людей вроде Мирошника в редкие и чрезвычайно дорогие экземпляры живого оружия, требующие многолетней тренировки и подготовки. Случалось, что «стиратель» срабатывал только раз в жизни, однако и этого хватало с лихвой. Материальные затраты окупались чем-то более важным.
Другая причина малой численности «стирателей» заключалась в том, что накопления не происходило. В один прекрасный день каждый из них исчезал. Бесследно. Вместе с носителем.
Существовало подозрение, что их уничтожает сам «Абраксас» – и делает это, как только мощность противодействующего излучения достигает определенного критического порога. Если так, то Орбитальный Контроль позволял младенцам забавляться с потенциально опасными игрушками, а затем занимался их же «избиением». Одним словом, Ирод.
Мирошнику приходилось активизировать свой «стиратель» трижды, и в этом смысле он мог считать себя долгожителем. А все потому, что он умел вовремя остановиться, ограничивая расход энергии. Выгода, которую он принес Ассоциации, не шла ни в какое сравнение с полученной им скромной платой за труды. Но Мирошник не жаловался. Он был всем доволен. Он знал, что жизнь коротка, а он балансирует на шатком мостике над пропастью и ему никогда не перебраться на другой берег…
На всякий случай в левой руке он держал вполне обычный пистолет армейского образца с отсутствующими серийными номерами. Боб одинаково хорошо стрелял с обеих рук. Для того, чтобы выстрелить из пистолета, достаточно было выставить его из окна, но детектив надеялся, что поднимать шум не придется. Это могло повредить его безупречной репутации.
Когда автомобиль, который сливался с темным фоном ночи, приблизился настолько, что стало различимо свечение, пробивавшееся из-под днища, Мирошник увидел то же самое, что видели сотни жертв Дьякона до него. В отличие от них это зрелище не стало для частного детектива последним в жизни.
Водительское место было пустым. Сидящие сзади представляли собой только неподвижные силуэты.
Мирошник не стал делать эффектной паузы и прочих глупостей. Он активизировал «стиратель» последовательностью нервных импульсов, в которой содержалась вся необходимая информация о цели, дальности до нее и вероятной мощности противодействующего излучения. В таких случаях Боб не жалел энергии, хотя это плохо отражалось на его здоровье. В течение секунд Мирошник терял несколько килограммов массы, и на полное восстановление обычно требовалась пара недель в каком-нибудь тихом уголке с креслом, пледом и книжонкой. То есть Мирошник периодически превращался в безобидного пенсионера. О том дне, когда ему придется окончательно отправиться на покой, он думал без сожаления.
Сейчас он ощутил то же самое, что и всегда: приступ дурноты, кислый вкус во рту, быстрое понижение кровяного давления. Как следствие, в глазах зарябило и потемнело. Сердце загрохотало, будто пневматический молоток. Ноги и руки, казалось, потяжелели втрое…
К счастью, это состояние «выпадения» длилось недолго. Придя в себя, Мирошник увидел обычный результат: глюк исчез. Но не полностью. То, что осталось, могло быть только примитивной матрицей – материальным предметом, используемым в качестве модели для поддержания формы. Насколько понимал Мирошник, такие матрицы не имели ограничений по размеру и материалу – тут важна была структура, а не масштаб увеличения.
