Андрей Дашков - Солнце полуночи. Новая эра
По правде говоря, для этого хватило бы и одного «зеркала», отразившего чудовищную сущность. Но Йозеф оказался в комнатах ужаса и смеха, среди десятков кривых «зеркал», уводивших в дебри многократных отражений, расселивших его в чужих грешных душах. Шизофрения в энной степени – жить с таким диагнозом было выше человеческих сил, однако к тому времени он уже не был вполне человеком.
Впрочем, все человеческое присутствовало в нем как рудимент, который в любой момент можно подвергнуть изучению или модификации. Он извлекал эти рудиментарные элементы и пользовался ими, дрессируя своих двуногих подопечных. Он осуществлял избирательный подход, прибегая то к милосердию, то к жестокости, то к силе, то к слабости, то к проклятиям, то к обещаниям спасения…
Йозеф давно лишился голосовых связок и трахеи (как и многого другого), зато в его распоряжении был синтезатор с неисчерпаемой памятью и миллионами голосов, который мог звучать, как толпа покойников, поднятых из могил в день Страшного суда. Йозеф предпочитал миксы из фрагментов разной тембральной окраски длительностью не более десятой доли секунды, которые было практически невозможно идентифицировать. Тем более что все обладатели оригинальных сэмплов формально считались мертвыми или пропавшими без вести. На самом деле Йозеф поглотил их, словно библейский Левиафан, и стал качественно иным, нежели взаимопроникающая совокупность живых клеток и сенсоров.
По мере усложнения сети Йозеф становился независимым от внешних устройств. Постепенно он приобретал характерные черты сверхъестественного существа; само имя «Йозеф» утратило личный смысл и превратилось всего лишь в обозначение некоего образования, отдаленно сходного с роем, а место его обитания (целый район города) – в лабиринт, многосвязный с точки зрения топологии, внутри которого бедняге-скитальцу не поможет никакая нить Ариадны. По большому счету и Йозефу, и Мозгокруту поклонялись, как языческим богам или стихиям древности. Их влияние было настолько сложным, многогранным и всеобъемлющим, что любое, даже самое незначительное событие имело мистическую окраску. Им ничего не стоило «услышать» молитвы, обращенные к ним. В самом деле, почему бы нет, если запасы энергии позволяют? Это даже становилось частью гигантской двойственной игры или, вернее, постановки, которая постепенно подменила и вытеснила естественную среду.
Подавляющее большинство «приходило» к Йозефу добровольно. Кое-кого ему пришлось заставить присоединиться, когда он счел их полезными. Он не считал это убийством. Или тем более «похищением души». Скорее слиянием с суперразумом и его плотским эквивалентом.
Для объяснения собственной сущности у него была и другая, материалистическая модель – что-то вроде гостиницы с сотнями номеров. Эдакий внутренний «Одинокий всадник», населенный псевдопризраками – устойчивыми совокупностями импульсов и вибраций. Это была собственная «колония» Йозефа. Или, вероятно, зоопарк. То есть Йозеф проводил эксперимент, немного уступавший по масштабу глобальным опытам Мозгокрута. При этом каждый «жилец» обладал всей информацией и возможностями, присущими рою в целом.
Универсальная Церковь Йозефа… Эти три слова обозначали не культ, не пышные ритуалы и не иерархию жрецов, а нечто другое. Впрочем, Церковь Йозефа могла включать в себя все что угодно, маскируясь под конфессию, и тогда отличия становились неуловимыми. Церковь занимала огромный кусок пространства, окруженный зоной отчуждения. Были веские основания полагать, что внутри ее размытых границ нарушаются не только этические, но и физические законы. В результате центральная часть города практически обезлюдела – если, конечно, не считать вторичных существ, которые населяли этот рассадник миражей. Во владении Церкви оказались три квартала, стадион, бывший университет, заброшенный мужской монастырь, астрономическая обсерватория, часть городского парка и прилегающий к нему ботанический сад.
Возможно, выбор Йозефа был хаотическим, но в это слабо верилось. Вначале кое-кто пытался изучать проблему на государственном уровне. На плане города пятно, приблизительно обозначавшее зону его непосредственного влияния, имело неправильные очертания. Предъявленное в качестве кляксы Роршаха, оно в девяноста случаях из ста вызывало негативные ассоциации и угнетающую эмоциональную реакцию. Но дело в том, что зона неопределенности не ограничивалась этим, а простиралась вверх как минимум до стратосферы и бог знает, на сколько сотен метров вниз. Обитатели пяти подземных затопленных этажей университета могли бы подтвердить, что их это влияние точно не миновало. Могли бы – если бы умели говорить.
После образования Коалиции Универсальная Церковь была объявлена неприкосновенной. Некоторые отчаянные одиночки пытались исследовать ее на свой страх и риск. Кое-кто из них исчез навеки, кое-кто сошел с ума. Велик был процент и тех, что наложили на себя руки. Автоматические зонды, изготовляемые в частных лабораториях, возвращались с разрушенной памятью, если вообще возвращались. Со временем желающих разгадать тайну сверхсущества, сделавшего несколько кубических километров своей фантасмагорической «плотью», становилось все меньше.
У него не было слабых мест – по определению. Неуязвимость достигла предела, за которым возможно только саморазрушение. И даже маленький ничтожный червяк Хасан понимал это. Но было главное, чего он не понимал: подоплеки заговора, осуществленного Йозефом против космического конкурента. Кто мог обнаружить причину происходящего в союзе Универсальной Церкви и отдаленного монастыря, который поставлял разнокалиберные фигуры для разыгрываемой ими партии? Хасан был всего лишь пешкой, курьером, не подозревающим о конечной цели. Он ожидал встретить сопротивление там, где все препятствия были устранены, и радостно шел навстречу своей трансформации.
* * *Вернувшись домой из краткосрочной командировки, инспектор Резник долго и агрессивно любил свою жену – насколько позволяло здоровье. Та была приятно удивлена его внезапной пылкостью (оказывается, некоторым посещение Озоновой Дыры даже идет на пользу!), а Хасан всегда был немножечко садистом.
Особенно когда видел перед собой гору белого рыхлого мяса, как на картинах Тициана. Ничем не рискуя, изнасиловать еврейку – еще недавно номер шестьсот шестьдесят шестой не смел о таком и мечтать!
В конце концов и он утомился. Несмотря на это, он отходил ко сну с большой неохотой. Можно было бы, конечно, воспользоваться стимулятором, но Хасан решил поберечь чахлое сердечко инспектора.
Сны Резника были необычны. Всю ночь продолжалось глубокое зондирование, которое началось в момент пересечения Блокады. Хасан слегка опасался этой процедуры, но его новый хозяин обо всем позаботился. В результате восемь часов из шестнадцати никакого Хасана просто не существовало. Трижды за сутки он подвергался распаду на неидентифицируемые элементы и повторному слиянию в соответствии с программой маскировки.
Сама программа была органично вплетена в диссоциативный комплекс Резника, но степень расщепленности не выходила за пределы среднестатистической нормы, принятой для индустриальной зоны, и не вызывала подозрений. Избыток психической энергии рассеивался на физическом уровне. Проще говоря, температура тела инспектора поднялась до сорока одного градуса. Проснувшись среди ночи, жена обнаружила его мокрым от пота и завернувшимся во влажную простыню. Резник жалобно стонал. Похоже было, что бедняга подхватил грипп. Разбудить его до определенного момента оказалось невозможным.
В это время он видел сон, очень похожий на предсмертный кошмар Мегреца. Ему снилось, что он занимается любовью со своей матерью, а потом его пытал отец.
У кого-то было тяжелое детство.
Но у кого?
* * *К утру все признаки «гриппа» исчезли. Хасана передернуло, когда пришлось поцеловать дочь инспектора – уродливое существо, усеянное подростковыми прыщами. Она вызывала у него омерзение именно потому, что была «плотью от плоти».
Позавтракал он без всякого аппетита. Пища казалась отвратительной, но он заставил себя есть исключительно ради поддержания жизнедеятельности. Наглотавшись таблеток и стараясь не обращать внимания на ноющую язву, Хасан приступил к реализации плана. Для начала он сделал то, чего инспектор Резник боялся как огня. Он добровольно отправился на исследование в правительственный медицинский центр.
Диагностика заняла каких-нибудь полчаса. Столько же Хасан потратил на прогнозирование жизни, предварительно подписавшись под заявлением о «личной ответственности» в соответствии с пятьдесят седьмой статьей Гражданского кодекса. Приговор, вынесенный его новому телу, он выслушал, как и полагалось, с убитым видом, однако внутри у него ровно пылал холодный яростный огонь.
