Олли Вингет - #После Огня
– Но не все готовы отдать нажитое ради великой цели, как велит Закон. Среди нас есть те, кто пойдет на преступление, лишь бы сохранить остатки своей власти. Власти, что может и забрать вторая фаза. – Шепот в толпе затих. – Я хочу напомнить всем здесь стоящим: Братство Крылатых – наша опора и наше спасение. Они – носители былого могущества священных Деревьев. Они – наша защита и надежда. Слава Братству!
Правитель умолк, властно наблюдая, как люди впитывают каждое произнесенное им слово. Прошли долгие годы с того дня, когда они его выбрали. Многое изменилось в них, многое – в Городе, но больше всего изменился он сам.
– Мне жаль это говорить, но среди Братьев есть те, кто хочет воспрепятствовать нашей новой жизни.
Старик вытянул руку, указывая на кого-то в толпе. Люди принялись взволнованно озираться.
Осунувшийся Хэнк неотрывно смотрел старику прямо в глаза. Понимание неизбежности грядущего и глухая ярость читались на лице Вожака. Братья уже обступили его, намереваясь увести с площади. Правитель криво улыбнулся: глупцы не подозревали, что Ополчение ждет их, куда бы они ни пошли.
– Опьяненные крыльями, забывшие, что они, пусть и самые могущественные, но все равно слуги нашего с вами Города, эти Братья возжелали прервать цепь подготовки Вестников, забрать себе все медальоны, чтобы распоряжаться ими в своих целях, неизвестных нам. – Толпа уже бушевала, люди, не верившие Правителю, кричали что-то тем, кто ему верил безоговорочно. – Откуда я это знаю, спросите вы? Почему я говорю об этом лишь сейчас? Все просто! Тот, кто всегда ставил великую цель возрождения выше собственных интересов, тот, кто остался на посту, несмотря на болезнь своей жены, тот, кто теперь один растит малышку дочь, тот, кто вернулся в Город совсем недавно, рассказал мне. Томас, мальчик мой, подойди!
Не глядя в толпу, не отвечая на выкрики, игнорируя непонимание и ярость Братьев, Томас поднялся на возвышение.
«Милая, ты просила меня заботиться о Юли, – мысленно говорил он, привыкая так беседовать с женой. – Я сделаю все, чтобы она жила. Я обещал тебе».
– Правда ли, что в Братстве зреет план присвоить все оставшиеся медальоны? – протягивая к нему руку, спросил Правитель.
– Да, – недрогнувшим голосом ответил Томас.
– Ты ведь понимаешь, какая это ответственность – обвинять Братьев перед всем Городом… Ты точно не ошибаешься?
– Нет, я точно знаю, что Вожак и его приспешники хотели отобрать у Города медальоны. Хэнк сам рассказал мне об этом прошлой ночью.
Томас говорил то, что ожидал услышать от него паук, – он говорил, думая лишь о маленькой девочке, что задыхалась сейчас от кашля, убившего ее мать.
Толпа шумела, горожане кричали и размахивали руками, они все были уже единым целым, все до одного мечтали увидеть однажды священное Дерево, воду и жизнь, а Крылатые, эти особенные воины, вдруг встали между ними и мечтой.
– Хорошо, Том, тогда скажи нам, правда ли, что Вожак хотел убить меня и моих советников, дабы захватить власть в Городе? – продолжил Правитель, сжимая рукой локоть Крылатого.
– Да, – кивнул Томас, даже не дослушав вопрос.
– А для чего им все это? – изображая непонимание, спросил старик, поглядывая на толпу.
– Они давно считают себя особенными, – заученно ответил Томас, желая только одного – чтобы представление окончилось как можно скорее, и мечтая получить из старческих рук медальон для спасения Юли. – Считают, что Крылатые не должны исполнять волю Города, что Городом должен править Вожак.
Толпа уже бесновалась. Каждый горожанин полагал, что он уже и сам давно ненавидит Крылатое Братство, желающее сделать из него раба. Когда ополченцы, разрезая своим строем толпу, подошли к Братьям, окружившим своего Вожака, никто даже слова не сказал в их защиту. Толпа кричала оскорбления Крылатым, предавшим Город, Закон и выживание, а Правитель смотрел на них с высоты и чувствовал, как сосредоточенная в его медальоне сила наполняет грудь. Никто не заметил, как старик вместе с Томасом покинули холм, скрываясь в покоях Правителя.
– Что теперь будет с теми, кто поддержал Хэнка? – спросил Томас, переступая порог.
– Мы казним несколько членов Братства, а остальные будут подчиняться мне с большим рвением, чем они подчинялись Вожаку, – усаживаясь в кресло, ответил старик.
– Ты так уверен? И в том, что народ, чуть успокоясь, продолжит тебе верить? И в Братьях, что склонятся перед тобой?
– О, мальчик, народ верит не мне, сегодня он поверил тебе, – с усмешкой проговорил Правитель. – К тому же сила ваших медальонов воплощается не только в крыльях, совсем не в крыльях, я бы сказал. – Правитель помолчал, словно оценивая, стоит ли делиться с Томасом главной тайной. – Если знать как, амулеты могут даровать настоящую силу. Силу убеждения в том числе.
Старческими пальцами он расстегнул верхнюю пуговицу на своем темном одеянии, и Томас увидел медальон. Он не прирос к телу корешками, как у Братьев, не дал ему крылья. Амулет просто свисал на шнурке с шеи.
Томас вспомнил мутную тошноту, что накрывала его каждый раз, когда он переступал порог покоев Правителя. Вспомнил покорность, с какой соглашался с любым его приказом. Вспомнил, что желание схватить слабое тело старика и размозжить его голову об каменный пол приходила к нему лишь на улице.
– Манускрипты, – выдохнул он, опускаясь на стул. – Ты чему-то научился, старик?
– Я научился всему, мальчик, – ответил паук, поглаживая ладони. – Но вернемся к нашим делам. Завтра на рассвете мы казним твоих Братьев, а к вечеру ты начнешь отбор Вестников среди добровольцев. Ты сам будешь их обучать, им предстоит отправиться на поиски. Я не уверен, что они найдут хоть что-то, но Городу нужна вторая ступень, мы дадим людям надежду, большего они не попросят.
– Почему бы мне не убить тебя прямо сейчас? – проговорил Томас, не отрывая взгляда от сухой фигуры в кресле.
– Потому что ты не сможешь, Крылатый, – улыбнулся старик. – Мне не влезть к тебе в голову, как к остальным – твой медальон сопротивляется, – но я все же буду приказывать тебе, а ты будешь исполнять мою волю. Силой ли, дарованной мне Деревом, желанием ли спасти свою дочку, но ты уже подчинен мне полностью, мальчик.
Они помолчали. Томас чувствовал себя опустошенным. Казалось, только вчера всю его жизнь составляли лишь крылья, Братство и Анабель. А теперь он сидел в логове паука, погрязший в его паутине и собственной лжи.
– Кстати, Томас, я выполняю свои обещания. – Правитель взял маленькую коробочку с подлокотника кресла и протянул ее Крылатому. – Это для твоей дочери. Теперь иди. Завтра утром ты зачитаешь приговор своему Вожаку. А после у нас будет много, очень много дел.
Пытаясь думать лишь о пыльной дорожке под ногами, Томас двинулся в сторону дома. Люди, идущие навстречу, что-то ему говорили, хлопали по плечам, в их восторженных глазах Томас видел дурман, оставшийся после речи Правителя. Все теперь виделось ему другим – лживым, неверным и пустым. Что-то, начавшее умирать в нем еще у постели задыхающейся Анабель, истончалось теперь с каждым шагом. Город кипел ненавистью к предавшим его Братьям, ждал начала новой фазы, мечтал поскорее отправить Вестников в путь. Все горожане, оживленные, кричащие, казались Томасу другим видом живых существ, тупыми животными, не видящими правды.
Он дошел до дверей, крепко сжимая коробочку с медальоном. Фета ждала его, прислонившись к стене сбоку от входа. За последние дни она постарела еще сильнее. Томас подошел к старухе.
– Будешь меня обвинять? – спросил он.
– Ты поклялся спасти дочку, Том, – проговорила Фета, смотря ему в глаза. – Ты ее спасаешь.
Вместе они зашли в дом. На большой кровати лежала, задыхаясь и кашляя, любимая женщина Томаса. Последняя из оставшихся у него.
– Я сделаю все, чтобы она жила, милая. Чего бы это мне ни стоило. Да и не только мне, – прошептал он, осторожно надевая на тонкую шею Юли шнурок с медальоном.
Глава 22
Все вечера Томас проводил запершись в доме, медленно покачивая колыбель с Юли. Она быстро набирала вес, много спала, тянулась к груди кормилицы, приходившей несколько раз на дню. Женщина нежно улыбалась девочке, беря ее на руки. Томас уходил во двор, дожидаясь, пока Элла выйдет.
– Спасибо вам, – говорил он ей, отводя глаза.
– Не за что, Томас, – отвечала она с улыбкой. – Все мы чьи-то дети.
А потом Элла возвращалась к себе домой, где ее ждала спокойная жизнь счастливой матери и жены. Томас почти ненавидел ее мягкую грацию, вечную улыбку, то, с какой нежностью она брала из колыбели Юли, с каким сочувствием поглядывала на него. Слишком счастливая, женственная и благодушная. Слишком живая для мира, где не было больше Анабель, а сам он оказался предателем и трусом.
Троих Братьев казнили на рассвете, как и предрек Правитель. У Томаса в памяти не сохранилось ни слова из обвинительной речи, что приказал прочесть ему старик. Он помнил лишь, как народ, собравшийся на площади, затаил дыхание, слушая его голос. Он помнил лишь взгляд Хэнка, неотрывный, прямой и спокойный. Вожак Крылатых словно бы не таил на Томаса злобы, не обвинял его в предательстве. Он просто стоял, расслабленный и умиротворенный, смотрел на Томаса, плечами поддерживая двух других Крылатых, не принявших новых правил Города.
