Айра Левин - Этот идеальный день
Они ничего не ответили.
Он пригнулся к ним ближе.
– Вы оставляете несколько «не объединенных» островов по всему свету, – сказал он, – оставляете в музеях карты, а на берегу – лодки. Компьютеру не нужно удалять плохих, они сами себя удаляют. Они радостно мчатся в ближайшую изоляционную палату, а там свобы уже поджидают, во главе с Генералом Костанца, чтобы забрать их лодки, запихнуть их в Железгорода и держать их там беспомощных и безвредных – так, как высоконравственные ученики Христа, Маркса, Вуда и Веи даже и представить себе не могут.
– Этого не может быть, – сказала Лайлак.
– Многие из нас думают, что может, – сказал молодой человек. Чип спросил:
– Уни разрешил нам придти сюда?
– Нет, – сказала Лайлак, – это слишком… запутанно.
Молодой человек посмотрел на Чипа. Чип сказал:
– Я думал, что я такой ненавистнически-умный!
– Я тоже, – сказал молодой человек, откидываясь на сидении. Я представляю, как вы себя чувствуете.
– Нет, этого не может быть, – сказала Лайлак. На секунду наступила тишина, а потом молодой человек сказал:
– Сейчас я вас отвезу на берег. ПИ снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам двадцать пять монет для начала, – он улыбнулся. – Как бы плохо ни было, – сказал он, – это лучше, чем с Семьей. – Полотно гораздо удобнее паплона – правда, – и даже гнилая фига лучше по вкусу, чем унипироги. Вы можете иметь детей, пить, курить сигареты, иметь пару комнат – если много работаете. Некоторые железки даже умудряются разбогатеть – содержатели увеселительных заведений, главным образом.. Если вы говорите свобам «сэр» и держитесь в Железгороде, то все в порядке. Никаких сканеров, советчиков, и по телевизору не идет круглый год «Жизнь Маркса».
Лайлак улыбнулась. Чип тоже улыбнулся.
– Наденьте комбинезоны, – сказал молодой человек. – Нагота приводит свобов в ужас. Это «дурно», – и он повернулся к доске.
Они откинули одеяла и влезли в свои влажные комбинезоны, встали за спиной молодого человека, и он повел катер к острову. От острова расходились зеленые и золотые тучи только что взошедшего солнца, и он был увенчан горами и испещрен точками белого, желтого, розового, голубого.
– Как красиво, – решительно произнесла Лайлак. Чип, обняв ее за плечи, смотрел вперед прищуренными глазами и ничего не ответил.
Глава 5
Они жили в городе, который назывался Полленса, на одной половине комнаты в потрескавшемся и осыпающемся доме в Железгороде, где часто гасло электричество и из крана шла коричневая вода. У них был матрас, стол, стул и ящик для одежды, которым они пользовались как вторым стулом. Люди в другой половине – семья Ньюманов – мужчина и женщина лет за сорок с девятилетней дочкой разрешили им пользоваться плитой, телевизором и полкой в холодильнике, где они хранили свои продукты. Это была комната Ньюманов, Чип и Лайлак платили четыре доллара в неделю за свою половину.
Они зарабатывали девять долларов двадцать центов в неделю на двоих. Чип работал на железнорудной шахте, грузил руду в вагонетки, в бригаде с другими иммигрантами, рядом с автоматическим погрузчиком, который стоял сломанный – пыльный и неподвижный. Лайлак работала на швейной фабрике, прикрепляла застежки к рубахам. Там тоже стояла неподвижная машина, забитая корпией.
Их девяти долларов двадцати центов хватало на комнату, еду, проезд по железной дороге, несколько сигарет и газету под названием «Иммигрант Свободы». Они откладывали пятьдесят центов в неделю на одежду и непредвиденные обстоятельства, которые могут возникнуть, а пятьдесят центов отдавали Помощи Иммигрантам, как частичное погашение двадцатипятидолларовой ссуды, которую им дали по прибытии. Они ели хлеб, рыбу, картошку и финики. Сначала от этой еды у них были спазмы и запоры, но скоро они научились любить ее, получать удовольствие от разного вкуса и разного вида еды. Они с нетерпением ждали трапезы, хотя готовка и мытье посуды оказалось нудной работой.
Их тела изменились. Тело Лайлак кровоточило несколько дней в месяц, что, как заверили их Ньюманы, было нормально в нелеченной женщине, ее тело также округлилось и стало более гибким, волосы выросли длиннее. Тело Чипа огрубело и стало сильнее от работы в шахте. У него отросла прямая черная борода, и он подстригал ее раз в неделю ножницами Ньюманов.
Клерк в Иммиграционном Бюро дал им имена. Чипа назвали Элико Ньюмарк, а Лайлак – Грэйс Ньюбридж. Позднее, когда они поженились, – не обращаясь к Уни, но заполнив формуляры, заплатив налог, и с клятвами «Богу» – имя Лайлак сменилось – Грэйс Ньюмарк. Они, тем не менее, продолжали называть друг друга Чип и Лайлак.
Они привыкли держать в руках монеты и иметь дело с хозяевами магазинов, и ездить на вечно ломающемся и переполненном монорельсе Полленсы. Они научились уступать дорогу местным уроженцам и никак не обижать их, они запомнили наизусть Обет Лояльности и приветствовали красно-желтый флаг Свободы. Они стучались в двери, прежде чем открыть их, и говорили среда вместо «вудодень», март вместо «маркс». Они все время напоминали себе, что слова драка и ненависть приемлемы в обществе, а трахаться – неприличное слово.
Хассан Ньюман пил очень много виски. Вскоре после того, как он возвращался с работы – на самой большой мебельной фабрике острова, – он играл в какие-то шумные игры с Джиджи, своей дочкой, и наощупь раздвигал занавеску, разделяющую пополам комнату, держа бутылку в трехпалой, покалеченной пилой руке. «Ну, грустные железки, – говорил он, – где, в драку, ваши стаканы? Давайте, развеселитесь чуть-чуть». Чип и Лайлак выпили с ним несколько раз, но обнаружили, что от виски они становились сумбурными и неуклюжими, и после этого обычно отказывались.
– Ну что же, – сказал Хассан Ньюман однажды вечером. – Я знаю, что я хозяин комнаты, но я же не своб, правда? Или что? Думаете, я буду ждать, что вы меня отбла… отблагодарите тем же? Я знаю, что вы любите считать пенни…
– Дело не в этом, – сказал Чип.
– А в чем же? – спросил Хассан. Он покачнулся и удержался на ногах.
Чип помолчал, подумал, а затем сказал:
– Ну, и какой же смысл убегать от лечений, если ты будешь одурманивать себя виски? С тем же успехом ты бы мог вернуться в Семью.
– А, – сказал Хассан. – А, теперь понял, – он сердито на них посмотрел, этот ширококостный, со спутанной бородой и налитыми кровью глазами человек.
– Подождите, – сказал он. – Посмотрим, когда вы здесь подольше поживете, вот и все, – он повернулся и, путаясь в занавеске, вышел на свою половину.
Они услышали, как он что-то бормочет, а его жена, Рия, успокаивает его.
Почти все в этом доме пили виски, похоже, столько же, как и Хассан. Громкие голоса, счастливые или сердитые, слышались через стену всю ночь. Лифт и коридоры пропахли спиртным, рыбой и сладкими духами, которыми люди пытались бороться с неприятными запахами.
Обычно вечерами, когда они заканчивали уборку, Чип и Лайлак шли на крышу подышать немного свежим воздухом или садились за стол читать «Иммигранта» или книги, которые они нашли в монорельсе или взяли в маленькой библиотечке Помощи Иммигрантам. Иногда они. смотрели телевизор вместе с Ньюманами – пьесы о глупом непонимании в семьях местных жителей, с небольшими паузами для объявлений о разных марок сигарет или дезинфектантов. Иногда были речи Генерала Костанцы или главы церкви – Папы Климента:
– Неуспокаивающие речи об уменьшении количества еды, пространства и ресурсов, за которые не стоит винить одних лишь иммигрантов. Хассан, воинственный от виски, обычно выключал их до того, как речь кончалась: телевизор на Свободе, в отличие от телевизоров Семьи, можно было выключать и включать в любое время, по желанию.
Однажды в шахте к концу пятнадцатиминутного обеденного перерыва Чип подошел к автоматическому погрузчику и стал рассматривать его, соображая, правда ли что его невозможно починить, или, может нужно просто заменить испорченную деталь. Местный уроженец, начальник бригады, подошел и спросил, что он делает. Чип ответил ему, стараясь говорить как можно уважительнее, но местный рассердился: «Вы, затраханные железки, все думаете, что вы, черт возьми, самые умные! – сказал он и положил руку на рукоятку своего пистолета. – Убирайся на свое место, и там и сиди! Попробуй придумать, как тебе меньше есть, если уж очень хочешь о чем-то думать».
Не все местные были так грубы. Владелец их дома проникся симпатией к Чипу и Лайлак, и обещал им отдельную комнату за пять долларов в неделю, как только что-нибудь освободится.
– Вы не как некоторые из ваших, – говорил он. – Пьют, ходят по тротуарам совершенно голые, – я лучше возьму на несколько центов меньше, но поселю таких, как вы.
Чип, глядя на него, сказал:
– Есть причины, по которым иммигранты пьют, вы знаете.
– Я знаю, знаю, – сказал хозяин. – Я первый скажу, ужасно мы с вами обращаемся. Но, тем не менее, вы разве пьете? Вы ходите голяшом?
