Наталья Лебедева - Племенной скот
– Уходи.
– Нет, я уйду, конечно, – не смерти же здесь дожидаться. Мне просто хочется уяснить для себя суть твоих капризов. – Отец посмотрел на нее выжидающе и, не дождавшись ответа, продолжил: – Ну вот, например, почему ты тут, в этой палате, а не дома? Или, по крайней мере, если уж тебе так плохо, что из больницы уйти нельзя, не в палате ВИП?
– А что? – Василиса обвела глазами обстановку: кровать, тумбочка, столик, гардероб, два кресла для посетителей. Все простое, скромное, но новое и чистое, приятных успокаивающих тонов. – Хорошая палата. Здесь есть все, что мне нужно. И будь уверен, что, если мне станет хуже, сюда сразу придет медсестра. Она тоже человек, папа, и помогает всем, кому плохо, а не только тем, кто лежит в палате люкс.
– Ну хорошо. А то я уж подумал, что ты от меня скрываешься.
– Я?! От тебя?! Да если бы я и хотела, разве бы я смогла? Разве можно скрыться от тебя в твоем городе?
– Вот и я подумал: не настолько же ты глупа. Просто иначе никак не мог объяснить себе эту палату. А еще – твой дурацкий псевдоним.
– Какой псевдоним, папа?
– Да вот эту фамилию – Кузнецова. Что это за каприз?
– Это не каприз. – Василиса судорожно сглотнула. – Это фамилия моей матери. И – моя фамилия.
Президент вздрогнул. Впервые в жизни Василиса видела, как ее отца что-то напугало. Он вздрогнул, промолчал и продолжил смотреть на нее своим жгучим взглядом, словно предлагая договаривать по-хорошему.
– Я знаю про Марусю. Я видела файлы: дома, в хламовнике.
– Значит, ты бегала за Кольцо к ней?
– К ней.
– Нашла?
– Да, нашла. На кладбище. Ты убил ее.
– Я? – Отец поднял руки, то ли сдаваясь, то ли демонстрируя их чистоту. – Я и пальцем ее не тронул.
– Ты украл у нее ребенка. Она умерла от горя.
– Ты не можешь этого знать, – президент говорил успокаивающе, словно уговаривал съехавшего с катушек террориста положить бомбу и идти домой. – Возможно, она заболела. Со мной или без меня – она могла умереть и так. Человеческий век там, снаружи, недолог.
– Ты подсунул ей эту куклу! Она пыталась любить ее, как меня, – любить это чудовище, пустое, бездушное, такое же бездушное, как ты! Она сошла с ума, пытаясь оживить ее. И она умерла от горя, когда кукла исчезла, превратилась в грязь. А ты еще и смеялся над ней! Не отрицай – ты смеялся! Ты гнусен, ты отвратителен мне! И после всего этого положить файлы в мусор, в хламовник, в приколы!
И, почти не осознавая, что делает, Василиса набрала полный рот слюны и с силой плюнула вперед. Плевок упал на пол – только брызги осели на брюках отца.
– Хорошо, – вздохнул он, вставая. – Я понял тебя. Я уйду. Но ты вот о чем подумай: все, чего я хотел, – иметь много детей. И это был единственный способ осуществить мою мечту. А кукла… да, я согласен – жестокая шутка. Но это была просто шутка. Мы были молоды и глупы. Энергия била ключом, как, собственно, у всех в таком возрасте. Не обвиняй меня за молодость. Молодости свойственны жестокие шутки. Я и подумать не мог, что простая деревенская баба может принять все это так близко к сердцу. Подумаешь – один младенец! Они рожают беспрестанно.
– Тебе было уже двадцать пять. И ты был отцом двоих сыновей, – ответила Василиса и вновь легла, отвернувшись к стене. Она слышала, как тихо вышел из палаты отец и как почти беззвучно затворилась за ним дверь – будто вылетел призрак.
Василиса вспомнила мать, ее светлое детское личико, ее радость от рождения ребенка и зарыдала, вновь оплакивая человека, который стал – пусть только в мыслях, пусть совсем недавно – самым близким для нее существом. Потом вспомнился вдруг Иван: его глаза, глядящие с обожанием, но без заискивания. И Василисе сразу подумалось, что такой, как он, ни за что и никогда не сыграл бы такой злой шутки.
«Кем я для него была? – думала Василиса. – Наваждением? Наверное, он забыл про меня, наверное, подыскивает невесту, как хотел его отец». Ей стало грустно, но грусть эта была другая, светлая. Василиса вдруг пожалела, что не рассказала Ивану про Марусю. Ей показалось, что, раздели она груз своего горя, нести его стало бы легче. А теперь… совершенно неясно, что нужно делать теперь. Остаться здесь, откреститься от отца и все равно жить под неусыпным его надзором? Или вернуться за Кольцо и поселиться там? Но с кем? Одной? Так, как живет Маргарита Петровна? Василиса вздрогнула: одна только мысль о добровольном отшельничестве устрашала ее. Вот если бы Иван… Ее мысли, о чем бы она ни думала, то и дело возвращались к Ивану.
Василиса уселась на кровати, утерла слезы. Пошарив в тумбочке, вытащила из нее свой компьютер и надела на запястье. Когда она еще жила в царском тереме и считалась невестой, она поставила Ивану за ухо крохотный маячок. Весил этот маячок меньше грамма и ничего не умел – только показывал нахождение объекта, но Василиса решила посмотреть хоть на крохотную зеленую точку на карте, уловить ее движение, а уловив – представить, где он и что делает, и, может быть, хоть мысленно рассказать Ивану о своих бедах. Она открыла карты и обомлела. Компьютер предлагал ей посмотреть на окраину Москвы – зеленая точка мерцала именно здесь, за железной дорогой и отвратительной язвой Химок. Василиса отбросила одеяло и надавила кнопку вызова сестры.
– Есть свободный вертолет? – спросила она, когда в палату вбежала встревоженная медицинская бригада. Никто не посмел отказать президентской дочери.
– Она здесь. Я видел ее. Она нашлась. – Андрей объявил новость с порога, едва успев войти.
– Кто? – намеренно равнодушно и холодно спросила Лариса. Она не объявляла мужу бойкота, но общалась с ним так, чтобы он все время помнил, кто здесь виноват.
– Суррогатная мать.
Сейчас, при жене, Андрей не посмел назвать Алену «матерью нашего ребенка», или «Аленой», или как-нибудь еще в этом роде. Он предпочел мертвое медицинское слово, как будто говорил о чем-то неодушевленном. Так было легче.
Про себя же, едва узнав, что, как снег на голову, в лабораторию института биологии свалилась Алена – его Алена! – он начал называть ее не иначе как «моя». Поступок ее, отчаянный, небывалый, кружил голову. Он и не думал, что кто-то ради него способен на такое.
Сразу и живо вспомнилось то, что было у него с этой девушкой так недавно, легкая мечтательная улыбка поселилась у Андрея на лице. Но он все еще не мог решить, как выбраться из любовного треугольника, и при виде жены улыбка испарилась.
Он объяснял Ларисе, как Алена появилась в Москве, и внимательно вглядывался в глаза жены, стараясь угадать, что она чувствует. Но ее глаза лишь поблескивали холодно, как тонированные стекла начальственной машины.
– Был у нее? Видел? – спросила она, как только уяснила, что же произошло.
– Нет, – поспешно открестился Андрей. – Не был, не видел.
Это была правда. Он полетел в больницу, как только ему сообщили, но к Алене не попал: ее поместили в отдельный бокс, чтобы она не стала разносчиком инфекций, бушевавших за Кольцом и не свойственных москвичам. Он хотел глянуть на нее хоть через объектив камеры наблюдения, но все время, пока он был в больнице, Алена спала, укрывшись одеялом с головой, и от камеры не было никакого толка.
– Что с ней? Что с ребенком? – требовала Лариса.
– С ребенком все нормально. Врачи говорят, что угроза выкидыша была, но в больницу Але… девушка пришла вовремя. С ней самой все чуть похуже. У нее начиналась двусторонняя пневмония, нога была сильно ушиблена… Потом, она стукнулась головой. Ну и стресс, конечно, пережила, хотя тех, кто за Кольцом, никакие стрессы не берут, они и не знают, что это такое. Ребенку это не повредит. Врачи ручаются.
– Так. И что нам теперь делать? – Лариса принялась ходить по комнате, рассуждая и разговаривая сама с собой. – Насколько я понимаю, прецедентов еще не было, все дети рождались там…
– А наш ребенок родится здесь, – уверенно и твердо заявил Андрей. – Не было прецедента – так будет. В конце концов, я в этом городе не последний человек.
Он говорил, уверенный в том, что делает это только ради жены. Но где-то глубоко в его мозгу копошилась мысль, что это отличный способ отложить принятие решения на долгий срок. Впрочем, жена уловила его сомнения.
– Обещай, что не будешь с ней видеться, – сказала она.
Сердце Андрея гулко и влажно шлепнуло по груди изнутри. Он испугался, что пойман, и, чтобы не быть загнанным в угол, ответил:
– Обещаю.
Алена очнулась и увидела над собою ровный белый потолок. Она рванулась, испуганная тем, что дерево все еще держит ее запертой в своей утробе, но поняла вдруг, что это не так. Потолок, стены и пол здесь были белыми, но места оказалось не в пример больше, стояла вдоль стен мебель. Сама Алена лежала на мягкой кровати, укрытая красивым одеялом, на котором переплетались нежно-зеленые стебли и фиолетовые светлые цветы.
