Елена Кочергина - Князьки мира сего
— Мне бы побольше доказательств. Факты можно истолковывать по-разному.
— Да толкуй, как хочешь, только веруй! Соплеменничек-то наш, Мень, такого натолковал, от кого только можно было по шее получил, а мученического венца сподобился! Будь хоть агностиком, хоть атеистом, лишь бы православным!
— А тебе-то, Вов, за такие слова шею ещё не мылили?
— Да я по жизни юморист, мне всё спускается. А вот если мы сейчас в тепло не попадём, я дуба дам, и ваша община в этом будет повинна!
* * *Когда они подходили к штаб-квартире, им навстречу выскочил Кукушкин. Вовино лицо приобрело озабоченное и сострадательное выражение, рука запустилась в густые кудрявые волосы своего хозяина.
Дело в том, что Семён Израилевич смеялся! Как потом выяснилось, смеялся впервые за несколько лет.
— Исполнилось мужества сердце моё, и не преткнётся нога моя! — кричал Кукушкин между приступами смеха. — Велия брань нас ожидает, да не смущаются души наши! Мнози восставали на меня, и именем Господним противляхся им!
Кукушкин принялся исполнять дикий аборигенский танец под холодным дождём.
— Вся работа моя насмарку! — заявил Вова, посмотрев на своего пациента, и шваркнул перчатками о доски крыльца. — Повышали самооценку, учились самогипнозу, рефреймингу… Зачем его псалтирью-то было накачивать?
Отец Иларион вышел из избушки, улыбаясь в бороду, положил свою тяжёлую руку на плечо Курляндского и сказал:
— Радуйтесь, рабы Божьи-иудеи! Вам выпала великая миссия — уничтожить третьего гуманоида! Господь хочет, чтобы в ликвидации интервентов поучаствовало как можно больше людей. Зачем — не знаю, но благословляю!
* * *Никто так и не узнал, что произошло тем днём в избушке отца Илариона, но на Семёна Израилевича оно подействовало очень сильно.
Следующей ночью «команда иудейских охотников» отправилась на задание. Учитывая обстоятельства, начальник штаба отпустил-таки Иваненко на вторую облаву, хотя и нехотя. Пётр вёл автомобиль Вадима, отрабатывающего свою епитимью известным только ему и отцу Илариону способом. Вова сидел рядом и отмалчивался, сжимая под полой плаща выданный майором «Узи» (и где только Степанов исхитрился его достать?). Кукушкин устроился сзади и что-то напевал — он по-прежнему пребывал в приподнятом настроении духа.
— А зачем Александр Мень, будучи православным, столько бредятины пантеистической написал? — спросил у Владимира Пётр.
— Миссионерствовал. Или думал, что миссионерствовал. Нашему народу надо говорить о Сыне Человеческом[8], а не о Сыне Божьем. — Вова опять замолчал. Пётр решил его больше не теребить и сам попытался творить молитву.
Они уже почти приехали на место, указанное отцом Иларионом, когда Кукушкин сказал:
— Братцы, оно идёт справа по тротуару нам навстречу.
Пётр замедлил скорость, а Вова спросил:
— Поточнее, пожалуйста, где?
— Проходит вон тот столб.
Иваненко с Курляндским увидели на асфальте какую-то смутную тень, колышущуюся в свете фонаря. Пётр ударил по тормозам. Вова выскочил, откинул приклад «Узи» и прошил обладателя тени длинной очередью, израсходовав весь магазин. На перезарядку Вове потребовалось несколько секунд, но вторая очередь не понадобилась. Гуманоид лежал видимый и бездыханный.
Стараясь не перепачкать во второй раз вадиковскую тачку, Пётр с Вовой аккуратно погрузили пришельца в мешок (предварительно удостоверившись в его смерти) и убрали мешок в багажник. Голову решили не отреза́ть.
По пути в штаб-квартиру Иваненко думал: почему гуманоиды продолжают шляться по улицам в одиночку? Казалось бы, после прошлой ликвидации надо было бы усилить меры безопасности: не разделяться, появляться только в людных местах. Неужели они до сих пор не могут поверить, что их хотят банально уничтожить?.. Даже не верилось, что всё опять прошло без сучка, без задоринки. Долго ли «охотникам» будет так везти? Или это не везение, а Промысел Божий?
В этот раз на штаб-квартире их поджидал майор. Он тщательно осмотрел труп пришельца в свете уличного фонаря, пришёл к выводу, что тот не оживёт, и сказал похоронить его рядом с первым, не снимая браслета.
* * *— Что со мной было? — жалобно спрашивал Кукушкин за обедом. После «охоты» его уложили в постель, и он хорошо выспался. Во сне в его сознании сработала кнопка «Reset».
— Всё в порядке, Семён Израилевич, всё в порядке. Мы применили новую психотерапевтическую методику, направленную на борьбу с депрессией, — говорил Вова. Он был чрезвычайно доволен, что собственноручно «укокошил чертягу» и что Кукушкин вернулся в то «условно нормальное» состояние, в котором был до беседы с отцом Иларионом.
— Но я всё помню! Мы охотились на зелёного когтистого зверя. Постойте, я видел этих зверей раньше…
— Конечно, видели, Семён Израилевич. Но мы с вами как раз работаем в том направлении, чтобы вы перестали их видеть.
— А что мы делаем в доме священника?
— Это часть методики. Собственно, она не в полной мере оправдала себя, и мы с вами завтра же вылетаем в Израиль.
— Мне так тяжело, — запричитал Кукушкин. — Я никому не доверяю. Все хотят меня использовать…
— Это не так, Семён Израилевич. Вы доверяете мне. Директор вашей фирмы — хороший и порядочный человек. Он мог бы воспользоваться тем, что после переезда в Израиль вы не можете в должной мере контролировать свой бизнес, но не воспользовался…
Когда Вова работал с пациентом, он преображался в абсолютно иного человека. В скором времени Кукушкин немного успокоился, и они с Курляндским засобирались в гостиницу.
* * *Пётр понял, что настало время прощаться.
— До свидания, Вова. Не знаю, увидимся ли ещё…
— Таки увидимся, Петя, — сказал Курляндский с одесским акцентом. — В будущем году в Иерусалиме!
— Что, серьёзно?
— Поговорка такая. Ты никогда не был на Святой Земле? Приезжай, друг, узнаешь, что такое «мало избранных». Прикоснёшься к камням, по которым ступала нога Спасителя мира.
— Я ещё не разобрался со своими сомнениями…
— Плюнь и разотри! Все мы сомневаемся, Петь, на всех накатывают приступы маловерия. Используй свою память. Будь верным лучшему в себе, будь верным тем минутам, когда всей душой чувствовал благость и присутствие Христа, всем разумом видел истину, всем сердцем стремился к свету. Борись за свободу от себя-циничного, от себя-разочаровавшегося, от себя-не верящего в людей. Можно только так. Напрягай волю в нужном направлении, иначе станешь, как мои пациенты.
— Спасибо за совет…
— И тебе спасибо за всё! — Вова крепко сжал в объятьях своего школьного друга, а разжав объятья, отвесил ему крепкую оплеуху.
— А это за что?
— Детство вспомнил! — засмеялся Курляндский.
Глава 7
Старая гвардия
На следующую «охоту» отец Иларион отправил Мыслетворцева, Ибрагима и Людмилу Петровну в качестве «видящей». «Господь хочет, чтобы женщины тоже участвовали», — заявил начальник штаба тоном, не терпящим возражений.
После второй ликвидации пришельцы и впрямь стали поосторожнее. Ночью они больше не выползали из своего убежища, а днём держались людных мест.
Но вот один из трёх оставшихся в живых младших гуманоидов вынужден был выбраться по важному делу в спальный район. Дело было днём, и пришелец надеялся в случае нападения «охотников» спрятаться за коляску с ребёнком или прикрыться каким-нибудь дошкольником. Время-то самое «гулячее» для мамаш с детишками.
Команда выехала на микроавтобусе. Мыслетворцев вёл, Ибрагим вспоминал навыки стрельбы, полученные вчера на полигоне в лесу, Людмила Петровна высматривала в окне демона.
Пётр молился перед иконой Александра Невского о своей матери.
* * *В полпятого «Фольксваген» затормозил у ворот. Алексей, Ольга и Пётр бросились встречать «охотников».
Все были живы и невредимы. В багажном отделении лежал пакет с мёртвым пришельцем. Но кузов микроавтобуса в нескольких местах был прострелен, а заднее стекло разбито.
— Мирное население не пострадало? — спросил отец Иларион, быстрым шагом выходя из избушки.
— Скорее всего, нет, но с полной уверенностью сказать нельзя, — ответил Мыслетворцев. — Вечером узнаем в новостях.
— Откуда дырки в кузове?
— Милицейский патруль. Провозились, много шума наделали. Не знаю, как удастся майору всё это замять. Простите нас за некачественную работу.
— Бог простит. Хороните зверя и за стол, рабы Божьи!
* * *Во время обеда-ужина священник напомнил известную поговорку относительно немоты и глухоты при приёме пищи и лишь за чаем разрешил рассказать о ходе операции. Описывать события взялась Людмила Петровна.
