Дэвид Вонг - В финале Джон умрет
Я могу так сказать, потому что в углу было накарябано Именно это имя, а под ним — адрес, который я видел уже много раз и уже заучил наизусть, адрес, который всегда шел после слов: «Я — Молли. Пожалуйста, верните меня…»
Я потер губы, пытаясь все обдумать.
— У Джима был «соевый соус».
— Похоже на то, — отозвался Джон, пожав плечами.
— Почему он не сказал об этом нам?
— По той же самой причине, что и ты. Меня еще удивило, что Джим так долго тусовался с нами в ту ночь — даже после того, как появился шприц. Но возможно, Джим остался потому, что знал, что это за штука. Быть может, он пытался держать ситуацию под контролем. И знаешь, ведь Джим хотел рассказать об этом — он же, черт побери, отправил эту штуку на телестанцию.
— Перед смертью.
Джон снова пожал плечами.
— Вероятно.
— Сукин сын. Я знал, что он что–то скрывает. Нужно было поднажать и выбить из него ответы. Значит, он достал «соус» у ямайца?
— Наверное.
— А где взял «соус» сам ямаец?
— У монстров в париках, да?
— Думаешь, Роберт Марли разводил их на своей ферме? Нет, говорить, что «соевый соус» получают из этих монстров — все равно что утверждать, будто чипсы «Прингле» добывают из контейнеров «Прингле». «Соус» обладает разумом, а эти существа — всего лишь носители. А серебряные бутылочки? В магазине хозтоваров их не купишь. Нет, «соус» Роберту кто–то поставлял.
Я понял, что сейчас предложу позвонить полицейскому Дрейку, и подавил эту мысль в зародыше, представив себе, сколько разных вопросов нам зададут про поездку в Лас–Вегас, про исчезнувшего детектива и так далее. Потом я снова подумал о том, что стоит позвонить Маркони, но затея показалась мне безнадежной. Джон нашел номер его офиса, но это оказался не красный телефон, который стоит рядом с кроватью доктора, а автоответчик, предлагавший нам приобрести DVD с записями выступлений Маркони.
Я вернулся в гостиную и сел на диван, одновременно наблюдая за своими действиями на экране телевизора. Помахал себе рукой. Вид у меня был унылый, взъерошенный и уставший. Если лягу спать на тротуаре, мне милостыню станут подавать.
Джон чем–то занимался на кухне, звенел тарелками и открывал ящики. Минуту спустя он сел рядом со мной, держа В руках сандвич и банку газировки.
На телевизоре стоял видеомагнитофон: я нажал кнопку «стоп», а затем включил обратную перемотку.
Джон дотянулся до автоответчика на журнальном столике и промотал одиннадцать бесполезных сообщений. Наконец раздался легко узнаваемый голос метеоролога Кена Филипа.
Бип.
«Дэнни? Это Кен. Дружище, позвони мне. Не хочу, чтобы у тебя сложилось превратное представление о том, что ты увидел. Мы с Крисси давние соседи, я много лет знаю ее маму… Да, мы с ней говорили, но, Дэнни, мы говорили о тебе. Твое поведение напугало ее. Позвони, и я к тебе заеду — выпьем пивка, поболтаем. Надеюсь, у тебя все в порядке, дружище».
Бип.
Я отмотал пленку к началу и включил воспроизведение. Диван. В камеру заглянул Дэнни Векслер в мокрой от пота майке и джинсах, проверил картинку по телевизору. Он выглядел совершенно изможденным. За его спиной виднелась ||верь, через которую мы только что вошли. Векслер заговорил:
«Привет, крошка. Ты там? Если ты там, ответь мне».
— Он разговаривает с человеком, который стоит за камерой? — спросил я.
Джон промолчал и лишь озадаченно прищурился.
«Да ладно тебе. Все нормально», — продолжал Векслер.
Пауза. Несколько секунд он молчал, глядя в камеру.
«Просто скажи «привет»».
[Еще одна пауза.]
«Да, я знаю, последние две недели выдались очень тяжелыми. Малыш, я сделал большую глупость — ввязался в такое дело, которое ты и представить себе не можешь».
— Очень странно, — заметил Джон. — Похоже на половину телефонного разговора.
«Если бы я сообщил тебе все подробности, ты бы пожалела об этом, — продолжал Векслер. — Но ты должна знать, что сейчас я — уже не я. Я то появляюсь, то исчезаю. Сейчас у меня все нормально, но каждую секунду мне приходится вести борьбу за контроль. Это очень утомительно. Малыш, я трачу столько сил нато, чтобы одержать верх, удержаться на поверхности, быть за рулем, так сказать. Но стоит мне расслабиться, как он возьмет верх. Оно возьмет верх. И тогда я стану лишь беспомощным зрителем».
Векслер разрыдался, потом продолжил что–то бормотать, время от времени надолго умолкая.
— Значит, он сидел на «соусе»? — спросил я?
— В какой–то момент — да. Может, он решил, что «соус» поможет ему стать более хорошим спортивным комментатором. И, если подумать, то так оно и вышло.
— А может, он и не принимал «соус». Может, «соус» сам захватил его — так же, как меня. Репортерша получает конверт, выбрасывает его в мусорку, решив, что его прислал какой–то псих…
— Но тут появляется этот любопытный осел Векслер, — подхватил Джон. — Он говорит: «Что это?» — и выуживает конверт из мусорного ведра. После чего начинается ужас.
— Перемотай ленту в конец. Посмотрим, не сказалли он, куда отправился.
Джон не успел это сделать: на экране Векслер вздрогнул и поднял глаза. Комнату заполнили звуки песни «Don’t Know What You’ve Got ‘til it’s Gone» группы «Cinderella».
Векслер вскочил с дивана и вышел из кадра, а через пару минут мы увидели на экране самих себя, врывающихся в комнату.
Мы подпрыгнули, словно у нас пружина в заднице.
— Он ушел! — завопил Джон. — Черт, мы упустили его!
На экране мы с Джоном прошли мимо камеры, принялись обыскивать квартиру.
На экране над нами появилась какая–то фигура.
Существо, сидящее на потолке.
Векслер.
Он — невесомый, размытый силуэт, двигавшийся с нечеловеческой скоростью, — сполз по стене, ухватился за верхнюю часть дверной коробки и прыгнул в коридор.
Джон поднял «гетто–бластер» и включил воспроизведение. Загрохотала песня «Sweet Child O’Mine». Мой друг поднял стерео над головой, словно Джон Кьюсак в фильме «Скажи что–нибудь…», и бросился в коридор.
Под звуки рок–баллады мы помчались вниз по лестнице, в глупой надежде на то, что Векслер еще где–то рядом.
Минутой позже на автостоянке Джон повернулся вокруг своей оси, разгоняя мрак «гетто–бластером». Никаких следов Векслера.
Песня закончилась, и мы, как идиоты, стояли на пустой автостоянке, тяжело дыша. Холодный воздух превращал капельки пота на моем лбу в ледышки.
— Может, он поехал на телестанцию? — спросил Джон.
Я пожал плечами.
— Или к дому Кена. Или к дому Крисси. Или в больницу. Или в круглосуточный тату–салон. Или в аэропорт, чтобы успеть на рейс в Таиланд. Знаешь, где нужно проверить прежде всего? В ближайшей круглосуточной булочной.
Мы побродили вокруг здания и пробрались сквозь кусты, отделявшие парковку для гостей от стоянки для жильцов. Темнота, хоть глаз выколи. Я посмотрел наверх и заметил, что на парковке выключен свет…
…ну разумеется…
…и что луны на небе нет. Темно, как в аду. На улице холодно, — стоял промозглый дождливый осенний день, — но я знал, что отчасти холод идет изнутри. Страх, зародившийся у меня в животе, поднимался на поверхность.
Иди домой, парень. Просто иди домой, туда, где тепло и свет. Ты сделал все, что в твоих силах. А теперь все кончено. Его ты не найдешь. А эта тьма, настоящая тьма, принадлежит летучим мышам и насильникам.
Мне показалось, что все идет не так, совсем не так. Я двинулся дальше, сжимая в кармане ключи от машины, словно четки. Под ботинками хрустели сухие листья.
Хрусть… хрусть… хрусть…
Я поморгал, пытаясь освоиться в темноте, но тщетно. Глаза слезились от холода, колени ныли, по лодыжкам бежали мурашки. Каждый нерв пришел в полную боевую готовность и стоял по стойке «смирно».
Я еще раз моргнул, и на этот раз сумел кое–что разглядеть. Моя «хёндай» — одна из двух машин на стоянке — была от меня всего в двадцати футах. Во мраке синий автомобиль казался гораздо темнее, чем на самом деле.
Внезапно в моем мозгу возникла картинка — мы подъезжаем к парковке, по ней ползет свет моих фар. Ровный асфальт в кругах света фонарей. Это воспоминание завязалось узлом у меня в животе, и я не мог понять почему. Мы пошли дальше.
Хрусть… хрусть… хрусть…
Что–то не так.
Я снова увидел картинку: фары выхватывают из темноты стоянку — темный, недавно уложенный асфальт, четкие желтые линии разметки…
Хрусть… хру–усть…
…и никаких опавших листьев.
Хру–у–усть…
По лодыжкам снова побежали мурашки. Я остановился и посмотрел вниз.
За спиной завопил Джон.
Земля под ногами бурлила.
Пузырилась, словно во время ливня.
Подергивалась.
Тараканы.
Мои ноги покрыты слоем тараканов. Я завизжал, захлопал по штанинам, словно сумасшедший, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, уронил сумку и ключи от машины. Мощная галлюцинация, фантасмагория для пяти органов чувств, накрыла меня с головой. Однажды, когда я почти спал, таракан прополз по моей шее — это особое ощущение ни с чем не спутаешь.
