Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Толик почувствовал какое-то отупение, словно он перестал воспринимать мир за приделами круга света от свечи в руках Алхимика. И в то же время, весь его прежний страх трансформировался в боязнь оказаться вне света этой тусклой свечи. И он покорно пошёл за этим светом вслед за Алхимиком. Ему открывались всё новые и новые сидящие на креслах куклы. Всё новые и новые свечи вспыхивали в их неподвижных руках, и всё новые и новые, гремящие своими деревянными кольцами, Сукубы судорожно дёргались, оживали и спрыгивали с их колен, присоединясь к процессии.
Куклы были в старомодных, ветхих и выцветших от времени, когда-то богатых, одеждах, в изъеденных молью париках, на них были пёстрые ленты полные старинных орденов и драгоценностей, все они были усыпанных дорогими каменьями. Но все их богатые украшения, ордена, знаки отличия и символы высокого общественного положения здесь не сверкали огнями роскоши и тщеславия, они померкли, поблекли, присыпанные толстой слоем многовековой пыли и опутанные паутиной. Лишь лица и держащие свечи залитые воском безвольные руки этих кукол были свежими и словно живыми. Как будто время было не властно над материалом и красками, из которых были они слеплены.
И всех этих уникальных и неповторимых кукол из самых разных эпох, облачённых в померкший шёлк, золотую парчу и редкостные регалии, объединяло только одно — гримаса ужаса, боли и безнадёжного отчаяния зримо застывшая на их искажённых и измученных лицах. Их слепые выпученные, рвущиеся из орбит остекленевшие глаза, были полны невероятной и одинаковой для всех невыносимой тоски, с которой они, казалось, смотрели на посетителей. Словно процесс их изготовления сопровождался такими невероятными мучениями, что даже, казалось, что они имели не столько физическую природу, так как было невозможно представить, что нечто физическое способно вынести, и тем более породить, такую боль, какая зримо читалась при взглядах на них. Источником этой боли было что-то лежавшее за материальной гранью этого мира, что-то потустороннее, метафизическое. Ослепительное, жгущее и безжалостное, что не дано вынести никому облаченному в плоть.
Даже совершенно глухой и равнодушный к страданиям других, и вообще не ничего не воспринимающий что бы выходило за рамки его эгоистических интересов, Рыжий Толик, почти физически ощущал исходящее от этих кукол страдание. Казалось, что ряды этих бесконечных сидящих в кресле истуканов были полны невероятной боли, и быть может, именно эта невыносимая, нескончаемая боль и парализовала, переродила их плоть, превратив, в эти мёртвые, вечные и страшные в своей безнадёжности экспонаты из «зала кукол».
Толик зачарованно смотрел и смотрел на всё новые и новые лица, постепенно выплывающие из тьмы, не в силах оторваться от них, словно пытался прочитать и узнать в их остекленевших глазах что-то для себя очень важное. Словно чувствовал, что куклы хотят ему что-то сказать, что их застывшие в безумном страдание гримасы скрывают какую-то страшную тайну, о которой они, словно, хотели его предупредить и предостеречь.
Неожиданно он заметил, что появились какие-то огоньки слева от него. Он бросил мимолётный взгляд, и ему открылось, что за ним горит огнями свечей огненная спираль, уходящая вверх и суживающая к низу, обрывающаяся на том месте, где Алхимик зажигал новую свечу. Он словно вышел из какого-то оцепенения. Ему стало ясно, что они спускаются в какой-то гигантский провал, по спиралеобразному серпантину. Потрясённый своим неожиданным открытием он огляделся. В отблесках разгоревшегося свечения, было видно, как за ними словно ползёт огромная широкая колышущая неровная змея. Такое огромное количество шатающихся и вихляющих Сукубов уже следовало за ними, словно стонущих протяжным скрипом своих трущихся деревянных колец.
— Да сколько же мы уже идём? — удивился Толик, поняв, что зрелище лиц всё новых и новых кукол так его захватило, что он потерял счёт времени.
— Уже скоро — отозвался, словно прочитав его мысли, Алхимик.
И, действительно, одежда на куклах постепенно приобретала современные черты. Да и слой пыли и паутины был на них уже не такой густой. Пошли фраки и бальные платья начала века. Некоторых кукол Толик стал даже узнавать. Скоро пошли почти полностью знакомые исторические деятели. Функционеры ВКП(б), красные маршалы, чекисты. Потом настала очередь деятелей эпохи волюнтаризма и застоя, за ними были ряды и вовсе знакомых ему персонажей. Эти куклы были удивительно точными копиями. Он в этом убедился, рассматривая своих соратников: Алика Кохера, Борьку Подлецова, Егора Гавнодара, Хамканаду и других. Особенно замечательно получилась Лера. Очень живописно смотрелся ЕБН со всем своим семейством. Толик даже повеселел, особенно ему было приятно, когда попадался тот или иной его недруг. И вдруг он встретил куклу Пал Палыча.
Что-то ёкнуло у него в груди. Предательский мороз пополз по спине. От, едва наладившегося, хорошего настроения сразу не осталось и следа. Толик зябко поёжился. Он понял, что встреча с этим, измучившим его типом, ничем хорошим ему не грозит. Где он, там у него начинаются неприятности, и, как правило, крупные. Толик огляделся. Он стоял на дне огромного колодца, огненной спиралью горящих свечей расширяющейся и теряющейся где-то в тёмной выси. И он был на самом низу. Он был на дне. Дальше был лишь только стол и два кресла.
Алхимик неторопливо поставил свечу на стол и сел в одно из кресел. Он ничего не говорил, лишь молча и торжественно смотрел на Толика. В неровном свете свечи на столе были видны: банка Инкуба и кукла пока ещё не ожившего Сукуба с рыжей паклей на голове.
Толик никак не решался сделать последние шаги и сесть за стол. Он мялся, переступал с ноги на ногу, его бил всё нарастающий озноб, он сопел, не в силах пересечь какую-то невидимую черту, проходящую рядом с куклой Пал Палыча. Страх нарастал. Вдруг, ему стало казаться, что пройти за Пал Палыча просто не возможно. Что для этого не хватит никаких человеческих сил. Что ничто в мире не сможет его заставить сделать этот шаг.
Толик, было даже, попытался попятиться, но тут под ногами раздался громкий треск. Он опустил взгляд и увидел плотные ряды недовольных Сукубов, враз завибрировавших всеми своими деревяшками. Сукубы, угрожающе стуча, надвигались на него всё ближе и ближе. Толик, отступая от них, вплотную прижался к кукле. В какой-то момент он потерял равновесие и чтобы не упасть ухватился за неё. Кукла оказалось мягкой и тёплой, словно, он прикоснулся к живой человеческой плоти. Он с удивлением притронулся к лицу. Это определённо была кожа! Человеческая кожа! Под его пальцами оказалась мягкая и упругая, живая плоть. Удивление было настолько сильным, что он, казалось, забыл о страхе. Он коснулся блеклых волосков на голове Пал Палыча и его взору предстал забитый в его макушку по самую шляпку какой-то не то костыль, не то гвоздь. Был ясно виден кружок металла диаметром около сантиметра. Вокруг него набухли несколько капелек свежей крови. Толик дотронулся до них. Кровь была свежей и тёплой. Он стёр одну из капелек, тут же набухла новая.
Потрясённый Толик обернулся к Алхимику, и протянул в его направление испачканный кровью палец:
— Он ещё кровоточит. Он ещё тёплый. Он ещё жив?
— Он и не умирал. Он только спит. Не заставляйте волноваться Сукубов. Садитесь — Алхимик кивнул на кресло, — я вам всё объясню.
Странно, это было совершенно не логично, но, убедившись, что Пал Палыч живой и тёплый, и что он лишь отправлен Алхимиком в какой-то глубокий транс, Толик мгновенно успокоился и сел за стол. Правда, всего его охватывало какое-то странное, и необычное для него, возбуждение, иногда переходящее в короткие приступы дрожи.
— А что у него в голову забито? Какая странная техника. Это не опасно?
— Конечно, нет. Чуть позже я вам всё покажу.
— А все другие тоже живые? Они тоже не куклы? Они спят?
— Да, они спят.
— Значит это всего лишь сон — с облегчением вздохнул Толик.
— Конечно это только сон, как и всё только сон. И вы скоро разделите этот сон, и эта иллюзия скоро станет для вас вечной.
— Как, почему?
— Ну, вы ведь сами хотели. Не вас ли измучили кошмары? Не вам ли надоело умирать и умирать при каждом пробуждении? Вот мы и подошли вплотную к тому, чтобы вы заснули и видели всегда один и тот же вечный сон.
— Какой? — чувствуя, как его снова охватывает страх и тревога, прохрипел Толик.
— Оглянитесь вокруг. Разве этот храм не прекрасен? И с каждым новым адептом он становится больше и ярче. Разве это не чудесное место, где вы, наконец, успокоитесь, убережетесь от страха и страданий, и, наконец, смерти. Разве можно найти лучшего места, где вы будите вечно находится в покое.
— Где здесь? Здесь быть вечно. Кем? — тут страшная догадка пронзила Толика. — Быть одним из них?
