Кристина Тарасова - Карамель
— Да, — принимаю его предположение за правду и мотаю головой.
Мне не нравился Бон-Тон младший, в детстве мы не могли с ним сдружиться, несмотря на целые выходные проведенные семьями вместе, и причиной тому было то, что всегда он мечтал быть похожим на своего отца, и это действительно доходило до какого-то безумного фанатизма. Но — я знаю, и знал убийца — он не заслужил подобной участи… Люди Нового Мира не убивают. Не убивают! Таков закон, таков порядок!
Все в действительности рушится?
— Это отец? — спрашиваю я, увидев в зеркале дальнего вида похожую на нашу семейную машину.
Мы сбавляем — он прибавляет газу и перестраивается на воздушную полосу ближе к нам; точно отцовская машина.
— Держись, — кивает Серафим, и мы резко стартуем.
Проносимся под мостом — хочу обернуться, но Серафим велит так не делать, — пролетаем над крышей моего дома — погоня продолжается. Не оглядываюсь.
Периодически смотрю на звериный оскал Серафима, в котором больше человечности, чем во всех жителях Нового Мира вместе взятых. Он потирает щетину и ищет дорогу, по которой мы можем свернуть; дергает руль — брань со стороны других водителей слышится из их открытых окон. Юноша бегло смотрит на меня и мягко улыбается — я молю его о помощи.
Мы оказываемся у стен школы Северного района, и я представить не могу, куда бы мы могли сбежать даже при иных обстоятельствах, ибо камеры Нового Мира следят за каждым пребывающим на поверхности — ни один житель Нового Мира не обделен вниманием со стороны этого Нового Мира.
— У тебя есть дом? — спрашиваю я. — Может, укрытие?
— Только Острог, — отвечает Серафим и ждет моего согласия.
Мы долетаем до Западного района, проносимся около поездов, которые поставляют товар из Восточного района. Первую полосу успеваем обогнать — поезд чуть не задевает нас: вздергиваю плечами и вжимаюсь голой спиной в тканевое сиденье — машина иная, нежели в прошлый раз.
— Давай в Острог, — выдыхаю я со слезами на глазах.
Серафим останавливается: подсвеченные кнопки на пульте управления гаснут, автомобиль кашляет, и рев его на секунды обрывается — в те самые секунды мы начинаем падать носом вниз. Я крепко держусь, понимая идею полета: мы можем протиснуться между двумя полосами рельс, и больше чем уверена, что камеры Нового Мира не опускаются на такую глубину, но тела наши крепко вжимаются в сидения, и панель вновь не подсвечивается. Поезда появляются одновременно — юноша рядом со мной хватается за руль крепче прежнего и пытается вывернуть его неясным мне образом. Резкий толчок запрокидывает нас обратно в горизонтальную ось — дно машины цепляет несколько вагонов, с искрами скрежет металла рвет шум от гудка поездов. Мы подлетаем и опять падаем — ударяемся о крышу.
— Заглохла! — шипит Серафим, пытаясь включить питание. — Не вздумай выходить, Карамель.
И на слова его я отпускаю дверную ручку, которую зажала в пальцах. Выглядываю и наблюдаю бескрайнюю пустоту под рельсами — темень, Острог, уязвимость. Автомобиль недолго скользит по вагоном, трясется, но поезд останавливают и включают аварийную тревогу, отчего красные лампы, расположенные на борту каждого из вагонов, заливаются красным светом.
— Не выходит! — Серафим рассерженно бьет панель управления и дергает рычаги, но машина не поддается ни на мольбу возобновить движение, ни на использованную физическую силу, ни на угрозу расправы, которая следует далее из уст молодого человека.
Он смотрит через плечо и обращается ко мне:
— Торговые пути рядом?
Я отвечаю, что недалеко — позади нас.
— Все-таки выходи, — говорит он и, не давая мне задать встречный вопрос, добавляет: — давай я первый.
Серафим открывает дверь, выскальзывает из салона автомобиля и хватается за край вагона широкими ладонями, после чего перелезает на ровную поверхность — я отмечаю его ловкость и пластичность движений. Юноша смотрит на меня и кивает, созывает за собой — мои глаза падают на Острог; умерщвляющую тишь и нескладную наготу — все уродство, изгнанное из Уродливого Нового Мира собрало в себе то место.
Я — с опаской провалиться во тьму — пересаживаюсь на водительское кресло, с трудом тяну за собой длинный подол платья и протягиваю правую руку в сторону юноши. Он склоняется ко мне в ответ, легко касается пальцами — вскользь; поезд дергается, и машину сносит. Скрежет от петлей, цепляющихся друг за друга, грохот клапанов, которые рвутся под машиной, и мой визг, который ускользает следом.
Серафим обхватывает холодную от ужаса ладонь моей руки, что-то кричит и затаскивает меня целиком, уронив подле себя. Я приземляюсь на колени, вмиг отбив их, и испуганно оглядываюсь через плечо — машина отправляется в Острог. Сбитое дыхание и такие же мысли утверждают моей голове, что я могла отправиться следом и что мне даже нужно было отправиться следом.
— Быстрей, — подгоняет юноша, прихватывает меня за локти и помогает поспешно подняться.
Я не успеваю принять происходящее — тащусь следом.
Мы бежим по крышам вагонов, плоские каблуки обеих пар туфель стучат по глухому толстому металлу, мы движемся к торговым рядам; отец пролетает над нами — мимо. Волна воздуха, спустившаяся с десятка метров, чуть не сбивает; я удерживаюсь на ногах, присев и схватившись руками за торчащие из люка вагона крюки. Мы торопимся к лавкам — работающие там люди с недоумением оглядываются, охрана при входе выдвигается следом, а я понимаю, что более шевелить ногами и руками в этом платье не могу — оно стягивает меня и стягивается само, отчего приходится вечно поправляться силиконовые бретельки и вырез на пояснице. Сбавляю шаг, признав очередное свое поражение и беззаботно приняв мысль о скорой кончине.
— Закрывай ворота! — кричит некто. — Посторонние у склада!
Между двумя домами впереди — уродливых, лысых, грязно-белых — опускается решетка. Ставни ее содрогаются и верещат — я понимаю, что не успею, и оттого толкаю со всей оставшейся силой Серафима, бегущего плечом к плечу ко мне, в сторону. Он заваливается за решетку, быстро оборачивается и наблюдает за тем, как ставни приземляются в бетонную плиту, оставляя меня не на той стороне.
— Карамель, стой, — улыбается Серафим и хватает меня за руку между тонкими спицами решетки, — отчаянная… я всегда это знал. — Руки его нежатся с моими — я недолго стою почти вплотную, смотрю на него, жду указаний, совета — голова не может работать самостоятельно, находясь ниже уровня поверхности. Он делает комплимент? — уродливый, я признаю это, и меня слегка отталкивает. — Слушай меня, Карамель, — продолжает юноша. — Ты пойдешь со мной, ясно? Дай охране подойти поближе, я схвачу и задержу их. Двое всего… Мы найдем способ, и ты переберешься ко мне.
Он дергает решетку на себя и рычит, осматривается и испускается рев вновь, повторяя и повторяя то, что вытащит меня, несмотря ни на что.
— Уходи! — с одышкой выдаю я. — Не в этот раз, мы оба понимаем. Все хорошо!
— Я обещал спасти тебя, я спасу.
Смотрю через плечо — не могу позволить охране схватить его. А могу ли позволить схватить себя? Вырываю пальцы из сжатой ладони Серафима и отхожу.
— Делай так, как я говорю, эй, — пытается переубедить меня он. — Вернись. Иди ко мне! Карамель, вернись. Давай по плану, эй, слышишь меня? По плану!
— Начни составлять новый, — шепчу я и бездумно кидаюсь в сторону.
Бегу по коридору, свернув на улочку по левой стороне; Серафим кричит что-то вслед, охрана задерживается у решетки. Подол белого платья окунается в лужу грязи на следующем повороте, и я цепляюсь тканью за углы наставленных ящиков — продолжаю бежать. Бегу, бегу, бегу, и действа эти продолжаются до сего момента, пока я не наблюдаю следующую опускающуюся решетку. Грохот позади меня от сбитых коробок и задетых широкими плечами разгруженных вагонов и топот тяжелых черных бот преследуют; я, прищурившись от страха, ускоряюсь и проскальзываю под острыми вилами этой дьявольской решетки — заваливаюсь на плитку и приземляюсь затылком в квадратный камень. Волна боли в голове сменяет другую волну, и продолжается это с пару секунд, пока я смотрю впереди себя — в небо, которое почти не проглядывается. Свисающие друг на друга ветви антенн и проводов плетут паутину над телами живущих, гул от работающих машин, которыми грузят вагоны, застревает в ушах и еще долго преследует меня, люди снуют из стороны в сторону, но ничей взгляд не падает ни на меня, ни на кого или что либо, кроме товара, который они переносят. Домики, окружающие площадку, на которой я разлеглась, невысокие, многие из них — вагоны и ящики, высотных зданий район не предусматривает, но острые крыши застилают собой все небо, краны и зависшие в воздухе автомобили роняют вечную тень на живущих здесь людей. Охрана позади меня озирается по сторонам — они ищут способ подлезть; что-то говорят и чем-то грозят — наивные глупцы, знали бы они, что сама пчелиная королева явилась к ним. Один из них хватается за решетку и начинает ползти — падает; второй теряется за ближайшим поворотом.
