Арно Шмидт - Респубика ученых
В вестибюле: стены украшены живописью на погребальную тему. (В большинстве своем эпизоды воскресения: набожные янки, плывущие куда-то в белой пене облаков, зажав в молитвенно сложенных руках маленькие звездно-полосатые флажки.). В центре вестибюля — скульптура, изображающая богиню молчания в облегающем фигуру медицинском халате: она истово смотрела на меня, наставительно подъяв к восхитительно-официальным устам одетый в перчатку перст. (Кругом довольно-таки сильно пахло дезинфекцией.)
«Инглфилд?: 10 часов 50 минут: Вам лучше всего пройти к месту встречи. — Ведь условия Вам достаточно хорошо известны. — Нет: я останусь здесь; к тому же меня в любой момент можно будет вызвать.»/Он наконец ушел. А мы вошли в расположенный справа зал совещаний, где нас уже ожидали двое служителей, облаченных в белые халаты (и богиня в одеянии медицинской сестры: восхитительно бледная от бесчисленных бессонных ночей, проведенных на дежурстве: порой, может быть, даже у постели больных); монашеская жертвенность, алебастровая белизна кожи, вся такая безупречная, такая незапятнанная, «Я останусь девственницей, пока мной не овладеет главный врач.»/И лишь на миг в ее небесно-голубых глазах вспыхнул порочный огонек.).
Краткое сообщение./И она заковала меня в сладостные снежные оковы, буквально: помогла мне надеть халат (точь-в-точь как вчера!); увенчала меня белым беретиком: ты будешь царем моей души. А потом еще наложила смердящую чистотой салфетку на рот. И под конец — накинула сеть марлевой повязки, сеть, которой она меня старалась уловить: бесчисленное количество раз./Теперь еще прививку: она оттянула мне белую как льняное полотно кожу на сгибе локтя, протерла изысканно благоухающей эфиром ваткой — и вонзила в мое тело шприц (о, извращенный мир!). Она смотрела на меня внимательным и в то же время отсутствующим взором, опорожняя в меня свое содержимое./А из-за спины сопровождающий врач объявил, что название заведения происходит от «hibernus»:[211]
«Мы»; уже давно установили, что жизненные функции организма замедляются под воздействием холода — «вплоть до полной их приостановки в результате смерти от замерзания». При соответствующем охлаждении сердце делало всего один удар в минуту: таким образом, износ органов тела был практически устранен! «После многих и многообразных» — (о, какие различия им ведомы!) — «попыток в этом направлении мы к 1980 году продвинулись настолько, что могли дать полную гарантию надежной двадцатилетней гибернации — в течение этого срока организм погруженного в искусственную спячку человека стареет, по нашим оценкам, всего на пятнадцать недель.»/(Значит, те, кто заснул в 1980 году в возрасте шестидесяти лет, проснулись в 2000 году по-прежнему шестидесятилетними! Они прожили пять лет, вовсю наслаждаясь жизнью, и снова легли в клинику: снова дрыхнут в этой «ночлежке»?…)
«Прошу сюда»: сначала двухдюймовое, размерами с дверь стекло; ассистент снял бронзовым ножом клейкую ленту, которой оно было оклеено по краям: «Сейчас мы как раз осуществляем «пробуждение»; Вы сами будете свидетелем:/И — пока двое других помощников взваливали на себя стеклянную плиту, чтобы унести ее — мне вспомнились все вчерашние странности и загадки, которые сегодня разгадывались сами собой: стало быть, отшельник, этот старый козел, на самом деле был не старше шестидесяти и попросту время от времени отлеживался в «могиле»? Вот почему Инглфилд в ответ на мое младенчески-невинное предположение, что должен же он когда-нибудь проснуться…. ага! (Чем меньше знаешь, тем счастливее живется! В этот момент стальная дверь начала приоткрываться).
И снова — стеклянная плита! — Но теперь через нее можно было видеть все, что происходило внутри./Ассистент вновь пустил в ход нож; врач продолжал свою «лекцию»:
Мы планируем — в отдаленном будущем, можете Вы, естественно, возразить» — (Я?: я ничего не мог возразить, ведь рот мой был плотно забит марлевым кляпом! И все же у меня имелись кое-какие вопросы…) —: «периодически погружать все человечество в состояние гибернации: так, чтобы уже в скором времени все население планеты можно было разделить на две части, на два поколения — «бодрствующее» и «спящее». Небольшая часть бодрствующих обслуживает спящих, размещенных в стоэтажных высотных зданиях. Длительность жизни от трех до четырех сот лет станет нормой; я уж не говорю о том, что — при соответствующим образом усовершенствованной технике «складирования» — в Свободном мире появится место для вдвое большего числа населения.» / Я, весь в белом, словно привидение, проковылял, пошатываясь, окруженный четырьмя похожими (но не точно такими же — прошу обратить внимание!) фигурами, в помещение; внутрь этого Новейшего Святилища: я чувствовал, что силы мои на исходе — для меня все это было уже слишком! -
К стеклянному колпаку: —. -. -.: О, дьявольщина! (Закрыть глаза: не смотреть, главное — не смотреть!: Это было еще похлеще беременной кобылы по имени Джейн!)./Воняло невыносимо: дезинфекция! -
Горы волос!!!: Спускаясь с затылка, они проросли сквозь подушку; на пальцах громыхали ударяющиеся друг о друга метровой длины ногти./И врач пояснил — можно привыкнуть и к аду: разве это не немец сказал, «готов биться об заклад»? Да, среди немцев, что ни говори, рождались великие люди.[212] И без всякой гибернации. -
Питательная жидкость поступала через канюли и раз в неделю впрыскивалась в желудок: снизу нежные резиновые пузыри одновременно отсасывали нечистоты и опорожняли мочевой пузырь. Ассистент как раз, осторожно перебирая руками, вытягивал калоприемный шланг из тела спящей женщины — весь черный, вымазанный в ядовитой жиже (и вонючий). Обрезал ей волосы на голове, сделав прическу а ля Титус. Один ноготь я выпросил себе — в припадке нездорового юмора: и тут же получил его с милостивого позволения хозяев: Souvenirs, oh souvenirs!![213]
Одеревенелые члены. Полное отсутствие мышечного тонуса: кожа на подошвах стала тонкой, как бумага (чувствительной; делаются регулярные специальные упражнения). Ранки от уколов двадцатилетней давности заживали очень медленно: на них наклеены косметические пластыри, представляете себе?!/На всех стенах тикали и стучали часы./Посмотрим-ка на великого писателя (имя которого я с тех пор не могу ни слышать, ни читать без содрогания: дорого обошлась мне поездка на остров!): и у него с рук свисали отросшие ногти, напоминая кости гигантской рыбы. И он, изможденный недельным постом походил на скелет.
А теперь пробуждение:? — Он сам, lui meme, el mismo[214] взял устрашающих размеров шприц. Наполненный прозрачной как стекло жидкостью: в наши дни это может быть все, что угодно: виски, наперстянка, наркотик по прозванию «стеклянный гроб», беладонна: только уколись! — приставил его к телу —: и вонзил иглу глубоко: глубоко!: в похожее на скелет тело девушки: двадцать один, двадцать два: двадцать три: что я во всем этом понимаю?; я всего лишь бедный ниггер Уайнер из Дугласа на Каламазу!..………………………………
А теперь придется подождать: и мы ждем: врач, генерал, я; и та, похотливая, в белом. Между людьми-консервами. В могиле. И все часы идут очень…):
Ждем…/За дверью послышался шум. Там, похоже, шла борьба: голос сопротивлялся голосу, основание спорило с причиной: причина победила:!/Генерал наморщил лоб (изучая записку, которую он держал недрожавшей рукой: моя бы наверняка ходуном ходила! Но они, видно, привыкли к таким римским головкам!) — «Скажите Ингфилду: мы готовы предложить еще вот это!» (И дальше шепотом об «этом». Я отвернулся, чтобы не слушать; меня это не касалось!).
Ждем: вот уже и господин доктор морщит гладкий лоб….. /:А-а-а-а-х!»
Подними бахромчатую занавесь твоих ресниц!: длинная девушка явно ничего не видела. (Как перечеркнули ее лоб коротенькие прядки! — Непереносимо было смотреть на нее; воля все еще не возвращалась к ней (Я имею в виду волю к жизни.). Часы стучали безостановочно./И у великого поэта воля к жизни вроде бы начисто отсутствовала: я от души позабавился, глядя, как у него ни одно веко так и не дрогнуло! (А они кололи его, что-то бормоча в свои марлевые повязки.)
В коридоре: на одной из дверей начертана изящная анаграмма из двух букв — «Р» и «В» (под ней — со значением- нарисованы серп, молот и шахматная доска). Я вопросительно взглянул на своих спутников:?. И они подтвердили мою догадку, коротко кивнув: «Рылеев и Вовейкой» («Для обмена»).
Сорвал марлевую повязку с лица; блокнот в руках (на него можно превосходно опереться! Тем более в хорошо обставленной комнате. И запечатлевать подробности «пробуждения»):
Сначала — остро колющая боль где-то сбоку (в локтевом сгибе, от «пробуждающего» шприца.)/Сначала очень медленно; очень медленно зашевелился «внизу» большой палец, повинуясь приказам, исходившим «сверху», от «я»./Мглистые сумерки. — : «Но они спят теперь все меньше и меньше: сначала шесть дней подряд; потом пять, четыре, три; потом несколько раз по два дня подряд; наконец, одну ночь: нормально.»/«Нечистоты черно-смоляного цвета, это верно: питание вообще относится к труднейшей задаче в первый месяц.»/Предаются оргиям из страха перед жизнью?: «Это случается. Даже стало правилом; и у мужчин, и у женщин». (Как только на плоском барельефе первых представлений об окружающем проступит четкий профиль партнера; тут чаще всего и завязываются знакомства.)
