Федор Ильин - Долина Новой жизни
Я не стал читать эти лживые строки, бросил скомканную газету на пол и с проклятиями забегал по комнате из угла в угол.
Чартней заплетающимся языком сказал:
– Выпейте – успокаивает.
Когда я осушил залпом один за другим два стакана крепкого вина, Чартней грузно поднялся с кресла и, держа меня за руку и слегка пошатываясь, проговорил:
– Официальное сообщение. Вы понимаете, что это значит. Во всех официальных сообщениях, всегда и везде, нет ни строчки правды.
– Одно правда, – перебил я его: – Гаро нет больше в живых.
В это время я подумал, что мы поступаем неосторожно, ведя такой разговор в комнате, где, конечно, имеются глаза и уши. Я приложил палец к губам, делая знак Чартнею, что нам следует молчать.
Он допил стакан до дна и опять тяжело опустился в кресло.
– Черт бы побрал этих собак! Пусть перегрызут и мою глотку.
Я представил себе бедную мадам Гаро, когда она прочтет это лживое сообщение. Все ее надежды на спасение мужа рухнули. Как переживет она эту потерю? Я боялся, что она не вынесет ее.
Мне не хотелось больше оставаться с Чартнеем. Да он в настоящее время ни на что и не годен: он опьянел. Я схватил шляпу и трость и выбежал на улицу. Скорее, скорее к друзьям. Мартини, Фишер и Карно помогут мне. Без них я чувствовал себя совершенно беспомощным и не знал, что предпринять для предотвращения беды, которая, как мне казалось, висит над головой бедной и дорогой для меня мадам Гаро.
В этот вечер я рано вернулся к себе на квартиру в Колонию. Мартини ожидал меня у калитки палисадника. По лицу его я понял, что ему все известно. Он сказал, что Фишер и Карно ожидают нас в клубе. Я не зашел туда, а попросил вызвать их на улицу. Все вместе мы отправились за поселок. Конечно, наш разговор сосредоточился на официальном извещении.
Кончина Гаро потрясла моих друзей не менее чем меня. Мартини ругался:
– О, дьявол! Куинслей погубил его, чтобы завладеть мадам Гаро. Кто может в этом сомневаться? Он заманил ее сюда из личных видов и уничтожил своего врага и соперника.
Карно анализировал извещение:
– Дата побега установлена, дата самоубийства Гаро не приводится; это одно уж подозрительно. Где скрывался несчастный беглец, не установлено. Официальный документ отличается неясностью, умышленной недоговоренностью. Зачем сторож преследовал Гаро, когда тот направился на скалу? Уже одно это могло заставить психически расстроенного человека броситься в пропасть.
Я перебил его размышления словами:
– А может быть, он и не бросился, его столкнули.
Мартини нетерпеливо закричал:
– Я говорю об этом все время. Конечно, его сбросили. Ложь сквозит в каждом слове сообщения. Я уверен, его вывели из тюрьмы насильно и сбросили в пропасть.
– Во всяком случае, – вмешался спокойным голосом Фишер, – так или иначе, надо думать, Гаро уже не существует.
– Я думаю, мадам Гаро прочла уже некролог, – сказал я. – Вы можете представить себе, что она переживает в это время. Я решил переговорить с вами, чтобы подумать, чем помочь ей. Я волею судеб сделался ее доверенным, вы же все были близкими друзьями ее покойного мужа.
Мартини схватил мою руку.
– Дружище, – воскликнул он, – завтра утром я еду в Женский сеттльмент. Автомобиль уже заказан; я предпочел ехать таким образом, так как мне надо взять с собою некоторые приборы.
– Если так, то моя жена тоже найдет место в вашем автомобиле, – сказал Фишер. – Она всегда сердечно относилась к мадам Гаро, а знакомство с ней укрепило это чувство. Она сделает все возможное, чтобы поддержать несчастную и развлечь ее. Я предполагаю, что мы можем на время перевезти ее к нам на квартиру. Наша большая семья может подействовать на нее благотворно. Наконец, жизнь в Колонии, общество друзей может отвлечь ее от горестных мыслей.
Таким образом план был выработан. Мадам Фишер, Мартини и я отправлялись рано утром на автомобиле в Женский сеттльмент, а дальше Мартини обещал доставить нас в домик миссис Смит.
Я должен был пропустить службу, но так как моим непосредственным начальником состоял Чартней, я знал, что он поймет мое отсутствие.
ГЛАВА VII
Большой дорожный автомобиль с поразительной быстротой нес нас по долине. Никогда самая большая скорость аэроплана не может дать такого ощущения быстроты, какое достигается на автомобиле. Толчки, тряска, завывание ветра в ушах и несущиеся навстречу по обеим сторонам дороги предметы, так что их не успевает схватывать глаз – все это создает впечатление настоящего урагана. Мы миновали Детскую колонию, инкубаторий и завернули на дорогу, поднимающуюся кверху, к Женскому сеттльменту. Здесь машина замедлила ход. Мы не разговаривали, каждый отдался своим мыслям. Мадам Фишер сидела, завернувшись с головой в большой шерстяной платок; я и Мартини глубоко надвинули на головы свои дорожные шляпы и подняли воротники пальто. Начинался теплый, безветренный день, но при поездке в открытом автомобиле всегда кажется холодно.
Когда мы достигли Женского сеттльмента, я был очень удивлен, увидев, что это целый городок с прекрасно мощеными улицами и высокими домами, окруженными палисадниками и садами.
Жительницы носили обычный мужской костюм и мало чем отличались от остальных жителей страны, только лица их казались более нежными и миловидными.
Мы остановились около здания, имеющего форму шестигранной призмы, высотою не более четырех этажей. Это была станция телефона, беспроволочного телеграфа, приборов внушения и механических ушей и глаз.
Мартини оставался здесь для исправления каких-то аппаратов; я же и мадам Фишер должны были пересесть в маленький автомобиль, так как дальше дорога суживалась, и кривизна ее не допускала движения больших машин.
Мы все вошли в небольшую приемную, чтобы подождать там, пока Мартини распорядится подать нам новый автомобиль.
Мадам Фишер сидела, освободившись от своих теплых одежд. Я молча ходил по комнате. Прошло около четверти часа, послышался звук подъехавшего автомобиля. Надо было ехать. Мартини не появлялся. Я вышел в соседнюю комнату, куда он скрылся. Это была большая комната, вся опутанная проводами. Эти провода, толстые и тонкие, как паутина, переплетались по всем направлениям. Посредине возвышались высокие металлические доски с бесчисленными электрометрами и коммутаторами. Ход динамо-машины, поставленной где-то внизу, потрясал пол и наполнял воздух непрерывным гудением. Шаги мои не были слышны. В углу стоял Мартини; обнявши рукой тонкую талию молодой девушки, другой рукой он гладил ее слегка вьющиеся волосы. Мое появление было неожиданным для них, они быстро отодвинулись друг от друга и изменили позу. Я сделал вид, что ничего не заметил, но тем не менее они оба казались сильно смущенными. Молодая девица, – а я не сомневался, что это была именно девица и, надо сказать, очень красивая и стройная, – поспешила скрыться, а мой друг начал говорить какие-то несвязные и ничего не значащие фразы:
– Да, да, работа очень серьезная. Надо многое изменить. Я говорю, а она не понимает. Женщина всегда остается женщиной… Особое устройство головы…
И он засмеялся деланным смехом.
Я был поражен. Поведение моего друга нисколько меня не удивляло. Из его собственных слов я мог заключить о его склонности к женщинам, но я никак не мог подозревать, чтобы здешние полуженщины-полумужчины с подавленным, как мне говорили, инстинктом были способны на что-либо, напоминающее страсть или хотя бы флирт.
– Дорогой Мартини, – сказал я, – я искал вас, чтобы сообщить вам, что мы уезжаем: автомобиль у подъезда.
– Дела, дела, – отвечал он. – Мой помощник или, вернее, помощница помогала мне выяснить все неполадки, которые произошли здесь в результате усиленного снеготаяния. Я очень извиняюсь, что задержал вас.
Он проводил нас до двери и до конца сохранял сконфуженный вид.
… Домик миссис Смит выглядел иначе, чем прежде. Он не так резко выделялся на фоне темной, лишенной снежного покрова земли. Он весь казался серым, бесцветным, скучным. Голые деревья вокруг него, на которых прыгали каркающие вороны, еще более усугубляли тоскливое настроение.
Нас встретила старая служанка; она выбежала к нам навстречу, взволнованная и несколько растрепанная.
– У нас несчастье. Бедняжка совсем больна, со вчерашнего дня не приходит в чувство. Всю ночь провозились около нее два доктора… – суетливо рассказывала она.
Я не спрашивал; конечно, я знал, что речь идет о мадам Гаро, хотя имя ее не было упомянуто. Я пропустил вперед фрау Фишер и вошел вслед за нею в комнату.
Когда в доме кто-нибудь болен, весь вид его приобретает особый характер. Мне казалось, что если бы Эльза не предупредила, и я бы вошел сюда, я сразу догадался бы, что случилось что-то серьезное.
Камин не горел, на столе стояли недопитые стаканы и чашки. Шторы на некоторых окнах позабыли поднять. Чувствовался холод, и обычный уют куда-то исчез.
