И. Хо - 666. Рождение зверя
Потемкин вернул документ Михайлову:
– Ну вот, вы сами все объяснили. Что же тогда вас удивляет?
– Долгое время болезнь протекала латентно. Вы вчера ничего странного в его поведении не заметили? Чего-либо такого, что напоминало все эти симптомы?
– Вы знаете, если честно, то, по-моему, все эти симптомы у него всегда были налицо. И сегодняшний день – не исключение.
– Хорошо, Кирилл Ханович, спасибо за разъяснения. – Михайлов затушил сигарету и встал из-за стола. Своими манерами он напоминал следователя Порфирия Петровича из «Преступления и наказания». – У нас к вам небольшая просьба: пока все окончательно не прояснится, не покидайте Москву, пожалуйста. И еще раз напоминаю о конфиденциальности. Мы не хотим объявлять эту новость до окончания траура.
Потемкин чуть было не сказал про завтрашний рейс, но вовремя спохватился – заикнувшись о вылете, он мог легко нарваться на подписку о невыезде.
– Разумеется, господа. Я здесь, на месте. Всегда к вашим услугам. Кстати, что касается траура, то здесь вы не правы. Говорю это как специалист. Как раз лучше объявить сейчас – все внимание приковано к расследованию ЧП, и на эту негативную информацию мало кто обратит внимание.
– Мы доведем ваше мнение до руководства. – Подполковник пожал ему руку.
Кирилл проводил визитеров до двери и пригласил Еву.
– Вот что, Ева. Берите Михаила Сергеевича, в кассе возьмите деньги. Здесь мой паспорт, восстановите сим-карту. Потом купите мне телефон. Аппарат – на ваш вкус.
– А можно с металлическим корпусом, Кирилл Ханович? – просияла Ева. – А то вы ходите, извините, как лох, с пластмассовым. Даже не солидно.
– Давайте с металлическим, – улыбнулся Потемкин.
Ева ушла. Вообще, ситуация требовала прояснения. У Кирилла было несколько весьма близких людей из разных управлений бывшего КГБ СССР, но беспокоить их по таким пустякам он не имел никакого желания. «Хотя, с другой стороны, – подумал он, – надо принять превентивные меры. А то мало ли что они там себе понапридумывают». На столе уныло зазвонил телефон. Это была его прямая линия. Погруженный в раздумья, Потемкин посматривал на мигающую лампочку, ожидая, когда звонок перехватит Ева. Наконец до него дошло, что секретарши нет на месте, и он нехотя поднял трубку:
– Добрый день, с Кириллом Хановичем можно поговорить?
Он сразу узнал этот вкрадчивый голос. Николай Владимирович Андриякин – подполковник внешней разведки, дослужившийся некогда до советского резидента в Эквадоре. Потемкин всегда поражался аристократизму старших офицеров первого, главного управления КГБ СССР. Они всегда подчеркнуто обращались к людям не из их круга на «вы», даже если эти люди были лет на двадцать младше. Сказать, что Николай Владимирович производил впечатление «просто Бонда», значило ничего не сказать: он был им до мозга костей. «Что-то везет мне сегодня на подполковников, – подумал Потемкин. – Но ведь на ловца и зверь бежит».
– Конечно, Николай Владимирович. Это я.
– У вас мобильный что-то не отвечает, Кирилл Ханович, – заметил Андриякин. – Вот, по наводке из Твиттера позвонил.
– Мой мобильный этой ночью… потерялся, – вздохнул Потемкин.
– Не в районе Кремлевской набережной, случайно?
– Так точно.
– Сочувствую.
– Не стоит, Николай Владимирович. Потеря телефона – самая мелкая из неприятностей, которая могла вчера со мной приключиться.
– Согласен. Нам бы встретиться.
Кирилл задумался.
– У меня в шесть встреча в «Останкино». Если хотите, можем пересечься где-нибудь в тех краях в районе семи.
– Давайте в «Рокки II».
– Отлично, до встречи.
С Николаем Владимировичем Кирилл познакомился в 1993 году. Он не помнил в деталях, откуда тот появился. Но именно Андриякин, оставшись никому не известным, мог сыграть ключевую роль в исторических событиях той осени. После того как Ельцин объявил парламент распущенным, а парламент объявил Ельцина низложенным, Андриякин стал правой рукой назначенного Руцким и Хасбулатовым главой Министерства безопасности Виктора Баранникова. В ночь с третьего на четвертое октября 1993 года Андриякин прочитал лекцию высшему командному составу Белого дома. Он впервые объяснил новым-старым как бы руководителям государства смысл понятия «точка бифуркации». «Это такая ситуация, когда система попадает в критическое состояние, и малейшее воздействие, взмах крыла бабочки, может привести к глобальному сдвигу, переходу на новый уровень самоорганизации, – рассказал Андриякин. – Сейчас мы находимся именно в такой точке». Он имел в виду, что история могла пойти по тому руслу, по которому она в итоге и пошла, а могла повернуться в совершенно ином направлении. Все зависело от авантюризма и степени отмороженности каждой из сторон.
В тот момент власть в Москве действительно валялась на улице. Когда толпа жаждущих посадить Чубайса на кол разблокировала Белый дом и двинулась на штурм телецентра, «силовые» структуры, которые тогда еще и силовыми-то были лишь по названию, оказались полностью деморализованы. Группа поддержки из числа офицеров на Лубянке предложила ввести Баранникова в его кабинет. Двадцать человек должны были блокировать двери изнутри и обеспечить проход в здание как бы законного министра безопасности. Баранников поинтересовался, можно ли при этом обойтись без крови. Андриякин сказал, что мужики постараются, но гарантировать ничего нельзя. Тогда у Баранникова не хватило духу, и эта нерешительность обернулась для него тюрьмой и смертью.
Другой тактической задумкой Андриякина был штурм Кремля с использованием подземного тоннеля, по которому свободно проезжал отбитый утром БТР. Однако и она осталась нереализованной по тем же причинам психологического свойства. Вообще, Кирилл до сих пор не мог понять, на что рассчитывали вожди восставших, засевшие на Краснопресненской набережной. Под лежачий камень вода не течет. Они ведь не думали в самом деле, что Ельцин приползет к ним на коленях и отдаст ключи от своего кремлевского кабинета? Пока Руцкой с Хасбулатовым теряли драгоценное время и, главное, инициативу, Борис Николаевич «утрамбовывал» группу «Альфа», а его помощники уже ехали в гвардейскую Таманскую дивизию с убедительным чемоданом долларов для офицерских танковых экипажей. Кто смел – тот и съел.
Потемкин подошел к окну. На другом берегу Москвы-реки в лучах клонящегося к закату солнца переливался жемчужным светом айсберг Белого дома. Это был, конечно, шедевр архитектурной мысли периода позднего застоя. Напоминающее по форме кресло большого начальника, здание строилось с использованием особо прочных материалов – оно должно было выдержать удар взрывной волны при ядерной атаке на столицу. В подземелье располагался комфортабельный бункер – один из важных узлов огромной, построенной для жизни в условиях третьей мировой войны подземной Москвы. Изначально в Доме Советов были сосредоточены все органы власти старшей сестры в братской семье народов, строящих коммунизм, – Российской Советской Федеративной Социалистической Республики: Верховный Совет, Совет министров и прочие. Поэтому внутреннее пространство было разбито на отдельные блоки, которые между собой практически не сообщались. Когда в 1991 году правительство переехало на Старую площадь, в апартаменты ЦК распущенной КПСС, а президент РСФСР Ельцин выжил-таки президента СССР Горбачева из Кремля, все здание занял парламент. Тут-то выяснилось, что для функционирования одного учреждения этот объект совершенно не приспособлен. Чтобы попасть из точки А в точку Б, которая по плану здания располагалась на том же этаже в десятке метров, приходилось преодолевать немыслимые расстояния по бесконечным глухим коридорам. Существует легенда, что как-то раз делегация демократически настроенных шахтеров из Воркуты, заблудившись, попала в катакомбы и сгинула там навеки. После этого ремонтные бригады в коллекторах Краснопресненского района якобы периодически слышали доносящиеся из подземелий стуки и крики.
Посмотрев на приспущенный в связи с объявленным трауром государственный флаг, Кирилл припомнил одну забавную историю, которая случилась в августе 1993 года, когда началось противостояние между Ельциным и парламентом. Обе стороны были настроены весьма решительно. В те времена по конституции высшим органом власти в стране являлся съезд народных депутатов, который мог решать любые вопросы. Депутаты планировали 4 ноября созвать съезд, на котором собирались поменять саму конституцию и ликвидировать должность президента к чертовой матери. Ельцин, в свою очередь, готовился разогнать депутатов. Он бы давно их разогнал, но никак не решался на такой шаг, потому что не был уверен, что акция встретит понимание среди людей с ружьем и найдется достаточное для разгона количество матросов Железняков. А по действующим законам это было тяжкое государственное преступление, за которое в случае провала можно было легко получить вышку – ни о каком моратории на смертную казнь в России тогда даже не думали.
