Шамиль Идиатуллин - СССР™
– О. Вот это спасибо и зашибись. Аргументируй.
– Пытаюсь. Понимаешь, почти все, что ты сказал, – крыша, экономические аспекты, кадровая текучка, – это дилетантщина и ошибка. Служба персонала занимается всеми этими направлениями, днем и ночью, рьяно и по-честному, до стертых ног и мозолей на глазах.
– Кровавого поноса и раннего простатита.
– Тебе это тоже близко? Но даже не в этом дело, а в том, что мы очень литературоцентричная страна, а «Союз» – самый и невозможно литературный проект из всех, что когда-либо возникали. Ну вот любой дурак же согласится: пока у нас история полностью соответствует классическим советским «здесь будет город-сад». Ясенский, Кочетов, Журбины там всякие и так далее – плохо знаю, если честно, но вот фантастику всякую в детстве любил. Казанцев там, «Купол Надежды» какой-нибудь. Не читал? Просто в ноль, честно говоря. Даже страшно. Зато поначалу смириться вот со всей этой сказкой помогало – пока не втянулся.
– Знать, ненужные книги ты в детстве читал. За фантастикой тебе к Егоршеву. Он мне уже полмозга вынес своими, я даже запомнил, Спинрадами, Мирерами, Рыбаковыми – корпорация «Красная звезда», мост там какой-то, атлант, полынь... Ну и что?
– Ну и то, – объяснил я, наваливая себе всяких овощей и маринованной оленины. – В этих историях обязательно объявляется шпион-вредитель, который перегрызает главный кабель и минирует шахты радиоактивной бомбой. Вы мне скажете: таков классовый недостаток и дисквалифицирующий порок остросюжетного соцреализма. А я вам скажу: а вот ни фига. Мы что думаем, что Апанасенко до двадцать восьмого века продержится? Или что он всю дорогу будет нам в попу дышать? Или что все в мире производители электромобилей и биопроцессоров уже сейчас готовы нам рукоплескать и отдаваться всеми доступными способами, а когда мы всерьез развернемся, дружно объявят о самоликвидации в связи с собственной жалкостью и недостойнос... недостоинством? Причем я даже не столько забугорных инсургентов имею в виду, а отечественных, которым многое давалось куда большими усилиями, чем Союзу, и которые имеют все основания и обижаться, и сопротивляться.
– А люди справедливости хотят. Мы в очереди первые стояли, а те, кто сзади нас, – уже едят, – старательно проговорил Серега сквозь салат.
– Оно и видно. Вот в таких условиях и должны, не могут не возникнуть различные контуры противодействия нашему проекту и его подрыва, снаружи и изнутри, любыми способами – политическими, экономическими, техническими, эксплозионными, блин. Вдруг возникнет такой вот глубоко советский человек из застенок сигуранцы и китайской беспеки, внедрится нам в доверие, а сам примется стружку в газовый концентрат сыпать или контейнеры местами менять. Или вдруг в тундре повыскакивает из-под сопок полк симпатичных рейдеров на боевых оленях – и помчится со свистом и под страшное улюлюкание. Вот тогда наша доблестная служба безопасности и выйдет с уро-маваши наперевес.
– Гы. И перевес одержит сокрушительную победу.
– Перевес ничто против каратэ, – важно процитировал я нечто из детства, допускаю, что неточно.
– Фуфло ваше каратэ, – пренебрежительно ответил Кузнецов, – любой мухач-перворазрядник хоть троих черных поясов на раз сделает.
– Ой, – сказал я и даже вилку отложил, чтобы не мешать обонятельно-осязательное удовольствие со слуховым.
– Вот ой. Видел я каратистов всяких, и в зале, и на улице. Ногами дрыгают, как нормальный человек, это самое, рукой не махнет. А толку-то.
– Ну да, вообще ноль, – поддержал я.
– Да, ноль, – сказал Серега, заводясь. Что значит еда со специями. – Рука по-любому быстрее ходит, чем нога. Это физика.
– Геометрия. Ну-ну, и чё, и чё?
– Ну, и геометрия. Издеваешься, да? – с подозрением поинтересовался Сергей.
– Ах, что ты. Как можно. И что, значит, рука? Ходит быстрее, а каратист от нее не уходит и падает?
– Он, может, и уходит, но стоит солдатиком, голова прямо, и подбородок дарит противнику, понимаешь? Нырять не умеет, все движения по прямой, блин. Ну и нарывается сразу – и брык, шорох метро слушать. Геометрия, правильно говоришь.
– Как интересно, – восхитился я. – Видный ты теоретик, Серега, а?
– Ну почему только теоретик. Я и обосновать могу.
– Айда, – предложил я и взялся за край стола.
– Здесь? – уточнил Серега, расправляя салфетку.
– А что? Вон полянка, разомнемся заодно.
– А перед трудовым коллективом не боязно опозориться?
– Никто не может одержать сокрушительную победу над подлинным мастером, – назидательно сказал я. – Ибо проигравший заведомо не является подлинным мастером, иначе бы и не проиграл. И потом, я же не за безопасность отвечаю, мне не западло в торец принять. Пошли.
Мы быстро встали и ловко отошли – так, что даже жены спохватиться не успели, не то что упомянутый коллектив. Элька все-таки вскинулась, окликнула в спину:
– Камалов, ты далеко?
– Пять минут, – пообещал я.
Уложились даже быстрее.
Серега был не мухач, но и я ведь не три черных пояса, и даже не один, потому что за всеми этими выборно-выпускными делами до аттестационных соревнований так и не дошло. Не сказать, что это радикально исправляло исходные погрешности нашей реконструкции, – но никто ведь не обещал чистоты эксперимента.
Полянка оказалась полуукромной – восточный ее сектор скрывал подсаженный год назад карликовый сосняк. Мы бросили пиджаки на сосенки и встали друг против друга. Пока шли от стола, я успел остыть и решил дать Кузнецову шанс подтормозить двигателем.
– Вот, мистер боксер, мой уро-маваши, – сказал я и замедленно продемонстрировал. – Ваш ход.
Серега тормозить не стал, кинул крюк левой от бедра. Я, конечно, голову убрал, но адреналин пошел, и все стало ясным и горячим – боевой режим. Я чуть не застонал от наслаждения и от избытка чувств крутанул вертушку голова-голова-со-сплетение, по-киношному красивую, избыточную, бесполезную, а в данном случае еще и вредную, потому что Серега поиграл корпусом, нырнул и надел бы на кулак мою молодую печенку, кабы я крутился тут всерьез. Блин, как мне этого режима, оказывается, не хватало. Спасибо тебе, Кузнецов, красавец, как выяснилось умелый, кабы не ты, совсем я заплесневел бы. А кабы не я тут был, а какой-нибудь мальчонка совсем из зала без моего опыта, в самом деле поймал бы он твой крюк челюстью и прямой печенкой – и брыкнулся бы пяточками вверх. На тебе за это двоечку нос-грудь. Ах, это просто? Ну на тебе тогда троечку горло-челюсть-печень, и тут же коленом в почку. Блин, ты куда, баран? Поздно. Вывалились на арену. Так, публика вроде обеспокоена и где-то даже повскакала с мест, и Элька, видимо, первой и сейчас психовать начнет. Надо успокоить, вот так, отскочить, на полсекунды обернуться к народу, наскоро объяснить лицом и ладошками, что мужички играют, – и Серега не совсем же отмороженный, подыграет. Мол, здравствуйте, товарищи, весь вечер вашему вниманию клоуны Бим и Бом. Бом-м!
Левая за висок прошла. Не подыграл. Ладно, хоть вскользь. Вот же урод. Ну на тебе тогда ответку. А, уходим? А мы приходим. Темп. Ити-ни, ити-ни-сан, ити-нисан, и локтем с разворота. О, пробил. Теперь в корпус, темп, темп, только прямыми – и за локтями следить, опять левая пошла, – а вот тебе жесткий блок, у вас в боксе такого нет. Скривился, наверное, не до любований, еще в корпус, двойка, перевод в голову. А теперь я тебя завалю. Ух-х-х.
Я задохнулся, ослеп и оглох, на автомате отшагнул назад в глухой защите, лихорадочно пытаясь сообразить, что случилось – нокаут, разрыв шейных позвонков или я ухнул в древнюю берлогу, провалился и лечу навстречу старым костям, вбитым кольям, голодным медвежатам и кроликам в жилетках с часами.
Способность к дыханию вернулась вместе со слухом, немедленно травмировавшим мозг запредельной какой-то трелью. Я не успел еще разжать кулаки и смахнуть остатки воды с волос и бровей, а уже сообразил, что это ненаглядная супруга решила почему-то, что супруг загнался всерьез, и поскакала разнимать классическим способом из юмористических стишков. Обдала водой из ведерка, в котором стояли бутылки – на мое счастье, сильно раньше стояли, – а теперь еще и в ухо свистнула. Что особенно обидно – метод оказался действенным. Стою весь стылый и обтекаю. Räxmät, xatınım.[6] Убью все-таки когда-нибудь, наверное.
Отдельный позор, что я ее не заметил, с ведром-то. Бай-е-ец.
Ладно, постараемся спасти ошметки лица. Я засмеялся и спросил:
– Главное – за что?
– С праздником! – рявкнула Элька, бросилась мне на шею и для убедительности поджала ноги.
Я крякнул, выпрямился и принялся сквозь душистые летящие пряди рассматривать поле боя. Зрелище было страшным. Вокруг разоренного стола бегала толпа мокрых людей, часть которых размахивала бутылками с водой что твой жонглер. Все натыкались друг на друга, обливали чем попало, спотыкались о валявшиеся в невероятном количестве пластмассовые ведра и истерично хохотали. Я поискал глазами Кузнецова, опознал не сразу, зато сразу успокоился. Он сидел на травке в позе утомленного жнеца, уронив кулачки на колени, и узнать Серегу можно было только по кулачкам да по штанам, потому что рубашка была мокрой насквозь, а голову заменяло двенадцатилитровое зеленое ведро. По ведру несильно постукивала пританцовывавшая вокруг мужа Танька. Это я, получается, сладко отделался.
