Юрий Козлов - Ночная охота
«Со мной все просто, — ответила Кан. Антон ощутил исходящий от нее слабый цветочный запах. Ему захотелось обнять Кан. — Прирезал возле общаги малолетний придурок. Тон! — Кан всегда так называла Антона в моменты волнения. — Не буди негра! Если ты его разбудишь…»
Антон увидел, что болото кончается, но кончается страшно — всепожирающей чавкающей ямой. Яма, в которой навеки исчез Омар, была в сравнении с этой все равно что отдельно взятое облако в сравнении с небом. Раньше ямы здесь не было. Антон посмотрел вниз. Ему показалось, что под землей он видит облепленные грязью плечи и руки Омара, изо всех сил раздвигающего яму. От кочки, на которой из последних сил балансировал Антон, до конца болота твердой земли было, наверное, метров семь. Уткнуть шест было совершенно не во что. Разве что в крохотный обглоданный пенек, торчащий из ямы. Но, во-первых, поди попади в него шестом. Во-вторых, Антону показалось, что это не пенек, а скрюченный палец чудовищно выросшего под землей Омара. Он только и ждет, чтобы Антон уткнул шест ему в палец. «Неужели Омар так и остался в болоте?» — подумал Антон.
Он точно знал, что назад пути нет. Через яму тоже не перепрыгнуть. В светящихся над ямой геометрических конструкциях не было ни единого голубого проблеска. Антон почувствовал, что задыхается, оглянулся на истаивающую позади, уже почти не отличимую от воздуха голубую дверь.
Там стояли все те же и кто-то новый, совершенно точно незнакомый Антону — на голову выше остальных, слепяще-железный, с длиннейшим, уставленным в небо копьем в ощетинившейся шипами железной же деснице.
«Чего задумался, дружок? — послышался сварливый голос Елены. — Честно говоря, у меня много дел, и если бы не твои друзья… Они тебя любят, хоть я и не очень понимаю за что… — Елена определенно была за главного в странной компании. — Да подожди ты! — рассердилась, заметив, что Антон собирается прыгать. Шест в его ослабевших руках трясся как тонкое деревце на сильнейшем ветру. — Прошу вас, идальго!» — обернулась к стоявшему позади слепяще-железному чудовищу. Тот шагнул вперед, крепко встал, расставив ноги, стал вытягивать в сторону Антона копье, которое по мере вытягивания все увеличивалось и увеличивалось в размерах. Наконец, оно уткнулось в твердую землю на другом берегу ямы. Антон побежал по копью, изумляясь гибкой его трясучести, опасаясь, что из трясины его перехватит рука Омара. «Muchas gracias», — донеслись до него последние слова Елены.
Антон рухнул на траву. Болотная яма за спиной разочарованно чавкнула. Идти дальше сил не было. Но и здесь — на открытом, просматриваемом месте — оставаться было нельзя. Да и близость болота не способствовала выходу из наркотического расстройства.
Антон пополз. Чем дальше отползал он от болота, тем чище становился воздух, тем неудержимее хотелось спать. Антон устроился за кустами на пригорке. Пригорок продувался ветром. Ветер должен был навести порядок в голове Антона. Укладываясь, он уже почти не помнил недавнего бреда, как пробежал над ямой по копью Дон Кихота. Но почему-то не забывал про негра — какого негра? — которого ни в коем случае нельзя будить.
17
Проснулся он, если верить цифрам на солнечной электронной зажигалке Елены, через полтора часа. По мере приближения к месту действия Антон все меньше думал о справедливости и наказании, все больше его одолевал охотничий азарт. Весьма кстати припомнилась клятва на верность демократии, которую они всем классом торжественно принимали в школе: «Я убью моим словом, моим действием, моим голосом на ассамблее, моей рукой, если я смогу, каждого, кто свергнет демократию. И если кто-то другой убьет преступника против демократии, я буду считать убийцу чистым перед богами и божественными силами, поскольку убит будет враг народа!» Антон шел убивать своей рукой убийц, свергнувших демократию инвалидов, и сам же объявлял себя чистым перед богами и божественными силами, поскольку собирался убить врагов народа инвалидов. «Пусть кто-нибудь докажет мне, что инвалиды не демократический народ, а те, кто их убил, не преступники против демократии и не враги народа!» — подумал Антон.
Его охватило возбуждение сродни тому, какое охватывало его, когда он шел на свидание. Вот только риск сейчас был неизмеримо больше. Вполне могло статься, что не ходить ему больше на свидания.
Антон вдруг понял, что всю жизнь, начиная с первых шагов по земле, с детства ненавидел вооруженную сволочь, безнаказанно и со страстью убивающую людей. Когда им противостояли вооруженные противники, к примеру бандиты, — они действовали трусливо, оглядчиво. Вызывали авиацию, и авиация делала дело за них, уничтожая вместе с бандитами — если те, конечно, не успевали убежать, — целые кварталы. Зато как безжалостны, победительно-глумливы были они к безоружным! Проводя облавы, прочесывая разрушенные кварталы частым гребнем, они сгоняли имевших несчастье попасться либо на стадион, либо на площадь, либо на какой-нибудь пустырь. Окаменевшие от ярости и ужаса, потерявшие близких, люди обносились колючей проволокой. Начиналась тотальная проверка, или, как это называлось в народе, «экзамен на демократию». Во время проверки могли убить любого. Сколько раз исподлобья, чтобы упаси Господь не встретиться с ними взглядами, Антон из-за проволоки смотрел на них, расхаживающих или стоящих по другую сторону с автоматами на плече или от живота, с пальцами на спусковых крючках. Сколько раз на его памяти они вытаскивали из-за проволоки чем-то не понравившегося им человека — расстреливали, отрезали голову, забивали прикладами или ногами. Понравившуюся женщину — раздевали, насиловали, избивали. Иногда голую опять пихали за проволоку. Иногда же заставляли бежать, а потом догоняли страшной газовой струей из огнемета, и она сначала превращалась в бегущий живой факел, а затем в зловонный, спекшийся, сочащийся черной влагой мешок с торчащими костями. Антон подумал, что его охотничий азарт на порядок выше их азарта. Он пусть и вооруженный, но шел на троих, вооруженных значительно лучше. Они охотились на безоружных.
Антон внимательно смотрел под ноги. Когда солдаты проводили операции в лесах, то имели обыкновение рассовывать повсюду тонкие проволочные прутья-антенны, совершенно неразличимые в высокой траве. Задень Антон прут-антенну — на пульте будет сигнал. Впрочем, здесь они, похоже, не поставили. Скорее всего, побрезговали. Слишком много дерьма вокруг. Гриша так и не удосужился построить нормальную уборную — с дверью и ямой. Но как бы там ни было, убивать за это инвалидов — слишком жестоко.
Антон вспомнил старинные стихи из школьной хрестоматии: «Дерьмо каменеет как главы соборов. Как башни мечетей дерьмо каменеет. Дерьмо каменеет как Будда сидящий…» Дальше Антон не помнил. Он подумал: интересно, долетело это стихотворение по радиоволнам до Антарктиды? И если долетело, обнаружили антарктические ценители поэзии в нем «ощущение смерти»?
Антон залег в дерьме за кустом, увидел свесивший лопасти вертолет, троих в серебристых защитных комбинезонах, но без шлемов. Значит, не верили в повышенную радиацию, которую он установил с помощью медальона Елены. Те были заняты привычным, надо думать, делом — сбрасывали в овраг трупы. По тому, каким широким веером расхлестались вокруг канавы несчастные инвалиды, не составляло труда догадаться, что здесь произошло. Солдаты загнали инвалидов в канаву, но отчего-то их там не прикончили. Инвалиды побежали, поползли, заковыляли в разные стороны, и вот тут-то они их и покосили. Даже Антон, не сильно сведущий в технологии массовых убийств, понял, что был допущен брак. Словно в подтверждение, один из троих сказал: «Какого хрена, Коля, этим гранатам больше века! Они были выпущены в год войны против компьютерных игр!» «В ящике все гвозди проржавели, — добавил второй. — Скорее дерьмо взорвется, — с отвращением вытер о траву подошву, — чем эти гранаты! Ты что, не мог посмотреть год? Теперь возись!» Поволок, как повел, за единственную руку к канаве очередной труп.
Первый солдат был белый, такой же, как Антон. Второй — обративший внимание на проржавевшие гвозди в ящике с гранатами — темно-кирпичного цвета, с грубыми, как бы вырубленными топором, чертами лица, с густыми, толстыми, точно смазанными жиром волосами, опускающимися на бугристый лоб. Вне всяких сомнений, это был индеец, но — «новый индеец». «Новые индейцы» отличались от «старых» свирепостью, быстротой реакции и умением разбираться в сложной электронной технике. Сержант — Коля — оказался огромным, бритым наголо, иссиня-черным негром. Могучие его мышцы и не менее могучее брюхо, казалось, рвались прочь из серебристого комбинезона. В данный момент Коля сидел, свесив ноги из вертолетного проема, курил толстый — в один цвет с собой — окурок. После некоторого раздумья Антон припомнил, что эта штука называется сигарой, что сигары, как правило, курят состоятельные люди. На рукаве комбинезона у Коли красовались авиационные кресты-винты. Он был пилотом вертолета. Коля сидел в вертолетном проеме, как скала. Белый и красный, хоть и пошатывались, держались на ногах достаточно крепко. «Не буди негра, — усмехнулся про себя Антон. — Он и не думает спать!»
