Владимир Зенкин - Миф о другой Эвридике (СИ)
Рамин сорвался с места, бросился к девочкам. Сзади раздались два деловитых выстрела Дроздова. На бегу Рамин увидел вдали, у «жигуля», опрокидывающегося на спину человека… и другого, стоящего, стреляющего… стреляющего! «В кого?! Боже, только не в них!!» Рамин затормозил, вскинул свой пистолет. Резкие, рванные выхлесты. Пистолет намертво врос в ладонь, отдача толчками злого электричества прыскала по костям руки к плечу, к грудной клетке и к позвоночнику. Тот другой уже лежал на траве, перед «жигулём», а Рамин продолжал стрелять, мерно и тупо, не в силах остановиться, пока не израсходовал всю обойму. Опомнившись, отшвырнув пистолет, он подбежал к девочкам.
Эля уже поднялась на колени, поддерживала сидящую сестру. Юля была бледна, нелепо-ошарашенно улыбалась, держась за правое плечо. Пальцы её были красны от крови.
– С-спокойно… спокойно, – голос Рамина не сразу обрёл ровный звук и тон, – Всё хорошо…
Он отодвинул Юлину руку, осмотрел-ощупал рану. Пуля прошла навылет, не задев лопатку. Рана кровоточила, но не обильно, не пульсивно: серьёзные артерии целы, слава Богу.
– Держи её так, полусидя, – приказал он Эле.
Перед тем, как подняться с колен, чтоб поспешить к машине за аптечкой – бросил взгляд на рядом лежащего с запрокинутой головой Смайла. Глаза его были открыты, расширены, неживы. Протянул руку, проверил пульс на шее. Внезапная остановка сердца? Никаких следов ранений. Синички бежали к нему. Синички рванулись к нему после услышанного. Состояние синичек после услышанного… Глаза… Что вышло на Смайла из синичкиных глаз? Что – в них?
Он опять взглянул на Юлю и Элю. Сейчас это были просто перепуганные, поглупевшие от перепуга девчонки.
Рамин услыхал звук мотора. Объехав бежевый «жигуль», к ним приближался его «Ланос». Лита и Лора. Наверное, расслышали выстрелы с автотрассы.
Вовремя. Рамин поднялся на ноги, успокаивающе кивнул им: всё в порядке. Не всё в порядке? Отчего-то Лора, выскочившая почти на ходу из «Ланоса», со странным лицом бежит не к ним, а мимо них, к машине Смайла. Симон… Рамин поворачивается назад: «а что-то Симона не слыхать».
Дроздов сидит на траве, подогнув ноги, прислонясь спиной к чёрному борту. Улыбается Лоре… неловко, неладно улыбается. «Симон… что такое?».
Кивком головы перепоручив Юлю подбежавшей Лите, Рамин, вслед за Лорой, бросился к Дроздову.
Впечатление было, что Симон просто присел отдохнуть от пронесшейся заварухи, сейчас распрямится во весь рост, пойдёт деловито осматривать поле боя. Ведь эта перестрелка, хотя и неожиданная, так себе, пустячок для такого, как он бойца.
Если б не взгляд его… не притушенный тяжким недоуменьем блеск его взгляда. Если б не расплывающееся на груди сквозь бурую футболку темно-красное.
Он, с трудом подняв руку, положил её на плечо Лоры, попытался подвинуться ей навстречу.
– Ничего, – неверная улыбка держалась на его лице, – бывало такое… Бывало… но не так пошло. Стрелял-то, гад, на авось, с испуга. Что с девчонкой?
– Юля в порядке. Ты только держись, держись, дружище, экономь силы, молчи. Сейчас мы тебя – в машину. Давай, помогай, Лора. Сейчас поедем, быстро поедем. К хорошему хирургу тебя, к самому лучшему хирургу… Держись, ни о чём не думай.
– Да я… не думаю… – хрипло выговорил Дроздов, – Я… похоже, что…
– Симон! – вскрикнула Лора, – Симон!.. Не надо! Симон!!
Часть третья
Чужие сны
1. Рамин и Лита
После любого шторма потребен штиль, чтобы дать отдохновенье от бедствия. Чтобы утешить сотрясённую душу внешним – пускай временным, пускай обманным, но всё же целебно благим покоем. Так?.. А не для того, случаем, чтоб этим самым «благим покоем» отвести встерзанные чувства от предельной отметки, за которой они становятся неуязвимыми и приобретают особую, яростную, самоспасительную мощь? Сделать их прежне мягкими, поддатливыми к следующей боли, к новым ударам вздорных стихий… Нет? Кем-то с вышних бесстрастных сфер решается, что для чего потребно? Либо всего лишь иллюзия человеческого устало-обыденного взгляда на своё путанное житьё? Ничто не факт.
Месяц ватного, морочного затишья.
После похорон Александры Матвеевны Рамин поселил синичек у себя, отвёл им отдельную комнату. Он смог настоять на этом, так как раненой Юле действительно был нужен врачебный присмотр. Рана у ней была неопасна, нетяжела, но, на первых порах, болезненна.
На кладбище, за материным гробом, Юля, перемогая слабость, шла самостоятельно, но от зарытой могилы её, вконец обессиленную, опустошённую плачем, Рамин нес на руках к машине, а затем по лестнице в свою квартиру. В похоронах Симона на следующий день она не смогла принять участия.
После всех скорбных хлопот девочки прожили у Рамина четыре недели, окружённые аккуратным вниманьем, укромной лаской его жены Светланы; а двое пацанов его, обыкновенно не отличавшихся кротостью нравов, проявляли теперь чудеса дисциплинированности.
Постепенно отпустило девочек глухое оцепененье, начали возвращаться к ним обычные чувства, интересы, привычки. Юлина рана на удивленье быстро заживала, молодой организм восстанавливал прежние силы.
Но прежних синичек не было уже. Череда потрясений-несчастий всерьёз их переменила. Не только внешности, а и склады характеров у них сделались, почти одинаковы. Убавилось Элиной мягкости, мнительности, она могла смотреть теперь упорно и холодно. А Юля стала раздумчивей и бесстрастней.
И одинаковый высвет то и дело мелькал в сухой синеве их глаз: острое ожиданье. Чего-то. Опасного, срочного, непременного. Ожиданье взрывника, включившего часовой механизм своей мины.
Это больше всего беспокоило Рамина. Он догадывался, чего они могут дождаться. Но виду не подавал. Общался с ними на таком же ровном, простом откровенье, как раньше. Внешне – как раньше.
В душе Рамина синички уже начали занимать место особенное. Он не пытался ни о чём рассуждать, ничего итожить, наоборот, гнал от себя назойливую логику. Они с женой ни словом об этом не обмолвились – зачем? Они оба смотрели на девочек слегка по-другому, стараясь не уличиться пред ними в этом «слегка». Они примеривались к охотной мысли, что семья их потихоньку-полегоньку начинает состоять из шестерых душ.
– Было бы дальше всё благополучно! – с затаённой надеждой вздыхала Света.
Было бы…
Рамин с опаской следил и за своим собственным состояньем. Но пока никаких отклонений не замечалось. «Снегопадные» сны, донимавшие первые несколько дней, больше не появлялись. Его мощная сверхординарная психика держала оборону? Или, в самом деле, начали уходить из них из всех пятна белой пещерной «энерго-заразы». Зыбкое, сомнительное затишье.
В клинике он не единожды за день встречался с Литой; кроме рабочих разговоров, они иногда обменивались краткими сообщениями о состоянии Эдуарда Арсеньевича (Лита, ездила к нему ежедневно после работы и, конечно, в выходные), синичек и Лоры. На подробные беседы времени не хватало: Рамин выполнял обязанности и главного врача и свои собственные.
Каждый новый день они с осторожным вниманьем, укрытым в обиходной бодрости-деловитости, всматривались друг в друга: «всё ли ладно с тобой, дружище?.. не появилось ли что-нибудь… не то?».
Однажды Рамин заглянул в кабинет Литы в конце рабочего дня. Пациентов уже не было. Лита, не торопясь, раскладывала на столе бумаги, собираясь к уходу.
– Не помешал?
– Конечно, нет. Располагайся. Вид у тебя усталый. Слегка.
– Не замечаю, – он уселся на стул, вытянул вперёд ноги, откинулся на спинку, покрутил головой разминая шею, расслабляясь.
– Зато я замечаю. Как спишь ночью?
– Н-ну… не скажу, что без задних ног… В общем, терпимо.
– Снится что? – вопрос на засыпку.
– Последние дни – почти ничего. Удивительно. Ничего конкретного не могу вспомнить. Так – пустые картинки, шелуха. Часто просыпаюсь. Но и засыпаю быстро. А снегопады, точно, не снились; их бы я не забыл.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Лита, – Мне тоже пока не снятся.
– Одолеваем понемногу.
– Не будем спешить с выводами.
– Как Лора? – спросил Рамин, – Пока у тебя живёт?
– У меня. Всё норовит вернуться в свою общагу. Боится стеснить. В приказном порядке не отпускаю. Куда ей, такой… в общагскую суматоху.
– Что-нибудь проявилось?
– Аномального ничего. Всё объяснимо. Две беды на одни плечи: ребёнок… Симон… Первую неделю совсем сломилась: не ела ничего, почти не спала. Мои слова с трудом воспринимала. Все признаки ажитированной депрессии; я тебе рассказывала. Теперь – явно полегче.
– Тоже досталось девчонке.
– Досталось… Кризис уже позади. Привыкает, смиряется. Сегодня решила съездить к отцу. Пусть съездит.
– Не сорвётся там?
– Думаю, нет. Мы с ней… договорились.
