Сергей Попов - Небо цвета крови
Подоспела Джин.
Забрав у дочери консервы — виртуозно вскрыла, поставила на стол, рядом — погнутую столовую ложку и пригласила:
— Клер, садись, кушай, — а сама встала рядышком.
Дин уступил место, пожелал приятного аппетита и подошел к отцу семейства. Курт громко зевал, смотрел на все сквозь дрему, чесал колючий, как наждачная бумага, подбородок. Щеки ввалились, заплыли нездоровой желтизной, остро торчали скулы. Под люто уставшими мутными глазами наплыла синева, набухли мешки, сползли на веки тяжелые дуги тонких бровей. Жухлые губы чуть-чуть шевелились, нос гулко дышал, безустанно и свирепо дулись кольца ноздрей. Смолистые волосы, отросшие до плеч, развевались от гуляющего по дому ветра.
— Ну как ты, дружище?.. — взволнованно спросил он, протянул искалеченную руку, здороваясь. — Опять кошмары вернулись?..
Тот медлительно пожал ее. Горячо, по-братски обнялись, будто не видели друг друга сотню веков.
— Приходят иногда… и сейчас вот достают… — утомленно вымолвил Курт, грустно закивал, не без радости поглядывая на дочку, лопающую за обе щеки, — да нога вот… — потер через джинсы голень чуть выше сгиба, где находилась малюсенькая звездочка шрама, оставленного пулей, — на всю жизнь пометили «Мусорщики», — …отнимается ночами, сводит, заразу такую…
Дин положил ему руку на иссушенное плечо, томительно выдохнул, по-новому испытывая грызущее чувство вины за то, что однажды просто-напросто не успел оказаться рядом, вовремя прикрыть от напирающих противников. Конечно, с той поры утекло немало воды, много всего позабылось, стерлось из памяти, но он частенько поднимал из руин воспоминаний минувшие события, горевал в одиночестве, по-новому их переживая.
— Пойдем покурим, — и добавил: — Оденься только.
Уловив краем уха слова Дина, Джин заволновалась.
— Куда вы собрались? — полюбопытствовала она, с тревогой посмотрела на него. — Рань еще такая…
— Да никуда, Джин, — утихомирил Дин, — так… постоим на свежем воздухе.
Та покачала головой, подсела к дочке за стол.
Вернулся Курт. На нем была бежевая футболка, сверху — кофта на молнии.
Надели плащи, набросили капюшоны, вышли.
Снаружи буйствовал ветер, пускал по кипящим лужам рябь, сдувал слабый неопасный дымок, баламутил утреннюю мглу. Потом летел дальше, тормошил хилую вылупившуюся траву, обугленные деревья, тряс покосившиеся столбы, увязнувшие в жидкой хляби, накачивал туда-сюда кустарники. Небеса обильно алели, обшивались кровяными фибрами. Вдоль них ползли лохматые тряпки рдяных облаков, расходились на своем вечном пути на неровные клочки. Наплывами попахивало гнильцой, серой и спертостью — так обычно дурманит земля после кислотного дождя.
Закурили. С минуту ничего не говорили — разглядывали даль, размышляли о своем.
Немоту порвал Дин.
— Курт, — заговорил он, завернулся плащом, — я ночью, когда по окраинам промышлял, случайно заприметил здание одно низенькое. Оно, значит, забором стальным обнесено, сверху — колышки для солидности, но сам-то он весь уже сыплется, как с меня песок, облез, при желании можно и повалить — я уже опробовал, к слову. Так вот, значит, походил я вокруг него, осмотрелся: все травой поросло, машины какие-то стоят, а сама постройка с виду ничего — нормальная, окна и двери — на месте. И что-то мне подсказывает, никто в него так и не заходил еще со времен катастрофы. Оно будто бы нас дожидается, понимаешь? Вот я и подумал: а что, если нам с тобой туда наведаться? Чем черт не шутит, а? Курт? Чего-нибудь, глядишь, и найдем. Консервы те же…
Курт докурил, дыхнул дымом через нос, выкинул бычок в грязь.
— Далеко оно? Сколько идти?.. — деловитым тоном уточнил он после секундной паузы, стрельнул в напарника заинтересованными глазами.
Уловив в них прежний разгорающийся азарт, Дин незаметно улыбнулся, тоже запульнул окурок, но попал в булькающую вблизи черновато-зеленую лужу. Он пыхнул, как металл, остуженный водой, распустился сероватым чадом.
— К северо-западу отсюда, часах в двух, но с учетом бездорожья — около трех выйдет, — поведал Дин и продолжил: — Я там же, кстати, домик-то нашел, где Клер консервы добыл. Очень рисковал — ноги скользили, думал, вообще не выкарабкаюсь. Об этом я, конечно, умолчал — не хотелось паники поднимать.
— Ты даешь, старина… — неодобрительно покачал головой Курт, — темно же совсем, а если бы чего случилось?.. — напряженно вздохнул. — Где тебя прикажешь искать?.. — и добавил уже мягче: — Мог бы хоть меня подождать. Вместе на рассвете бы и выдвинулись…
Дин покаянно склонил голову, потом ответил:
— Я ж как лучше хотел, Курт. Девчушке твоей к завтраку что-нибудь вкусное принести… — помолчал, прибавил: — Она растет, ей кушать надо…
Курт подошел к нему, по-отечески хлопнул по плечу.
— Ну что ты оправдываешься, дружище? Я же тебя не ругаю, просто на будущее — больше так не делай. Мы же все переживаем, волнуемся… — задрал голову, всматриваясь в небо. То неприветливо густело, дрожало знойным маревом. — А в то местечко обязательно заглянем. Вот, к примеру, после обеда?
— Добро, — согласно закивал Дин.
— Ну, на том и порешали тогда. А сейчас пойдем погреемся, а то зябко больно стоять.
И вернулись в дом.
* * *По расквашенной, как тесто, дороге брели около часа. Майское солнце залихватски припекало голову, нещадно плавило грубую резину противогаза, ретиво нагревало увесистый плащ, обжигая спину. Пот сползал по коже растопленным маргарином, пробирал зудом, из-под одежды буквально валил пар. Каждую секунду стекла то заплывали вязкой мутью, то вновь прояснялись. Ноги, резко прибавившие в весе, точно слоновьи, неряшливо топили опушенные зеленью ботинки в чавкающей глине, время от времени окунали по мыс в ядовитые лужи, мешанные с грязью. Ветерок незаметно подвывал над спрятанными ушами, приглаживал вспузырившуюся плешивую траву, забавлялся над умершими, никогда не распускающимися толстыми деревьями, задавал курс быстроходным облакам, пока что не пропитанным кислотой. Перед глазами неотвратимо проплывало яростное небо, повсюду мелькали спекшиеся тела мясодеров, потрошителей, мелкого зверья, обклеенные жужжащими насекомыми. На не тронутых дождями проводах, уцепившись в падении лапами, покачивались костоглоты. От разомлевшей на жаре земли отрывался полупрозрачный угар, с ленцой поднимался ввысь, завивался коловертью. И нигде не виднелось ни единой живой души, будь то хищник или какой-нибудь бродяга — дожди и поголовный голодомор исполнили свое дьявольское предназначение…
Тишина, тишина…
— Как в чистилище каком-то, ей богу, находимся… — прогудела приглушенная речь Дина, — по Земле ли мы ходим с тобой, Курт? Может, нас и нет вовсе? Одни оболочки только остались?.. А?
«Чего это на него нашло вдруг?» — с усмешкой помыслил я и ему:
— Да уж, зрелище удручающее… самому порой чудится, что в кошмаре вечном пребываю. Знаешь, вот видится мне гадкий сон, допустим, думаешь: «Ну, пес с ним — помучает немного да проснешься, не может же он веками длиться-то, в конце-то концов?» — а когда глаза-то открываешь, к окну подходишь — матерь божья! — будто бы и не просыпался: небо — как в аду, красное все, земля дымится — чем тут не пекло?
Дин ответил на это лишь тяжким, изнуренным вздохом, потряс шлангом противогаза — прекрасно меня понял.
— Частенько города снятся… — продолжил я, перешагнул через волка, захлебнувшегося в неглубокой яме с пенящейся желчью, — …людей вижу как бы со стороны. Ходят каждый по своим делам, разговаривают, смеются, галдят, бывает, — не без этого. Машины, значит, ездят всякие, сигналят: одни на перекрестке остановятся, дорогу уступят, другие — на скорости пролетят, красный свет мимо глаз пропустят. Что-то все суетятся, как тараканы, бегают-бегают, каждый со своими проблемами или радостями. У кого-то, может, пополнение в семействе случилось, у кого — несчастье или, не дай бог, утрата невосполнимая, но все чем-то живут, понимаешь? События каждый день какие-нибудь происходят, погода там меняется, небо то хмурое, то ясное, солнышко золотое вынырнет. Летом — дождь теплый прольет, люди к нему ладошки скорее тянут, радуются, зимой — снежинки кружат, все в снежки играют, нет никакого пепла. А теперь вот так все стало…
И взглянул по сторонам: смерть одна, да и только.
— Что было, то было, Курт… — безапелляционно отрубил Дин, грузно шлепая ногами, — чего об этом сейчас говорить-то? Неблагодарное это дело, честно говорю. Завязывай.
Некоторое время безмолвствовали, месили мягкую податливую грязь. Комья, налипнув к подошвам, слетали лепешками, с хлопками падали на дорогу, в траву.
— Надеюсь, хоть пару дней сухая погодка постоит, — вновь заговорил напарник, поправил ружье, — а то опять дожди все наши старания испоганят. Всю крышу, как бычками, пожгут. Не хотелось бы, чтобы в наше отсутствие Джин и Клер мучились с ней…
