Ксения Спынь - Идол
— Подождите, — Лунева вдруг осенило. — А какой у нас сейчас режим в стране?
— Демократия, — сказал Зенкин. — Только демократия. Официально везде так записано.
— Но как же! Ведь при таком тотальном контроле это самый настоящий…
— Демократия, — отрезал Редисов. — Он сказал: демократия.
Молчание никто не решился прервать: оно было категорично.
Встреча закончилась довольно поздно. Было уже совсем темно, несмотря на лето, да и прохлада спускалась к земле. Дамы и господа постепенно расходились.
При прощании Зенкин как будто внезапно вспомнил:
— Ну, как тебе фройляйн?
— Кто? — не понял Лунев.
— Фройляйн Рита. Ну, Ритка.
— А, эта, — вспомнил Лунев и немного задумался. — Она не в моём вкусе.
3.Ночной город был странно тих. Это не умиротворённый покой пришёл, чтобы всё отдохнуло, скорее, строгое молчание, в котором вдруг может быть произнесено роковое слово.
Он помнил путь, но очертания города переменились за время его отсутствия. Чёрные тени вставали не там, где надо, а совершенно в других местах, так что несколько раз он начинал было сомневаться: а не сбился ли он с пути?
Всё было непонятно здесь, вдоль тянущихся в длину линий, и там, где горели фонари, они горели неуверенно, блекло. Обманчивый свет делал видимой дорогу, но всё с обеих её сторон превращал в фантасмагорию, жуткую сказку вне времени и пространства.
Только несмотря на игру световых пятен рациональная часть Лунева смогла отвергнуть эти фантазии и без всяких приключений вести его к дому, пока поэт внутри напитывался впечатлениями. В частности, этой нервной и вечно встревоженной личности вдруг показалось, что из темноты города за ними наблюдают. Лунев отметил это как любопытный факт внутренней деятельности и хотел было двигаться дальше, но образ чужих глаз, неотступно наблюдающих за каждым его движением, завладел всем его существом. Поддавшись тревоге, он развернулся, чтобы найти, может быть, в непроглядных тенях таинственного наблюдателя.
Никого.
Только тёмная улица, по которой он сейчас прошёл, и силуэты зданий, сходящиеся в одно беспорядочное нагромождение вдалеке. Вопреки здравому смыслу казалось, что в той стороне ещё темнее, чем в обратном направлении, куда лежал путь Лунева. Путь домой.
Он сделал шаг назад, ещё раз всмотрелся в темноту и развернулся, чтобы идти дальше. Огромная тень над ним заставила подпрыгнуть.
Тень не шевелилась. Она просто висела в воздухе метрах в пяти над землёй и по форме напоминала человеческий силуэт. Не тот человеческий, который слабый и податливый судьбе, а человеческий почти с большой буквы. И одновременно нечеловеческой природы — потому что из мира, что по ту сторону, непонимаемый и опасно загадочный.
Тень была крылата. Что бы это ни значило: просто огромные тёмные крылья захватывали небо вокруг — всё ночное небо вместе со звёздами и тонкими слабенькими облаками.
Тень нависала, простирая свои крылья, и в этом чудилась угроза. Важнейший вопрос, ответ на который очень пригодился бы сейчас, — живое ли это. «Скорее всего, нет, — предположил Лунев, всматриваясь в место, которому должно было оказаться лицом, — иначе я просто не знаю, что это может быть, одним словом, крайне маловероятно». Скорее всего, нет там ни глаз, ни рта, ничего другого — одни только игрища воображения. Но если всё-таки есть?
Если там, за темнотой — глаза? Глядят? Прямо сейчас глядят на него?
Что если угроза не чудится?
Он не хотел, всмотревшись туда, различить желтоватый блеск радужек. Поэтому отступил на шаг, и ещё на шаг, и ещё на шаг. Обошёл тень сбоку. Если там было лицо, оно сейчас повёрнуто не к нему.
Тень не шевелилась. На свой страх и риск Лунев предположил, что объект этот неодушевлённый, и, надеясь, что это действительно так, поспешил дальше по дороге.
Не побежал, нет. Бежать смысла не было, в любом случае. Если тень сорвётся с места и бросится за ним («А она это сделает! — закричал паникёр внутри. — Обязательно так и будет!»), убежать он всё равно не успеет.
Но уйти, уйти бы надо побыстрее, пройти эту длинную улицу, оставить её позади, как можно дальше, потому что пока там, у него за спиной, в воздухе висит тень, ещё ничего не решено, ещё безопасность его под вопросом, ещё всё может разрушиться без возврата, потому что он очень хорошо может представить себе смотрящий ему в спину прожигающий взгляд и мгновенный прыжок-полёт вслед за добычей.
Этого всего не будет, ну, правда же, не будет. Лунев шагал торопливо, не оглядываясь, между двух рядов потускневших фонарей и твердил себе: ничего не будет, не будет.
4.Лунев включил свет в прихожей и несколько секунд осматривался, чтобы с удивлением убедиться, что это действительно та самая прихожая и та самая квартира. Входы в комнаты — прямо впереди, направо и налево, за угол. Зеркало на ворсистой стене. Деревянная этажерка под ним. Жёлтый свет. Да, всё так. Он видел уже это, вроде бы так давно, но совсем недавно. Как будто и не уходил, так привычно. Непрерывно. Он отвернулся повесить плащ в стенной шкаф.
— Лёша, ну где ты был так долго?
Он развернулся, с упорным непониманием оглядывая женщину. Она, по-детски поджав губы, продолжила:
— Ты сказал мне, что прилетаешь утром, почему дома ты появляешься за полночь?
— Прости, — пробормотал он и прошёл мимо неё в комнаты. Машенька, постояв, последовала за ним.
— Нет, ну что же это, тебя два года не было дома, и когда, наконец, ты прилетаешь, проходит целый день прежде, чем я могу тебя увидеть. Лёша, объясни, пожалуйста, где ты был?
Пропуская слова мимо ушей (голос Машеньки не казался ему существующим, как и вся Машенька), он пристально всматривался в узоры стареньких обоев на стенах, неровный ворс ковров на полу, складки занавесок по бокам окон. Он постепенно укладывал в своей голове, что именно из этой квартиры он вышел два года назад с чемоданом и билетами на самолёт, который унёс его в долгое путешествие по западным странам. С этой квартиры начался бесконечный ряд гостиничных номеров и купе поездов, городов между дорогами, которые он исколесил в погоне за вдохновением. И вот — будто бы ничего не было.
— Где ты был, скажи мне, — повторила Машенька.
— На работе, — рассеянно отозвался он. Признать настоящей эту маленькую светловолосую женщину в детском халатике у него не получалось. Да, конечно, это Машенька, его жена, и да, конечно, она должна существовать где-то, отдельно от творческих встреч, ночей напряжённой работы над стихами и путешествий по загранице. Но если она, живая и настоящая, в эту минуту стоит перед ним, то где было всё то? И если Машенька действительно существует, то кто такой поэт Алексей Лунев? Есть ли он вообще?
— На работе! — повторила Машенька. — Это когда я жду тебя! Ты меня совсем не любишь.
— Я тебя люблю, — не согласился Лунев: это ведь было правдой, и за истинность сего факта казалось необходимым вступиться. Двоящаяся реальность дёрнулась, сошлась воедино: он существовал, да, и существовала также Машенька. Она обитала в его квартире и встречала каждый раз, когда он возвращался домой. Он просто забыл, что так всегда и было.
От последнего заявления Машенька как будто сразу подобрела и успокоилась.
— Ты голодный? — спросила она.
— Нет. Спасибо.
— Понятно… Тогда пойдём спать?
— Извини, мне… надо поработать, — соврал Лунев.
Машенька состроила недовольную рожицу. Лунев чмокнул её в щёку.
— Спокойной ночи.
Она вздохнула:
— Спокойной ночи, — и ушла к себе в спальню.
Лунев же прошёл в свой кабинет. (Ему показалось странным, что он уверенно дошёл туда, помня даже про ступеньку-порог на стыке комнат, и ни разу не сбился по дороге: как будто так и ходил каждый день, как будто и не было вовсе перерыва). Стол и стул в тесном помещении — они даже не покрылись пылью, свет от окна по-прежнему падает на них.
Конечно, уже темно. Но Лунев не зажёг свет: он не собирался работать на самом деле. Ему надо было просто подумать.
Он сел, облокотился на письменный стол и прижал лоб к скрещенным кулакам.
Дом есть дом. Машенька есть Машенька, законная супруга, не больше, не меньше. Другая часть жизни, которую Лунев как-то привык упускать из виду, но которая, несомненно, существовала. Как относиться к ней… как он на самом деле относился к ней, это уже другой вопрос, и вопрос неоднозначный.
«Я тебя действительно люблю, — подумал он. — Только, наверно, это не то чувство, которого ждут от любого на моём месте. Так любят котят. Или маленьких щенков. На большее я, наверно, не способен. Прости ещё раз, но просто не способен. Не по отношению к тебе. В принципе».
Странное создание. Странная натура. Лунный свет в окно.
5.Город очень пышно алел в конце августа.
