Алексей Фомин - Россия 2015. Эпидемия
– Это означает, как минимум, две вещи. Во-первых, ближайшие десять дней твоего мужа не будет дома. Работа ему предстоит колоссальная, так что ночевать дома ему будет некогда. Может быть, останешься у меня?
– Не-ет, Китыч, миленький, мне надо в Москву, а в субботу я к тебе приеду. А во-вторых?
– Во-вторых, милая, это означает, что нашему богоспасаемому отечеству пришел конец. Мы вернулись в ту же точку, из которой стартовали 30 лет назад. Только на другом качественном уровне, с гораздо худшими начальными условиями. Страна вдвое меньше, населения втрое меньше прежнего, национальное богатство разбазарено, разграблено, прожито, прогуляно в ниццах и куршавелях. Народ окончательно деградировал, отравленный алкоголем и наркотиками. В самом ближайшем будущем нас ждет элементарное одичание и, как следствие, массовое вымирание. Государственная власть в России попросту себя дискредитировала, народ никому и ничему не верит. Поэтому любые шаги власти, даже вполне разумные, по исправлению ситуации народ будет саботировать. Системный кризис. Бей, круши, грабь то, что верхи не успели разграбить. Война всех против всех.
– И… и что же нам делать, Ника? Ведь можно же что-то сделать? Уехать в Европу, в Штаты, в Канаду, в какую-нибудь Аргентину, наконец? А? – в глазах Марины загнанным зверем заметалась растерянность. – Я понимаю, у нас с Игорем нет счетов в западных банках, даже квартирки завалященькой где-нибудь в Марбелье купить не успели. Все откладывали, все думали – успеется, то квартира в Москве, то дом на Рублевке. Но кое-что накопить успели. Ты ведь поможешь нам? Ведь ты меня не бросишь?
– Деньги? Как говорится, не в деньгах счастье. Сейчас я тебе кое-что покажу.
Вахрушин подошел к одной из секций книжного шкафа, трижды повернул ключ и потянул секцию на себя. Шкаф неожиданно легко повернулся. За ним оказался простой стеллаж, где без всякого сейфа на полках лежали деньги.
– Здесь почти три миллиона долларов. И заметь, все они заработаны честно. Ну…или почти честно. Все, что у меня было в московских банках, я давно снял со счетов и храню здесь.
– Но как же можно без сейфа! – Марина была шокирована.
– Ну, милая, если кому-то очень захочется до них добраться, то никакой сейф не поможет. А дома держу потому, что в ближайшие дни, я думаю, никому и ста рублей в банках не удастся обналичить. Теоретически еще, конечно, можно перебросить деньги на Запад, но я бы, за исключением очень узкого круга лиц (хватит пальцев одной руки, чтобы их пересчитать), никому бы не советовал этого делать.
– Почему?
– Очень просто. Отнимут.
– Как это – отнимут? Кто отнимет?
– Видишь ли, эта история началась не сегодня и даже не вчера. Так что у меня есть основания так говорить. Когда мы приезжаем на Запад, я имею в виду представителей нашей власти, нашей элиты, за нами стоит вся мощь государства, хотя и изрядно уже потрепанная, но все-таки великая Россия. И тогда… И тогда с нами разговаривают на равных. И нам, ничтоже сумняшеся, кажется, что наша страна стала неотделимой частью мирового демократического сообщества, а мы, конкретные людишки, прочно стали частью мировой элиты. Ну, как же, мы отдыхаем на лучших мировых курортах вместе с мировыми знаменитостями (да что там, мы сами теперь мировые знаменитости), мы покупаем популярные футбольные клубы, мы скупили чуть ли не всю недвижимость в Лондоне и на средиземноморских курортах, приобретаем производственные активы по всему миру. Но все это, повторюсь, до тех пор, пока за твоей спиной Россия. Но как только ты становишься частным лицом и пытаешься устроить там свою частную жизнь, у тебя начинаются проблемы. Ведь кое-кто из моих бывших коллег уже хлебает тюремную баланду. Причем делает это не в Магадане, а где-нибудь в Аризоне. А капиталы их, так предусмотрительно размещенные в западных банках, конфискованы, как преступно нажитые.
– Китыч, ты преувеличиваешь. Ведь это единичные случаи. Далеко не все имели дело с западными кредитами. Очень многие сделали свои деньги исключительно в России, не имея с западниками никаких контактов. За что их сажать? А наши олигархи? Они все уже давно живут в Европе, в Москву только на работу летают. Лондон теперь – что твоя Рублевка в прошлом.
– Да, все так. Дети и внуки отправлены на Запад, денежки надежно попрятаны в разных уголках земного шара, у каждого по одному-два гражданства, кроме российского, про запас. Россия нужна нам только с одной целью – грабить ее. А когда наступит час «Ч», все «приличные люди» сядут в свои самолеты и отбудут в свое новое отечество. Но здесь они глубоко заблуждаются. Без России, сами по себе, они там никому не нужны. Более того, нашу элиту там считают социально опасной, как носителей вируса вырожденчества и социального разложения. Я уж не говорю о вполне конкретных преступлениях. Там, на западе, прекрасно помнят то, о чем мы за 30 лет «демократических реформ» подзабыли, а именно, из чьей шинели мы вышли. И шинель эта отнюдь не гоголевская, а феликсэдмундычева. Я говорю обо всей нашей элите: и политической, и экономической, что, впрочем, одно и то же. Ведь это наши деды и отцы, убивая своих соотечественников десятками миллионов, грозили всему миру мировой революцией, а потом и термоядерной войной. А мы, их дети и внуки, унаследовав те же уголовные наклонности, предпочитаем нынче грабеж и воровство откровенному убийству. Поэтому-то я тебе и говорю: «Посадят. Посадят как социально опасных выродков. Посадят, а деньги отнимут под любым предлогом».
– Ну, хорошо, хорошо, – Марина допила коньяк одним глотком и протянула бокал Китычу, – по-твоему, выходит, что все, кто сейчас в жизни чего-то добился, самым теснейшим образом, а именно через родственные отношения, связан с советской элитой? Так? А как же мой Игорь? Да у него родители были – никто. Ведь это я с твоей помощью, естественно, сделала его тем, кем он сейчас является.
– Естественно, – улыбнулся Вахрушин, наливая «Мартель» в протянутый бокал. – Прекрасный напиток. Без него мне будет трудно. Привык я к нему за долгую жизнь. Хотя двенадцать ящиков у меня припасено.
– Китыч, не уходи от ответа, – настаивала Марина. – Ну что, не вписывается Игорь в твою схему?
– Ну почему ж не вписывается? Мы с ним теперь тоже родственники в некотором роде. А если серьезно, то министром московского правительства он без меня не стал бы, но я не думаю, чтоб в эту систему взяли мальчика с улицы. Ведь ты же сама мне рассказывала, что пристраивал его туда твой папа, всю жизнь проработавший в УПДК. Но давай вернемся к нашим баранам. Я хочу, чтобы до тебя, наконец, дошло. В самое ближайшее время (через месяц, через два, через три не более) в стране произойдет социальный взрыв такой силы, что он окончательно разрушит государство. Начнется хаос. Ужасный кошмар. Или кошмарный ужас, как тебе больше нравится. К этому надо подготовиться. Бежать за границу бессмысленно, по крайней мере, для тебя с Игорем. Я предлагаю, – Кит Китыч поднялся из кресла и стал мерить комнату широкими шагами, – вам с Игорем переехать ко мне. В самом ближайшем будущем. Одна, максимум две недели.
Марина заметила, что Кит Китыч начал волноваться, и это волнение передалось и ей: «А что если это все правда? И моя такая удобная, такая сладкая, комфортная жизнь вдруг в одночасье рухнет. Все, что я в течение долгих лет так кропотливо и заботливо создавала, испарится? И вместо этого – кровавый кошмар?»
– Бросьте все. Берите с собой только деньги, драгоценности, все документы, какие у вас только есть, ну, одежды побольше. Продукты не нужны. У меня все заготовлено для пяти человек на десять лет. Есть целый арсенал оружия. Дизель-генератор. Запас топлива. А теперь нас осталось четверо.
– То есть? – удивилась Марина.
– Николая я уже уволил по твоей милости. – Вахрушин пристально посмотрел на нее.
«Так он все знал». – Марине стало не по себе.
– Заранее предупреждаю, что отсидеться в вашем рублевском дворце не удастся. Туда бросятся наводить социальную справедливость в первую очередь. А наш поселок достаточно скромный, чуть-чуть покруче обычного садоводческого товарищества. Конечно, организованной осады мы не выдержим, но здесь, я думаю, такого не будет. А от мародеров, бомжей и случайных хулиганов мы отобьемся.
– Китыч, а может, все обойдется? Ну, произойдет какая-нибудь серо-буро-малиновая революция, к власти придет оппозиция, и все утрясется?
– Нет, не утрясется. Наша оппозиция отличается от действующей власти только одним – тем, что их к рулю не допустили. А в остальном – это близнецы-братья, сделанные из одного партийно-комсомольско-гэбэшного теста. И самое печальное, что наш народ это понимает. Больше обмануть его никому не удастся. Да и сама посуди, положение в стране – дальше ехать некуда. Города, кроме Москвы и Ленинграда, уже две зимы не топятся, электричество то и дело отключают, мяса и птицы в магазинах не купить, все остальное страшно дорого, безработица колоссальная, в армии бардак, милиция фактически перешла на самообеспечение и никому не подчиняется. Люди из городов бегут в деревни, переезжают на свои дачные участки. А тут еще вдобавок то тут, то там вспыхивает чертов куриный грипп. Слава Богу, еще нигде дело до эпидемии не дошло, ограничивается отдельными случаями.
