Наталия Новаш - И я там был..., Катамаран «Беглец»
— Отчего страдают люди? — повторил он, как и прежде ни к кому не обращаясь. — Отчего мы все такие глупые?..
— Оттого, что люди, — менторски заметил Карин. — Люди — не боги.
— Боги, где вы? Ау!.. Дать бы вам хороший подзатыльник, если вы есть.
— За такую работу… — согласился Карин.
Я опять отвернулась к окну, ничего уже там не видя. На глаза набегали слезы. Или это снаружи стало уже совсем темно? Сделалось вдруг нестерпимо грустно. Не отрывая взгляда от ночи, опустившейся за окном, я сказала им:
— Знаете… Мне часто представляется такая картина. Точнее, не картина даже, а как действие на сцене — происходящий разговор… Должна быть где-то древняя-древняя цивилизация. Через все прошедшая, все выстрадавшая и все познавшая. Достигшая, наконец, такого этапа, когда все представители ее прекрасно-совершенны. Подобно богам, умны, талантливы… Все — в их руках, в их воле. Даже законы развития новых галактик, как ниточки от марионеток, в их чутких пальцах. Для них уже нет тайн. Они — и вправду боги, при желании способные творить миры по собственным законам. И тогда один вопрос встает перед ними: «Вправе ли?» Вправе ли они менять законы Вселенной и творить наравне с природой? Мудрейшие из мудрых собрались его решать.
«Мы можем, — говорит один из них, — взять под опеку любую рождающуюся звезду, улучшить условия на планетах, взрастить жизнь — и сделать это не хуже самой природы. На основе нашего опыта, наблюдения сотен и сотен других цивилизаций мы могли бы спроектировать любой тип разумных существ, улучшить генотип индивидуума — так, чтобы эволюция сократила свой путь на те жестокие века страдания, в которых только убийства и грязь, да жестокость, да злоба, да ненависть, да вечная борьба за выживание, борьба добра со злом. Мы могли бы скорректировать пути эволюции и вычеркнуть из истории этих народов мучительно-трагические, повторяемые вновь и вновь периоды средневековый… Ведь гибнут лучшие — их меньшинство… Так почему бы не помочь им? Сделать лучшими всех сразу — навсегда?!»
«И сотворить из них марионеток? — спрашивает второй мудрец. — Подопытных кроликов в своем домашнем зверинце?»
«А марионетки эволюции — звучит разве красивей? — возражает первый мудрец. — Волки, пумы, саблезубые тигры ее Величества слепой природы… питомцы ее естественного зоосада… Сколько жестокой злобы и бесполезно-жертвенной крови лучших из них! Века бессмысленной, неисправимой истории. Потому что во всех катаклизмах — качественных скачках, означавших шаги прогресса — гибли лучшие, исчезал ценный генетический материал. А после были времена застоя, пока медленно отрастали молодые побеги добра, укореняясь в душах идеями гуманизма. Но снова взрыв, и в очередной бойне, как в жертвенной топке, вновь сгорает лучшая едва восстановившаяся часть генофонда. Общество отбрасывается на века назад… И так по кругу. Сколько страдания выпало им — маленьким муравьям истории! Неразличимым во множестве поколений, но только лишь издали кажущимся одинаково безликими… Почему никто не обязан быть за это в ответе? Нет, природу нельзя допускать к творчеству, если есть мы — способные исправить все ее ошибки!»
Второй мудрец пытается возражать:
«А если в результате естественной — пусть и кровавой — истории появилось бы на свет новое существо, истинный венец эволюции, даже полученный столь дорогой ценой? Такое же, как мы, к примеру?»
«Но где гарантия, что он необходимо должен появиться?! Да и почему бы в результате наших вдумчивых коррекций не возникнуть еще более совершенному существу, которое окажется не только лучше того предполагаемого жестокого продукта тысячелетней истории, но и гораздо лучше нас? С природы нет спроса. Обвинения в жестокости ей не предъявят. А нам? Простят ли наше сегодняшнее бездействие? Не спросят ли: где вы были, разумные, управляющие природой боги? Если все-таки существовали?»
Я посмотрела на Вольфа с Карином. Возникали ли и у них такие мысли? Дошло ли до них, что я хотела сказать?
Вольф усмехнулся.
— Я тебя понимаю, — покивал он утвердительно. — Отлично понимаю. И если бы мне самому довелось держать ответ перед кем-то, за всех… Я ответил бы: да, человечество нуждается в помощи. Вмешаться необходимо. Только сделать это нужно гуманно. По-джентльменски, так сказать. Чтобы оно, это человечество, о помощи не догадалось. Потому что мы, в сущности, дураки… Дети, которые не хотят подсказок. А без них не выживут. Не желают они нотаций, опеки и воспитания. Кризис… знакомый, грустный кризис подростка. Его бы мудро подтолкнуть, наставить, как-то исподволь ему помочь… Хороших людей и так мало. А без должного-то воспитания их будет еще меньше…
— Но те, от кого это зависит, — молчат, или вовсе их нет, — вздохнул Карин. — Или просто избегают вмешиваться, удовлетворенные изучением человечества откуда-нибудь с орбиты луны. Пускают свои зонды и смотрят, зная, что на все случаи жизни надежно защищены от наших, порой даже слишком настойчивых попыток установить хоть какой-либо контакт…
— Не в этом дело, — возразил Вольф. — Палеоконтакт, мне кажется, был. Там, дома, на Земле, мне однажды попались мифы древнего Китая. Читал и не верил своим глазам — типичные легенды о пришельцах, будто сегодня сочиненные… Но из всего этого, как ножом по сердцу, вывод о бесполезности всех контактов…
— Вот как? Мне это в голову не приходило.
— Древняя китайская цивилизация… — пробормотал Вольф.
— Две с половиной тысячи лет до нашей эры! Представляешь? И легенда о правителе Хуанди, сыне неба, спустившемся в долину Хуанхе. Даже уточняется откуда: из созвездия Льва. Датируются годы его правления — без малого сто лет на престоле сидел. Он якобы обучил аборигенов практически всему, чем потом славился Древний Китай: изготовлению упряжи, лодок, музыкальных инструментов, иглоукалыванию, возведению оборонительных стен. А кроме этого приведены такие виды деятельности Хуанди и его спутников, что и наша фантазия не объяснит. Огромные зеркала, полностью прозрачные для света. Создание непонятных нам аппаратов, каких-то «чудесных треножников». Они и двигались, и накапливали информацию, и отвечали на вопросы.
Служили, очевидно, для связи: были ориентированы на определенные участки неба и издавали звуки. Становились то легче, то тяжелее, поднимались даже в воздух — прямое воздействие на гравитацию! А в конечном итоге все эти устройства, как свидетельствуют древние тексты, являлись ни чем иным, как «прообразом скрытого двигателя Вселенной»! Прообраз моей «печки», представляешь? Короче говоря, читаешь все это, и один напрашивается вывод: был контакт, с передачей информации, заимствованием знаний — самое настоящее вмешательство. Существовала цивилизация за китайской стеной тысячи лет, а потом, еще за какую-то тысячу — все прахом! Упадок, голод и деградация. На круги своя, словно и не было никакого контакта… Потому, возможно, и молчат они теперь: развитые, опередившие… Усердно осмысляют… Не такой контакт нужен, не такое вмешательство. Если уж вмешиваться, то не знания и не технику — нас самих надобно менять, и не меньше! А сложно! И впрямь золотой выход — молчание. Лучшего не придумаешь…
— Если голову думами забивать не хочешь, — докончила я.
И лицо Вольфа сделалось грустным-грустным, а улыбка — такой понимающей и сочувствующей… Он поднял на меня глаза и сказал:
— Человечеству нужна помощь, все верно. А оно, как глупый ребенок, помощи не желает. Но спрашивают ли ребенка об этом? Если б хоть что-нибудь зависело от меня, я бы даже подсказал, как помочь…
— Ну так как же? — невольно вырвалось у меня.
— Не надо дарить игрушек. Ни в коем случае — вечных двигателей и палочек-выручалочек. Нас не отгородишь китайской стеной от собственных пороков, которые сводят на нет благой эффект от любого дара… Но не нужно и школ. Не надо детских садов. Не надо ясель. Мы слишком самолюбивы и можем этого не перенести. Но при всем нашем за тысячи лет воспитанном самолюбии очень нужен — я бы сказал, требуется — удар по этому самолюбию, ибо дальше с ним жить, похоже, невозможно. Чтобы стать лучше, надо наконец признать, что мы плохие. Недостаточно умные и гуманные. Недостаточно терпимые и образованные. Недостаточно уважающие самих себя, по сути дела!.. И это следует признать. Иначе нас ожидает конец света. Внезапный или в виде бесконечно и безнадежно растянутой, остановившейся истории — безразлично. Потому что если этого качественного скачка в нас самих не будет, все наше последующее существование станет лишь более или менее долгим тупиком… Я сказал бы им: помогите! Покажите нам, что мы плохие. Это надо увидеть взглядом, навязанным со стороны. В этом одном таком «взгляде» была бы вся ваша помощь. Покажитесь, вы, умные, совершенные. Покажитесь на миг и — исчезните! Мы уж как-нибудь переживем потом наши беды и без вас, но нам легче было бы знать, что вы существуете! Раса, цивилизация, до которой нужно тянуться… нам, низвергшим своих богов. Этот удар по самолюбию мы переживем. А без него можем не выжить. Не стесняйтесь отпустить нам хороший шлепок по заднице. Наши дети выдержат его без ложных комплексов — они больше будут похожи на вас… Так помогите ж им, хорошим людям!.. Если бы пришлось решать мне, я бы сказал: «В любом случае я «за», что бы из этого ни вышло… Если нельзя сделать злых добрыми, глупых умными, ущербных великодушными, помогите хорошим. Измените только один закон — нарушьте это неустойчивое жестокое соотношение добра и зла в человеческом генофонде, обрекающее на неудачи все шаги социального прогресса. Сделайте это… и не нужно ни телепатии, ни колдовства. Остальное пусть остается как было».
