Алексей Грушевский - Игра в Тарот
Толик, взобравшись на гребень огромного сугроба, огляделся. Всё ж таки надо было ещё раз подумать стоит ли безлошадному гяуру в европейском платье лезть в это месиво. Неровён час и задавят. К тому же там встречались не только безобидные каракалпаки, но и, носящие белые шапки, джигиты и баи, а с ними, представителями высших сословий, шутки были совсем плохи.
Вечерело. Из уличного освещения были лишь огни многочисленных костров у стойбищ, кипящих разноплемённой толпой в пестрых халатах и разноцветных мохнатых шапках. Всюду, где раньше были площади в полном беспорядке среди гор мусора стояли многочисленные юрты, оттуда поднимались едкие дымы мангалов, мычал многочисленный скот, стада овец блеяли в загонах. Дома стояли тёмные, казалось, они были пустыми, но дымки из многочисленных труб печей буржуек торчащих из тщательно заколоченных окон, свидетельствовал, что в умирающих каменных громадах ещё теплиться жизнь. Все церкви были превращены в мечети. То там, то здесь высились иглы минаретов. Ветер играл огромными растяжками между тёмными обледенелыми стенами. Толик непроизвольно скользнул по ним глазами. Большинство были на арабском, и, по всей видимости, содержали суры из Корана, но некоторые, видно, для новых каракалпаков были и на русском:
«Да скифы мы, да азиаты мы, с раскосыми и жадными глазами» — гласила одна из них, подписанная «из изречений древнего белого суфия А. Блока.».
«Владыки из династия Назарбаидов прямые потомки великих Ченгизидов» — сообщала вторая.
На эту же тему была и ещё одна растяжка:
«Династия Назарбаидов объединила все священные земли серединной Азии, и соберёт под свою руку все остальные страны, завещанные ей Чингисханом, в единый и великий Туран».
— Сразу видно, Тугин сочиняет. Работает гад — прохрипел Толик, и решился таки идти по проезжей части.
Толик стал спускаться с крутого оледенелого сугроба. Что-то он не рассчитал, потерял равновесие, заскользил, кубарем полетел по ледяному склону, и выкатился почти на самую середину дороги.
Над ним раздалось недовольное ржание. Прямо рядом с толиковой головой зацокали копыта.
— Савсем обнаглели гяуры безлошадные! Пряма под копыта моего каня бросаются! Каня пугают! Моего каня, частейшей алхакетинской крави каня! — раздался грозный голос.
Толик поднял голову, и увидел всадника в белой папахе.
— Плохо дело, джигит. Убить не убьёт, но может покалечить. Хорошо хоть что его белая папаха не мохнатая, если бы была мохнатая, то тогда совсем кранты. Тогда бай бы был — пронеслось у Толика.
— Джагиты, правоверные! Гдеэ это видано, джегиту не уступает дорогу безлошадный гяур. Да ещё в одежде неверных — кипятился всадник.
Вокруг стоящего на четвереньках Толика собралось ещё несколько всадников. Видно это сборище затруднило движение, за их спинами послышались нервные гудки машин. Толпа нарастала.
— Что будем делать с неверным? — спросил один из всадников.
— Ату его, ату, прогоним за сугробы, не место ему там, где всадники — загудела толпа.
Тут же на Толика обрушились удары плёток. Закрывая руками голову, под дикое улюлюканье, Толик бросился к сугробу. Вскарабкаться на него он сразу не смог. Было скользко, но главное было то, что как только он с невероятными усилиями доползал до гребня, так джигиты набрасывали на него аркан, и стаскивали вниз. Через некоторое время он совершенно выбился из сил. Ему ничего не оставалось, как свернуться клубком, выставить спину, и терпеливо сносить удары плёток, как можно жалобней крича. Натешившись, джигиты постепенно разъехались. Толик, не веря, что ещё живой, медленно пополз прочь от дороги.
На этот раз обошлось. Но последнее кашемировое пальто, как и костюм от версаче, из старых запасов, были превращены в рваные лохмотья. Теперь Толик уже не спешил, крался тенью, таился в щелях, замирал, пытаясь слиться со стеной, как только видел очередную чёрную шапку.
Наконец показалась знакомая подворотня. Толик тенью юркнул в неё. Крадучись обошёл несколько костров и юрт, и ужом протиснулся в какую-то щель. Раньше на месте этой щели были стеклянные двери. Когда их разбили, то решили, что нет надобности ставить новые двери, всё равно сломают, и заколотили дверной проём досками и неровными кусками картона, оставив только узкую щель, для пролаза.
Толик попал внутрь «Новейшего университета». Единственного светского учебного учреждения существовавшего под сенью благочестивой власти Назарбаидов. Это заведения оставили Тугину, в знак признания его заслуг в установлении высшей и священной власти династии Назарбаидов.
Глава 18. Театр времён правления династии Назарбаидов
В вестибюле было пусто. Шли лекции. Толик стал вышагивать по пустым коридорам.
— Быть бедным хорошо, потому что благородно и непозорно. Если человек беден, то он заведомо честен. Если человек беден, то он хороший человек, и когда мы говорим и думаем о нем, у нас что-то наворачивается на глаза… Не так с богатым…. Богатым быть нехорошо, неправильно… Богатый человек едва ли хороший человек… И когда мы думаем о нем, нам зло и неприятно — послышался голос Тугина из-за приоткрытой двери.
— У, сволочь, и чему же он учит, гад! — прошипел Толик и заглянул в аудиторию.
Ему открылись длинные ряды одинаковых чёрных шапок. Слушатели внимательно слушали мэтра. Все они были мальчиками из семей вновь обращённых в истинную веру каракалпаков. Девочек не было, им учиться совсем не полагалось. Азиатская же молодёжь не нуждалась в учение, так как и так всё знала про то, что нужно делать, чтобы быть истинным «человеком длинной воли», хранителем традиций великой степи, наследником Чингисхана. Для азиатов были медресе, но вновь обращённых каракалпаков туда не пускали, для них было заведение учителя Тугина, или как он теперь назывался «великий учитель истины Ту Гин».
Ту Гин тряс своей узкой, длинной, стриженной на китайский манер бородой. Был он облачён в мохнатую белую шапку и зелёный, шитый золотом цветастый халат. Толик знал, что под шапкой он тщательно выбрит. Толика захлестнула зависть к этой его белой мохнатой байской шапке.
— А всё ведь из-за него! Из-за этого шарлатана! — заскрипел он зубами, и на него нахлынули воспоминания.
— Да если бы не эта дурацкая выходка этих скинхедов, могло бы ничего и не быть! Морочил бы и дальше экзальтированную молодёжь своим бредом, и всё бы так и катилось. Однако какая малость, может так круто изменить судьбы мира! — стонал Толик.
Дело в том, что однажды после какой-то пьянки в своём псевдоуниверситете Тугин довольно поздно отправился домой. Было темно. Прохожих уже не было. В подворотне он почувствовал, как кто-то нанёс ему мощный удар в затылок. Он упал.
— Ну что ребята, где хлороформ — услышал он молодые и задорные голоса, и перед его глазами показались высокие берцы.
Он попробовал что-то сказать, но тут его рот и нос залепили пропитанной хлороформом тряпкой. Последнее что он увидел, это было весёлое лицо молодого стриженого человека.
Непонятно через сколько времени, Тугин очнулся в каком-то незнакомом месте. Соображал он туго. На ногах держался с трудом. Кто-то его поддерживал по бокам. Но всё его внимание было поглощено какими-то манящими огоньками вдали.
— Туда иди, там тебя ждут — услышал он голос над ухом, и кто-то его подтолкнул по направление к свету.
Шатаясь, Тугин побрёл на это манящее сияние.
Там действительно его ждали. Все телеканалы, информационные агентства, газеты были оповещены о сенсационном интервью, которое согласился дать в этих романтических условиях, уже две недели как пропавший, изотерик. Скоро Тугин оказался под светом многочисленных софитов, на него смотрели десятки камер, к нему устремились сотни микрофонов. Увидав его, видавшие виды работники СМИ издали восхищённый вздох.
— Вот это перфоманс!
Тугин был выбрит наголо. От его лопатообразной бороды осталась узкая длинная китайская бородка, и чем то неуловимым он походил на разжиревшего Рериха, на нём был расшитый драконами ватный зелёный азиатский халат, и пестрые туфли с длинными загнутыми носками.
Ошалело оглядываясь, Тугин, до конца не соображая что же происходит, объявил что ему выпала честь озвучить послание Махатм о начале великой евразийской революции, целью которой является построение великого Турана.
Воспоминания Толика были прерваны звонком. Колокольчиком тряс сам учитель Ту Гина, пророк огненного ислама, ректор этого заведения Жемаль.
— А ты что тут делаешь, пёс? — грозно спросил он, надвигаясь на Толика.
— Господин, великий учитель, я всего лишь хотел посоветоваться с Вами и учителем Ту Гином, можно ли нам, лишённых права принять истинную веру и стать каракалпаками, организовать театр при вашем университете? — пролепетал склонившись Толик.
