Лев Аскеров - Приговоренные
Все интимное — самое уязвимое. Самое беззащитное. И единственно кому до него нет дела, так это бумаге. И потому Пытливый универсальным кристаллам предпочитал обыкновенные тетради. Тут, конечно, имелись свои минусы. Он терял в скорости. Зато имелся существенный плюс. Он заключался в свободе думать как хочешь, не связывая себя путами несокрушимых аксиом.
Строптивому это было знакомо. Он сам, как правило, работал ручкой. И потому, здорово удивился, когда услышал от сына о дневнике.
«Ну и ну! — подумал Мастер. — Шельмец и в этом похож на меня…»
— Я в твоей комнате. Где тетрадь?
— Под матрацем.
Строптовый заразительно и от души расхохотался.
— Ну ты даешь, сынок!
— Не люблю, когда… — принялся было объяснять Пытливый, но отец перебил его.
— Я тоже не люблю, когда заглядывают через плечо.
Пытливый еще доверчивей прижался к отцу.
— Я разберусь в твоих каракулях? — поинтересовался Строптивый.
— Не знаю… Начинай со второго марта.
Пролистав несколько страниц Строптивый сокрушенно вздохнул:
— Нет. Не смогу. Читай сам.
«2 марта. 7 часов 42 мин. по ВКМ.
Я на Альфе Начальной. В условленном месте жду сотрудника Службы Времени ВКМ, одного из дежурных, наблюдающего за работой спиралей Времени первого Луча. До его появления есть три минуты. Наблюдаю за альфийцами»…
— Стоп! — остановил сына Строптивый. — Лишних подробностей не надо. Только то, что раскрывает суть.
— Хорошо. Начну с последних трех дней, — соглашается Пытливый и добавляет:
— Hо тут я пришел к весьма любопытному выводу.
«Процессы, — заглядывая в дневник, читает он, — в природе планеты и людском сообществе провоцирует Время. И не Время, а коды играют вспомагательную роль…
Итак, 7, 8, 9 марта.
Самое изнуряющее, самое трудоемкое — позади. Пропустил через себя 21.190 альфийцев. Почему один талантив, а другой — без всяких талантов; один умен, другой — не очень; один ленив, другой деятелен; один добр, другой — мерзавец; один преступен, другой — нет. И т. д. Почему, положим, глядя на одно и то же, люди видят его, и думают о нем по-разному. А то и вовсе не видят в упор.
Я все больше и больше склоняюсь к мысли, что альфийцев между собой разнит и сеет между ними непонимание, а также делает их индивидуальностями имеющееся в каждом из них свое Личное поле времяни…
Этот вывод надо проверить на других Начальных остальных пяти Лучей.
Завтра вылетаю на Начальную второго Луча…»
4. Резюме
— Минутку, мой мальчик! — прервал чтиво Строптивый. — Я давно уловил ход твоих мыслей. Они, нет слов, оригинальны. И я нисколько не сомневаюсь — делал ты все правильно. Мне подавай итоги.
— Но это так интересно, — разочарованно протянул Пытливый.
— Еще бы! — взъерошив волосы сына, согласился Мастер. — Мне то не знать, как увлекателен процесс поиска. Порой кажется, он получше окончательного результата. Потому что приходится ставить точку. И — все. Ты — пустой.
— Вот! Вот! — горячо выдохнул Пытливый.
Строптивый улыбнулся.
— Видишь ли, сынок, ты увлекся и забыл кому рассказываешь. Я все-таки в науке не новичок.
— Прости.
— Я не о том. Признаться, ты меня загипнотизировал. Честное слово, я бы до такой «отмычки», какую ты сумел разглядеть — не додумался бы. Вникнув в твой рассказ я сразу же увидел тот самый кончик, за который ты потянешь и узел развяжется…
— Значит мы с тобой одного поля времени, — радостно заметил Пытливый.
— А как же! — подхватил Мастер. — Мне было очень интересно как ты выходил на решение. А сейчас не терпится узнать итоги. Резюме. Это — главное. Красна изба не углами, а пирогами. Ты их подай.
— Изволь! — сказал Пытливый, быстро листая к концу свой дневник.
— Вот, — наконец нашел он. — Слушай.
Окрыленный похвалой Строптивого он читал громко, не без пафоса, изредка вскидывая на отца вопрошающие взгляды: все ли четко в изложении? все ли так, как нужно?
Мастер слушал с каменным лицом. Молча. Прикрыв глаза. Иногда кивал.
«…Нештатная ситуация, возникшая на Земле, как явствует из проведенного комплекса наблюдений, анализа поведения десятков тысяч разумных особей остальных пяти Лучей мироздания, дает основание утверждать, что при обустройстве и в момент массового одушевления человекоподобных, а также в процессе съема СОЗИК в Начальной шестого Луча, ошибок допущено не было. И вместе с тем, можем однозначно сказать: корни рассматриваемой проблемы лежат не на белых пятнах непознанной материи. Они берут начало от установленных нами же ошибочных аксиоматических утверждений.
Речь идет о Пространстве-Времени, верней о его роли и значении в жизнедеятельности разумных существ во всех шести Лучах Начальных и Промежуточных планет. Роли, которой, в силу установленных наукой ВКМ постулатов, не только не придавалось должного значения, но и лишало возможности объективно судить о проявлявшихся признаках, ставящих под сомнение эти постулаты.
Признавая Время живым материальным органом мироздания, наука, наряду с этим, отводила ей роль пассивного придатка, обеспечивающего лишь физический фон среды обитания Хомо Сапиенсов. Оно, дескать, только ориентировало человека в Пространстве, в которое он погружен и предопределяло конечность его бытия. „Доминирующая роль в мантии времени первоосновы разумного существа, — постулатирует наука, — принадлежит кодам, нанесенным на нее…“
Этот, да и остальные безаппеляционно принимаемые и применяемые истины привели к осложнениям, так остро давшим о себе знать на Голубой планете. Хотя их довольно навязчивые признаки имели место и не могли не замечаться задолго до создания Земли во всех Начальных планетах мироздания.
Никому, однако, и в голову не приходило искать причину проблемы в недрах общепризнанных истин…»
Оторвавшись от записей Пытливый сказал:
— Трудно искать очки, когда они на тебе.
— Не просто, — согласился отец, глядя перед собой.
Пытливый кивнул и снова окунулся в тетрадь. Читал он еще минут десять, а закончив, стал ждать, что скажет отец.
Строптивый молчал. Он был потрясен блестяще и профессионально исполненной работой сына. Лицо его, однако, было по-прежнему каменным и ничего не выражающим.
— Что-то не то, Мастер?… Замечания есть? — робко спрашивает Пытливый.
— Отлично, сынок! Действительно, отлично! — потирая руки говорит Строптивый.
Пытливый облегченно вздыхает.
— Ну а теперь скажи, — снова говорит он, — разве не стоило ради этого пойти на пустячный обман?
— Обман пустячным не бывает, сынок. Обман — худшее из зол… Конечно у тебя есть смягчающие вину обстоятельства. И веские… У меня, положим, их не было, — не без горечи замечает Строптивый.
— Что же мне теперь делать?
— Думаю, твоя работа произведет впечатление. Так или иначе затушует твою вину.
Пытливый растерянно разводит руками.
— Но я ее еще не сдал. Все что я зачитывал и рассказывал у меня в разрозненных записях. Я думал меня не допустят к защите отчета.
— Как не сдал?! — всполошился Строптивый. — Ну, однако… У тебя еще есть время. Вызывай флаер!
Минуту спустя над алой рябью маковой поляны, мягко покачиваясь, завис флаер.
— Надеюсь скоро увидимся? — спрашивает Пытливый.
— Надеюсь, — улыбнулся Строптивый и в знак прощания, слегка подтолкнув его к флаеру, добавил:
— Поторопись, сынок.
И тот сразу же ринулся к «стрекозе». Бежал, не оборачиваясь. И не видел он, как в прозрачном воздухе поляны, превратившись в струйку белесова дыма, растаял его отец.
И только Кедр, седой одинокий Кедр, величественно и гордо стоял глубоко погруженный в созерцание миров.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1. Создатели Солнца
В сумраке космоса, переваливаясь с боку на бок, парило новорожденное Солнце. Оно кружилось. Медленно. Тихо. Настороженно и удивленно. Словно озирало вдруг явившуюся перед ней незнакомую окрестность… И это было естественно. И понятно. Ведь со дня его рождения пошел всего четвертый день.
Фиолетовое, с выблескивающими золотыми и зелеными прожилками, оно, отсюда, с астероида, служившего Строптивому командным пунктом, походило на громадную сливу, невесть откуда свалившуюся в бархатные объятия бездонья. И Солнцем оно еще не было. Хотя и было Солнцем.
Его еще предстояло сделать светилом. Но это уже большого труда не составляло. Ядрышко, что пульсировало внутри его, ожидало молниеносного детонирующего «укола». И тогда соблазнительная мякоть «сливы» брызнет в небеса тысячью тысяч протуберанцев. И будут они, сжигая себя, в сумашедшей пляске тысячи тысяч лет нести какой-либо планете радость света, тепла и жизни.
