Глеб Васильев - Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен
– Какая удивительная история, Серж Артурович! – сказала Софья. – Но… разве вампиры могут зайти в дом без приглашения хозяина?
– Э… ну… а еще я вылечил вашего андроида. Как видите, я не только вернул ему жизнь, но и сделал эту жизнь более замечательной. Киборг, несомненно, похорошел, затем он получил более аутентичную одежду, и самое главное – я запрограммировал его на выполнение ряда очень полезных новых функций. Во-первых, он совершенно не плюется. А еще… Э… пусть это будет для вас сюрпризом. Полагаю, что функционал робота откроется вам постепенно в ходе его эксплуатации.
– Какое счастье! – воскликнула наследница. – Серж Артурович, вы истинный чудотворец! Вы – святой!
– Нет, конечно же, никак не святой, – смутился доктор Гаспарян. – Святые не просят вознаграждения за свои чудеса.
«Бутерброд – не бутерброд, а телочка клевая. Надо, чтобы и она прочухала, какой я клевый», – решил Сучок.
Раньше подобные мысли мальчика, выросшего в трейлере дядюшки Обрезка, не посещали. Тень-ниндзя старалась воспитать его в соответствии с собственными понятиями о чести, справедливости и долге. Но Сучка любые попытки воспитания вводили в ступор, граничащий с умственной комой, и мать отступала, оставляя ребенка в покое. От других членов банды Обрезка Сучок тоже не перенял ничего – ни плохого, ни хорошего. Воровской кодекс наводил на него смертную тоску, для ограблений и убийств подросток был слишком слабым и ленивым, а сам для себя он нашел единственное развлечение – плевать в сэндвичи и убегать.
«Щенок! Гаденыш! Уродец!» – кричали люди, чьи обеды он портил, и кидали ему вслед что попало – то зонтик, трость, или сам испорченный обед, а то и пригоршню монет.
Скрывшись от незадачливых любителей сэндвичей, Сучок сгибался так, что его голова оказывалась на уровне колен. Он бульках и хрипел, все его тело сотрясалось. Можно было подумать, что у молодого человека случился приступ какой-то страшной и мучительной болезни. Но то был всего лишь смех Сучка.
И вот Сучок, умевший только плеваться, кошмарно бегать и еще более кошмарно хохотать, внезапно для самого себя захотел произвести хорошее впечатление.
Он широко расставил ноги, приподнял руки, согнутые в локтях, и, шевеля пальцами так, словно играл на невидимой электрогитаре, замотал головой направо и налево в такт несуществующему ритму. При этом он поглядывал на наследницу Софью с пугающим оскалом скованных брекетами зубов.
Но это был не весь перформанс. В дополнение ко всему Сучок еще и пел:
Все ваще отстой поганый,
И чернеют в сердце раны,
Хлещет кровь из всех порезов
Что я сам в себе прорезал.
Жизнь гноится, типа язва,
Лучше было сдохнуть сразу.
Мир мой внутренний страдает,
Никто его не понимает!
Все бесчувственные твари,
Все мне то и дело врали!
Я один и одинокий,
Как будто на луне далекой.
Все насилуют мой мозг,
Словно я помойный пес!
Но я вижу – ты крутая,
Не как все, совсем другая.
Ты, по ходу, супер, детка!
Говорю такое редко,
Но с тобою, может быть,
Я готов всю ночь тусить!
– Всю ночь тусить… – тихо повторила Софья.
Глаза ее были полны слез, и от этого казалось, что у нее не два, а четыре глаза под одной густой бровью, идущей от уха до уха.
Андроид окончил песню и вскинул вверх кулак. Зал, в который на странные звуки успели стечься все придворные, с облегчением вздохнул. Все зашевелились, закивали головами, защелкали языками. Некоторые кричали, закрывая ладонями уши, из которых шла кровь, как от команд капитана Конского. Даже сам Конский упал на колени и скрипел зубами так, что они на глазах превращались в крошку.
Действительно, мелодия песни едва ли могла считаться мелодией. Даже искренняя злоба и печаль молодого ломающегося голоса не сделали ее хоть сколько-нибудь приемлемой для человеческого слуха. Сучок пел так, что казалось, будто его голос исходил из глубокой шахты, чуть-чуть не дошедшей до ада, но зацепившей по пути место захоронения радиоактивных отходов.
– Э… возможно, стоит немного настроить звуковоспроизводящие динамики робота, – Серж Гаспарян, не расстающийся с берушами, первым оправился от увиденного и услышанного. – Многодолгочтимая наследница Софья, я верну его вам завтра же. Только вы, пожалуйста, не снижайте мой гонорар. Там, наверняка, делов-то – перепаять реле усилителя и подстроить частотный резонатор… Хотя, возможно, потребуется полная замена акустической системы. Счет за мои услуги, к глубокому сожалению, возрастет, но качество – вы же понимаете! Кто экономит на качестве звука, тот… ну вы же понимаете.
– Он поет, как ангел, – раздались в наступившей тишине слова наследницы Софьи. – С его чудных губ слетают именно те слова, которые я все время думаю. Он как будто поет моими мыслями, которых никому не понять!
Тут в зал впорхнули Три Толстушки.
– Простите нас, пожалуйста. Мы так хотели быть тут с самого начала, но… – Вера печально вздохнула. – Дела государственной важности. Нельзя же их просто так взять и отложить. Мы бы правда хотели, но нельзя же ведь.
Тут все присутствующие сообразили, что они оказались здесь не как иначе, а именно побросав свои дела. Все кинулись к выходам. Повар в суматохе влепил своими руками, вымазанными соусом бешамель, в спину красавицы-уборщицы. Красавица взвизгнула, и при этом обнаружилось, что у нее вставная челюсть, потому что челюсть выпала. Маленький дворник из ближнего зарубежья наступил на красивую челюсть ногами, обутыми в некрасивые дешевые кроссовки.
Раздалось «Хрясь! Хрясь!» – и бывший прапорщик, отвечавший за складское хозяйство, тут же, выругался:
– Стащили со склада орехи! И тут же топтать их! Возмутительно! Денег же стоят, чтоб вы подавились!
Красавица, потерявшая челюсть, хотела закричать и даже воздела руки, но – увы! – вместе с челюстью погибла ее вера в себя. Стыдливо прикрывая беззубый рот, она выскользнула прочь из зала.
Через минуту в зале не осталось никого, кроме Толстушек, Софьи, киборга, доктора Гаспаряна и Лучшей Подружки, которая хоть и потягивала слабоалкогольные коктейли, успела изрядно захмелеть.
Три Толстушки казались уставшими. Только что они напряженно придумывали, как сделать жизнь в стране еще лучше. Люба предлагала увеличить размер порций еды, раздаваемой бесплатно всем желающим, и включить в меню тортики. Вера поставила под сомнение пользу такого хода. Она беспокоилась, что граждане, многие из которых и так были тучными, совсем разжиреют. Вера и Люба спорила до хрипоты. «Лишний вес наносит организму сильнейший вред!» – кричала Вера. «Тортики улучшают настроение и делают людей добрее!» – не сдавалась Люба. Примирила их Надя своим мудрым предложением. «Давайте все-таки добавим тортики. Но! В дополнение к этому введем для всех граждан спортивную повинность. Каждый день зарядка, йога и фитнес. По пятницам футбольные матчи, по воскресеньям – теннисные турниры. Раз в месяц – марафонский забег. Участие всех подданных, не имеющих медицинских противопоказаний, – обязательно» – сказала она. Все согласились с ней, и сестры радостно расцеловали друг друга.
Сучок смотрел на лица Толстушек со щеками, перепачканными помадой.
«Это вот такие они, значит, проказницы. Я б даже посмотрел по приколу, как они втроем кувыркаются», – подумал подросток.
Толстушки приветливо улыбались. Доктор Гаспарян улыбался растерянно, Софья – счастливо, Сучок – криво, а Лучшая Подружка – пьяно.
– Как же мы рады видеть вас, Серж Артурович, в нашей скромной обители Добра и всенародного Счастья, – сказала Любовь.
– Все ли у вас хорошо, любезный наш доктор? Удачно ли вы сюда добрались? – спросила Надежда. – Надеюсь, вам не пришлось стоять в пробках.
– Ах, эти ужасные пробки, – вздохнула Вера. – Мы обязательно придумаем, как с ними справиться. Я просто уверена в этом. Вот буквально сегодня возьмем и придумаем.
Доктор поклонился, не зная, что ему сказать, и стоит ли вообще что-то говорить, если можно просто выписать счет за свои услуги.
– Ого! Эт шта у нас тут такое? – Лучшая Подружка сфокусировала взгляд на Сучке. – Драть меня Сеткиным! Это ж ардно… днро… ан-дроид!
– Он чудесный! – воскликнула Софья.
Толстушки никогда не видели ее настолько счастливой.
– Действительно, выглядит очень хорошо. Такая сальная кожа, и прыщей как будто стало больше. Потрясающая реалистичность, – сказала Люба.
