Виталий Вавикин - Шарманщик
Ночь. Дешевые глазные имплантаты сбоят на холоде, но Миранда старается не обращать на это внимания. Шмидт стоит под фонарем и зовет ее по имени.
– Не бросай меня! – кричит он. – Пожалуйста, не бросай меня.
– Ты уверен, что Шмидт работает на АНБ? – спрашивает Миранда.
– Разве можно в наше время быть в чем-то уверенным, – говорит Манн. – Они даже детям своим готовы промыть мозги, лишь бы те не стояли у них на пути.
– И я должна тебе верить?
– А мне плевать, – он вспоминает пожар в своем офисе. Вспоминает Сладдека и Дариуса. – Считай, что я просто хочу отомстить.
– Если то, что ты рассказал мне, окажется правдой…
– Вопрос не в том, правда это или нет, вопрос в том, сможешь ли ты предать это огласке, прежде чем они уничтожат все доказательства так же, как уничтожили бюст в моем офисе.
– Знаешь, что говорила моя мать в таких случаях? Никогда не борись с системой. С людьми – да, но не с системой, – Миранда улыбнулась. – Она умерла у меня на руках, потому что один из солдат Акрида вспорол штыком ей брюхо.
– Системе плевать на нас. Она как шлюха, которая трахается ради своего собственного наслаждения. И до тех пор, пока ты можешь удовлетворить ее, ты ей нужен, а потом…
– А потом тебе вспорют брюхо, а твоей дочери вырежут глаза, чтобы она не видела того, что произошло…
* * *Анна ждала. Сидела в своей квартире и смотрела на видеофон. Олег не звонил. Раш не звонил. И она уже не знала, какого звонка ждет больше, а какого боится. Все зависело от того, кто позвонит первым. Да. И лучше бы это был Раш. Ужин, вечер, секс. Ему не нужно от нее ничего, кроме тела, а потом она сможет забыть об этом, вычеркнуть из памяти… Но если первым будет Олег, то как она объяснит ему, что должна переспать с Рашем, чтобы их оставили в покое? Да и есть ли у них выбор? Это же просто глупая случайность, просто жизнь… Как та песня… Анна тщетно пыталась вспомнить мотив, но в голову приходили только слова:
Если ты будешь катиться
По тонкому льду современной жизни,
Влача за собой молчаливый укор
Миллиона заплаканных глаз,
Не удивляйся, когда затрещит лед
И под твоими ногами появится трещина.
Ты скользишь, теряя почву под ногами
и забыв обо всем на свете,
И страх наполняет тебя,
Когда ты цепляешься за тонкий лед…
Глава третья
Они – камни подводные в ваших праздниках любви. Без малейших угрызений пируют они с вами, но беспокоятся только о себе. Они – облака без влаги, ветром несомые. Они – деревья осенние, но бесплодные, а потому вырывают их под корень, и, значит, они умерли дважды. Они – волны бурные морские, покрытые пеной постыдных дел своих, звезды блуждающие, которым навечно назначена темнейшая тьма.
Соборное послание Иуды 12,13Ночь. Загородный дом агента Хэнзарда. Холодные звезды отражаются в черных окнах. Служебный аэрокар стоит возле закрытого гаража.
– Ну что, какой у нас план, сержант? – спрашиваешь ты Харриса.
– А нет никакого плана, солдат, – говорит он. – Уже вообще ничего нет.
А Майк говорит, что это прямо как в той песне:
Не нужно мне никаких стен вокруг,
И никакие наркотики не утешат меня.
Я видел послание на стене.
Думаю, мне совсем ничего не нужно.
Нет. Не думаю, что мне вообще что-то нужно.
В общем-то, все это были лишь кирпичи в стене…
Вы поднимаетесь по крыльцу. Массивная дверь открывается наружу – можно и не пытаться выбить ее. Нужно искать другой вход, или окно, или, если повезет, дверь гаража. Вам везет. Внутри нет ни одного инструмента, лишь наметенный ветром в открытые ворота снег. Харрис подходит к двери, ведущей в дом. Заперто.
– Похоже, агенту плевать только на гараж, – говорит он и бьет ногой в дверь. Она распахивается и ударяется о стену. Где-то внутри дома начинает лаять собака. – Ищи Хэнзарда! – командует Харрис.
Вы, не сговариваясь, расходитесь в разные стороны. Дом оказывается вовсе не таким маленьким, как казался снаружи. Ты идешь по коридору и распахиваешь одну за другой закрытые двери. В ушах стрекочут бесконечные выстрелы и слышатся крики солдат. Но все это лишь в твоей голове. Крохотная собака выскакивает из гостиной и кусает тебя за ботинок. Маленькие зубы настырно грызут свиную кожу. Ты бьешь ее другой ногой. Даже не бьешь, а топчешь, вминая в пол. Электронные глаза выскакивают из глазниц, искрят микросхемы.
– Зачем ты сломал ее? – спрашивает Хэнзард.
Он стоит напротив тебя, сонный, в больших трусах и без оружия.
– Убей его, – говорит тебе Майк. – Представь, что он – это все, что ты ненавидишь, и убей!
– Харрис! – кричишь ты.
Втроем вы вваливаетесь в спальню Хэнзарда, ломая на пути дверь. Кулак агента попадает тебе в бровь, и по лицу струится теплая кровь. Женщина в кровати начинает верещать.
– Ух! – веселится Майк. – Как в старые добрые времена! Ей богу, как в старые добрые времена…
Вдвоем с Харрисом вы валите агента на пол. Женщина на кровати продолжает кричать. Ее полные груди трясутся, маяча у тебя перед глазами. И Майк сидит, обдолбанный, под ясенем и играет на гитаре, наблюдая за происходящим севшими зрачками:
Девочка, ты должна любить своего мужчину.
Девочка, ты должна любить своего мужчину.
Возьми его за руку.
Заставь его понять:
Этот мир зависит от тебя.
Наша жизнь никогда не закончится.
– Это ничего тебе не даст, – говорит привязанный к стулу Хэнзард. Его подружка, запертая в ванной, барабанит в дверь. – У правды нет лица. Если хочешь кого-то обвинять, то обвиняй себя…
Ты бьешь его. Бьешь до тех пор, пока есть силы поднимать руки… Тишина. Даже подружка агента – и та стихла.
– Дай мне сигарету, – говоришь ты Харрису, потому что кулаки болят так сильно, что ты не можешь пошевелить пальцами.
Крупные капли пота текут по лицу. От полученной информации голова идет кругом.
– Мост уже слишком узок, чтобы идти дальше, – говорит тебе Майк.
– Еще немного, – шепчешь ты. – Еще совсем чуть-чуть.
Зеленые цифры на будильнике Хэнзарда показывают три часа ночи.
– Расскажи мне про горы, – говорит Харрис.
– Гор больше нет, – говоришь ты, пытаясь подняться на ноги. – Больше нет…
* * *Открой дверь. Слышишь? Настенные часы, там, в дальнем углу: тик-так, тик-так, тик-так… Загляни в комнату отца. Кровать заправлена. Лунный свет серебрит чистые простыни. Знаешь, по-моему, в этом мире ничего нельзя планировать. Ты еще не понял? Тогда зайди в комнату Кэт. Чувствуешь? Это запах лаванды.
– Красивая, – говорит Майк.
Ты пожимаешь плечами и включаешь свет. Яркие лучи заливают комнату.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Кэт. – Что все это значит?
Ты молчишь. Молчишь, потому что если видишь свою сестру, значит, Хэнзард не врал: слепец ищет Диану, ты трахал Диану, АНБ ищет слепца, Миранда хочет спасти слепца и отвести к нему Диану… А кто-то наблюдает за этим и хлопает в ладоши. Потому что, как сказал Хэнзард, у правды нет лица. Она безлика… Как и все мы… Всего лишь стена. Всего лишь еще один кирпич… И слепец умрет в любом случае. И если это будут не агенты АНБ и твой отец, то это будешь ты. Потому что вирус, который течет в твоей крови, теперь течет и в крови Дианы… А Кэт сидит на кровати и улыбается. Спроси ее о вирусе. Спроси, хотя и знаешь ответ.
– Все, – говорит Майк. – Еще один шаг по этому мосту – и конец. Выбирай: назад или вперед.
– Вперед, – говоришь ты. И от реальности ничего не остается. Ты лежишь с Кэт под ясенем, а Майк где-то рядом бренчит на гитаре:
Давай, детка, зажги мой огонь…
Время сомнений закончено,
Поздно валяться в грязи.
Оправдываясь, мы только все потеряем,
Наша любовь станет погребальным костром…
И как тогда, давно, с молоденькой азиаткой, ты видишь не девушку, а тех, кто убивал твоих друзей и хотел убить тебя. И это не похоть. Это ярость. Месть, которая доступна тебе. И Кэт – она уже не твоя сестра, хотя никогда и не была ей. Она – все то, что ты ненавидишь в этом мире. И если тебе суждено убить слепца, единственного, кто чего-то стоил в этой жизни, то пусть он будет не одинок в своей смерти.
* * *Желтый аэрокэб взмывает в небо. Попроси таксиста поймать по радио ретро-волну. Да, это именно то, что ты хотел услышать. Ты и Майк. И некуда больше идти.
Это конец.
Это конец, мой прекрасный друг,
Это конец, мой единственный друг… конец…
Наших тщательно продуманных планов – конец…
Всех тех взглядов на жизнь – конец…
Ни спасения, ни удивления – конец…
Эпилог
Проповедник срыгнул и выбросил недокуренную сигарету. Приближалось время проповеди, и паства уже собралась. Люди стояли плотной толпой, шурша одеждой и перешептываясь. На улице падал снег. В церкви горели свечи. Запотевшие окна покрылись инеем, и за закрытыми дверьми гремел голос проповедника:
