Роберт Хайнлайн - Дорога Славы
— Видел я это. Мьюри показалось, что меня это позабавит. Вместо этого у меня возник комплекс неполноценности, который не исчезал весь день.
— Осмелюсь не поверить, что это продолжалось ВЕСЬ день, милорд Герой. Давайте тогда споем о Рейли. Вы начинаете, я подхватываю.
— Ну — не слишком громко, мы разбудим Руфо.
— Только не его, он забальзамирован.
— Значит, ты разбудишь меня, что еще хуже. Стар, дорогая, когда и где был Руфо гробовщиком? И как он перебрался из того в это дело? Его с позором выкинули из города?
Она была озадачена.
— Гробовщиком? Руфо? Только не Руфо.
— Он очень подробно рассказывал.
— Вот как? Милорд, у Руфо много недостатков. Но говорить правду не входит в их число. Более того, у нашего народа нет гробовщиков.
— Нет? Так что же вы делаете с остающимися трупами? Нельзя же оставлять их загромождать гостиную. Неаккуратно.
— Я тоже так считаю. Но наш народ именно так и поступает: хранит их в гостиных. Во всяком случае, несколько лет. Сверхсентиментальная традиция, но мы — сентиментальный народ. Мы иногда переходим через край. Одна из моих двоюродных бабушек держала в своей спальне всех своих бывших мужей — теснотища ужасная, и к тому же скука, потому что она все время говорила о них, повторяясь и преувеличивая. Я перестала ходить к ней.
— Ну и ну. Она вытирала с них пыль?
— О, да. Она была усердной домохозяйкой.
— Э-э… сколько их там было?
— Семь или восемь, я их не считала.
— Понятно. Стар, в вашей семье есть кровь черных вдов?
— Что? О! Но, дорогой, кровь черных вдов есть в каждой женщине. — Она показала ямочки и потрепала меня по колену. — Однако бабушка их не убивала. Поверьте мне. Герой мой, женщины в моей семье слишком любят своих мужчин, чтобы попусту их тратить. Нет, ей просто нипочем не хотелось расставаться с ними. Я считаю это ребячеством. Надо смотреть вперед, а не назад.
— “И пусть мертвое прошлое само хоронит своих мертвецов”. Слушай, если у твоего народа принято держать мертвецов дома, у вас должны быть гробовщики. Или хотя бы бальзамировщики. Иначе разве воздух не портится?
— Бальзамировать? О, нет! Можно просто поместить их в стазис, как только удостоверишься, что смерть пришла. Или приходит. Это может делать любой школьник. — Она добавила: — Наверное, я возвела напраслину на Руфо. Он провел много времени на вашей Земле — он любит это место, оно его зачаровывает, и может, он пробовал заниматься похоронными делами. Но мне кажется, что это слишком прямое и честное занятие, чтобы привлечь его.
— Ты мне так и не сказала, как же все-таки ваш народ в конце концов поступает с трупом.
— Во всяком случае, не хоронят. Это бы шокировало их до безумия. — Стар поежилась. — Даже меня, а уж я — то попутешествовала по Вселенным и научилась спокойно относиться почти к любому обычаю.
— Так что же?
— Примерно, как вы сделали с Игли. Применяют геометрическую вероятность и сплавляют его.
— А… Стар, куда делся Игли?
— Мне не догадаться, милорд. У меня не было возможности это высчитать. Может быть, те, кто делал его, и знают. Но я думаю, что они были еще больше застигнуты врасплох, чем я.
— Наверное, я туп, Стар. Ты толкуешь о геометрии; Джоко назвал меня “математиком”. Но я делал то, что было навязано мне обстоятельствами; я этого не понимал.
— Навязано Игли, вам следовало бы сказать, милорд Герой. Что получается, если подвергнуть какую-нибудь массу невыносимому давлению, такому, что она не может оставаться там, где находится? Причем, не оставив ей ни одного пути отхода? Это задача для школьников по метафизической геометрии и древнейший прото-парадокс, касающийся непреодолимой силы и несдвигаемого тела. Масса эта схлопывается. Она выдавливается из своего мира в какой-то другой. Это часто именно тот способ, которым люди какой-либо Вселенной открывают Вселенные — но чаще всего таким же катастрофическим образом, какой вы навязали Игли; могут понадобиться тысячелетия, прежде чем они могут взять его под контроль. Долгое время это явление может кружить на периферии в качестве “магии”, иногда срабатывая, иногда нет, иногда отражаясь на самом маге.
— И вы это называете математикой?
— А как же еще?
— Я бы назвал это колдовством.
— Да, безусловно. Как я сказала Джоко, у вас природный гений. Вы могли бы стать великим чародеем.
Я с неловкостью пожал плечами.
— Я не верю в волшебство.
— Я тоже, — ответила она, — в вашем смысле. Я верю в то, что есть.
— Вот это я и хотел сказать, Стар. Не верю я во всякие фокусы-покусы. То, что случилось с Игли, — я имею в виду, “что, по-видимому, случилось с Игли” — не могло случиться, потому что это явилось бы нарушением закона сохранения массы-энергии. Должно быть какое-то другое объяснение.
Она вежливо промолчала.
Поэтому я выдвинул на прямую наводку надежный здравый смысл невежества и предрассудков.
— Знаешь, Стар, я не собираюсь верить в невозможное только потому, что я при этом присутствовал. Закон природы — это закон природы. Ты должна это признать.
Мы порядочно проехали, прежде чем она ответила:
— Если угодно милорду Герою, мир не таков, каким мы бы хотели его видеть. Нет, я заявила слишком категорически. Вероятно, он действительно таков, каким мы хотим его видеть, В любом случае, он таков, каков он ЕСТЬ. Le voila![58] Внимайте ему, представляющему себя. Das Ding an sich.[59] Попробуйте его на зуб. Он ЕСТЬ. Ai-je raison.[60] Верно я говорю?
— Так я то же самое говорю! Вселенная есть как есть, и не может быть изменена всяким мухлеванием. Она действует по точным правилам, как машина.
Я заколебался, вспомнив наш старый автомобиль, который был ипохондриком. Он постоянно “заболевал”, потом “выздоравливал”, как только механик пытался его коснуться.
Я твердо продолжил:
— Законы природы не берут отгулов. Негуманность законов природы — это краеугольный камень науки.
— Это так.
— Ну так? — наседал я.
— Тем хуже для науки.
— Да… — Я заткнулся и поехал дальше молча, надувшись. Через некоторое время нежная ладонь опустилась на мое предплечье и погладила его.
— Какая сильная десница, — мягко сказала она. — Милорд Герой, можно я объясню?
— Давай, говори, — сказал я. — Если ты сможешь меня убедить, значит, ты можешь обратить папу римского в мормоны. Я упрям.
— Разве бы я выбрала вас в качестве своего рыцаря из сотен миллиардов, если бы вы не были упрямы?
— “Из сотен миллиардов?” Ты хочешь сказать миллионов, не так ли?
— Выслушайте меня, милорд. Потерпите. Давайте поступим, как Сократ. Я сформулирую вопросы на засыпку, а вы давайте на них простые ответы — и мы поймем, что к чему. Потом наступит ваш черед, а я буду глупой гусыней. Ладно?
— Пойдет, жми на кнопку.
— Очень хорошо. Итак, похожи ли обычаи в Доральском доме на обычаи вашей страны?
— Что? Ты же знаешь, что нет. Я еще не бывал ни разу так ошарашен с тех самых пор, как дочка проповедника провела меня на колокольню, чтобы показать мне Святого Духа. — Я смущенно хихикнул. — Я бы до сих пор краснел, но у меня зажигание перегорело.
— И все же главная разница между невианскими обычаями и вашими кроется всего лишь в одном постулате. Милорд, а ведь есть такие миры, в которых самцы убивают самок, как только та отложит яйца, — и другие, в которых самки съедают самцов, когда еще идет оплодотворение, — подобно той черной вдове, которую вы записали мне в сестры.
— Я не это имел в виду, Стар.
— Меня это не оскорбило, любовь моя. Оскорбление похоже на спиртной напиток: оно влияет на человека, только если применяется. А гордость слишком тяжелый багаж для моего путешествия; у меня ее нет. Оскар, показались ли бы вам такие миры более странными, чем этот?
— Ты толкуешь о пауках или о чем-то вроде. Не о людях.
— Я говорю о людях, каждые — доминирующая раса в своем мире. Высоко цивилизованных…
— Тьфу!
— Вы не станете говорить “тьфу”, когда их увидите. Они так от нас отличаются, что их личная жизнь не может иметь для нас никакого значения. И наоборот, эта планета очень похожа на вашу Землю — однако ваши обычаи отбили бы у Джоко даже способность петь. Милый, в вашем мире есть обычай, уникальный для всех Вселенных. То есть для двадцати известных мне Вселенных, из тысяч или миллионов или тьмы невообразимых Вселенных. В известных двадцати Вселенных только на Земле существует этот изумительный обычай.
— Ты имеешь в виду войну?
— О, нет! В большинстве миров происходит война. Эта планета, на которой находится Невия, одна из многих, где убивают поодиночке чаще, чем оптом. Здесь существуют Герои, и убивают тут от избытка страстей. Это мир любви и убийств, и как та, так и другие совершаются с веселым самозабвением. Нет, я имею в виду нечто гораздо более шокирующее. Не могли бы вы догадаться?
