Роберт Хайнлайн - Дорога Славы
Лицо ее выразило озадаченность.
— Но Великий Пост ведь прошел даже на Земле. А здесь этого нет вовсе.
— Прости.
— Все же мне приятно, что ты не выбрал Мьюри поверх головы Летвы. Мьюри бы стала невероятно заноситься перед своей матерью после такого. Но я так понимаю, что ты согласен все исправить, если я улажу дело. — Она прибавила: — От этого в очень большой степени зависит то, как я буду его убеждать.
(Стар, Стар, единственная, кого я хочу, это ТЫ!)
— Значит, ты этого хочешь… моя милая?
— О, как бы это нам помогло!
— Решено. Тебе видней. Одна, три или тридцать — буду стараться хоть до смерти. Но не с девчонкой!
— В этом проблемы нет. Дай-ка я подумаю. Если Доралец позволит мне вставить хотя бы ПЯТЬ слов…
Она умолкла. От руки ее шло приятное тепло. Я тоже ударился в размышления.
— Стар, а где спала вчера ночью ты?
Она резко обернулась.
— Милорд… разрешается ли мне попросить вас, пожалуйста, НЕ СОВАТЬСЯ НЕ В СВОИ ДЕЛА!
— Видимо, да. Но мне кажется, что- в мои дела сует нос каждый.
— Простите меня. Но я очень сильно обеспокоена, и моих самых тяжелых волнений вы даже еще не знаете. Это был справедливый вопрос, и он заслуживает честного ответа. Гостеприимство всегда уравновешивается, и честь оказывается обеим сторонам. Я спала в постели Доральца. Однако, если это имеет значение — а для вас оно может иметь; я все еще не понимаю американцев — вчера я была ранена и рана еще меня беспокоила. У Джоко мягкая и нежная душа. Мы спали. Просто спали.
Я постарался сделать вид, что не придаю этому значения.
— Сожалею, что тебя ранило. Тебе до сих пор больно?
— Совершенно нет. Повязка отпадает. Однако прошлой ночью я не в первый раз пользовалась столом, крышей и постелью в Доральском доме. Мы с Джоко старые и прекрасные друзья, почему я и думаю, что могу положиться на то, что он даст мне несколько секунд перед тем, как убить меня.
— Что ж, кое-что из этого я и сам понял.
— Оскар, по вашим понятиям, в соответствии с методами вашего воспитания, я шлюха.
— О, ни за что! Принцесса.
— Шлюха. Но я не из вашей страны, и меня воспитывали по другим законам. По моим представлениям, а мне они кажутся хорошими, я женщина достойная. Ну а теперь… я все еще остаюсь вашей милой?
— Милая моя!
— Мой милый Герой. Рыцарь мой. Наклонитесь поближе и поцелуйте меня. Если нам суждено умереть, я хотела бы, чтобы рот мой помнил тепло ваших губ. Вход лежит как раз вон за этим поворотом.
— Я знаю.
Несколько секунд спустя мы гордо въехали в зону обстрела со вложенным в ножны оружием и ненатянутыми луками.
ГЛАВА X
ТРИ ДНЯ спустя мы вновь выехали оттуда.
На этот раз завтрак был шикарным. На этот раз по обеим сторонам нашего проезда были выстроены музыканты. На этот раз нас провожал сам Доралец.
На этот раз Руфо, шатаясь, подошел к своей животине, обнимая каждой рукой по красотке и держа в каждой руке по бутылке, затем, после крепких поцелуев еще примерно с дюжиной, был поднят в седло и закреплен в положении отдыха. Он тут же уснул, захрапев еще до того, как мы тронулись.
На прощание меня поцеловали несчетное количество раз, причем у некоторых не было никаких оснований делать это так страстно, ибо я был всего учеником на Героя, все еще начинающим это ремесло. В общем-то это неплохое ремесло, невзирая на ненормированный рабочий день, профессиональные опасности и совершенно никаких гарантий жизни; у него есть побочные доходы, открывается много вакансий и возможность быстрого продвижения по службе для человека напористого и не отказывающегося повышать квалификацию. Доралец казался мной вполне доволен.
За завтраком он воспел мою недавнюю доблесть в тысяче сложнейших строчек. Но я был трезв и не допустил, чтобы его хвалы наполнили меня мыслями о собственном величии; я уже понимал, что к чему. Очевидно ему все время что-то чирикала в ухо пташка — только чирикала она неправду. Даже Джон Генри, Стальной Человек, не смог бы сделать того, что, как гласила она Джоко, сделал я.
Но я принял ее, придав своим чертам каменно-благородное выражение, потом встал и выдал “Кейси у биты”, вкладывая все сердце и душу в: “Мощный Кейси тут как ахнул!”
Стар дала этому свою интерпретацию. Я восхвалил (как пела она) женщин Дорала, причем мысли в это вкладывались такие, которые обычно связываются с Мадам Помпадур, Нелл Гвин, Теодорой, Нинон де Ленкло и Рэйнджи Лил. Она не стала поминать этих знаменитых леди; вместо этого она дала точные описания, в невианских панегириках, которые покоробили бы и Франсуа Вий она.
Так что мне пришлось выходить на “бис”. Я преподнес им “Дочь Рейли”, потом “Бармагист”, да еще с жестами.
Стар истолковала мое исполнение по духу; она сказала то, что сказал бы я, если бы я был способен импровизировать поэзию. Ближе к концу второго дня я наткнулся случайно на Стар в парилке помещичьих бань. На протяжении часа мы, завернувшись в простыни, лежали на стоящих рядом каменных плитах, пропариваясь и восстанавливая мышцы. Наконец я выпалил ей, какое изумление — и восторг — я чувствовал. Я сделал это, как баран, но Стар была тем, перед кем я отважился обнажать свою душу.
Она серьезно меня выслушала. Когда я выдохся, она тихо сказала:
— Мой Герой, как вы поняли, я не знаю Америки. Но судя по тому, что говорит мне Руфо, ваша культура единственная в своем роде среди всех Вселенных.
— Ну, конечно, понимаю, что в США плохо разбираются в таких вещах, не так, как во Франции.
— Франция! — Она величественно пожала плечами. — “Латиняне вшивые любовники”. Я где-то это слышала, и свидетельствую, что это верно. Оскар, насколько мне известно, из всех полуцивилизованных культур ваша — единственная, в которой любовь не считается величайшим искусством и не изучается со всей серьезностью, которой она заслуживает.
— Ты имеешь в виду то, как ею занимаются здесь. Фью! “Слишком хорошо для простых людей!”
— Нет, я НЕ имею в виду то, как здесь ею заниматься. Она заговорила по-английски:
— Как я ни люблю наших здешних друзей, но культура эта — варварская и искусства их — варварские. Нет, в своем роде здесь хорошее искусство, очень хорошее; у них честный подход. Но если нам удастся выжить, после того как нашим заботам придет конец, я хочу, чтобы вы попутешествовали по Вселенной. Вы увидите, что я имела в виду.
Она встала, собрав простыню в подобие тоги.
— Я рада, что вы довольны, мой Герой. Я горжусь вами.
Я полежал еще немножко, обдумывая все, что она сказала. “Высочайшее искусство” — а там, дома, мы его даже не изучали, не говоря уже о том, чтобы сделать какую-нибудь попытку его преподавания. На балет уходят многие годы. Да и, например, петь в Мет[55] не нанимают только из-за одного громкого голоса.
Почему “любовь” должна классифицироваться как “инстинкт”?
Конечно, аппетит к сексу — это инстинкт — но разве обычный аппетит сделал какого-нибудь обжору гурманом, любую кухарку Кордон Блё?[56] Черт возьми, да чтобы стать даже кухаркой, надо же УЧИТЬСЯ.
Я вышел из парной, насвистывая “Все лучшее в жизни дается бесплатно”. Потом вдруг оборвал песню, ощутив внезапную жалость ко всем своим бедным, несчастным соотечественникам, лишенным своего кровного права самым громадным надувательством в истории.
В миле от дома Доралец пожелал нам доброго пути, обняв меня, поцеловав Стар и взъерошив ей волосы; потом он и весь его эскорт обнажили оружие и отдавали нам честь, пока мы не скрылись за следующим подъемом. Мы, со Стар правили колено в колено, а Руфо храпел позади нас.
Я посмотрел на нее; уголок ее рта дергался. Она поймала мой взгляд и благовоспитанно сказала:
— Доброе утро, милорд.
— Доброе утро, миледи. Хорошо ли вы почивали?
— Очень хорошо. Благодарю вас, милорд. А вы?
— Тоже хорошо. Спасибо.
— Вот как? “Что за странная штука, которую собака сделала ночью?”
— “Собака ничего не сделала ночью, вот в чем странная штука”, — ответил я с невозмутимым видом.
— В самом деле? Такая-то веселая собака? А кто тогда был тот рыцарь, которого я в прошлый раз видела с леди?
Внезапно она ухмыльнулась, шлепнула меня по бедру и завопила партию хора из “Дочери Рейли”. Вита Бревис[57] зафыркала; Арс Лонга навострила уши и укоризненно оглянулась.
— Кончай, — сказал я, — ты шокируешь лошадей.
— Они не лошади, и шокировать их нельзя. Вы видели, как они это делают, милорд? Невзирая на все свои ноги? Сначала…
— Придержи язык! Раз уж сама не леди, так хоть Арс Лонга пожалей.
— Я же предупреждала, что я шлюха. Сначала она залезает на…
— Видел я это. Мьюри показалось, что меня это позабавит. Вместо этого у меня возник комплекс неполноценности, который не исчезал весь день.
