Стивен Кинг - Долгая прогулка
— У моего брата были проблемы с законом, — сказал Бейкер. — Никакой политики, просто преступление совершил. Угнал машину и проехал из нашего города до Геттисбурга, Миссисиппи. Ему дали два года условно. Теперь он мертв.
— Мертв? — голос как сухая шелуха, слабое подобие себя самого. Олсон присоединился к ним. Его изможденное лицо словно выдавалось на милю вперед.
— Сердечный приступ, — сказал Бейкер. — Он был всего на три года старше меня. Мама говорила — он ее несчастье, хотя он всего один раз вляпался. Я был гораздо хуже. Я три года ездил с ночными всадниками.
Гэррети взглянул на него. В усталом лице Бейкера читался стыд, но и достоинство в нем было — особенно хорошо заметное сейчас, в приглушенном ветвями солнечном свете.
— За такое Отряды забирают, но мне было плевать. Мне было всего двенадцать, когда я попал туда. В принципе, всего-то подростки, которые катаются по ночам. Были и старшие, поумнее нас. Они говорили — вперед!, и гладили по головке, но сами не ездили, и не попадались, конечно. Я бросил это дело после того, как мы сожгли крест на лужайке одного черного парня. До смерти перепугался. И стыдно было. На кой черт нужно жечь кресты передо домами чернокожих? Господи, да это же прошлый век, разве нет? — Бейкер покачал головой. — Это было неправильно.
Снова прозвучали выстрелы.
— Вот еще один, — сказал Скрамм. Он сильно гундосил, и вытирал нос тыльной стороной ладони.
— Тридцать четыре, — сказал Пирсон, достал монетку из одного кармана и положил в другой. — Я взял с собой девяносто девять монеток. Каждый раз, когда кто-нибудь покупает билет, я перекладываю монетку в другой карман. А когда...
— Это мерзко! — сказал Олсон, озлобленно глядя на Пирсона. — А где твои часы смерти? А где твои куклы вуду?
Пирсон ничего не ответил. Он в замешательстве уставился на невозделанное поле, мимо которого они как раз проходили. Наконец, он пробормотал:
— Я не собирался об этом говорить. Это просто на удачу, вот и все.
— Это грязно, — хрипло сказал Олсон. — Это подло. Это...
— Да хватит уже, — оборвал его Абрахам. — Хватит действовать мне на нервы.
Гэррети посмотрел на часы. Двадцать минут девятого. Еще сорок минут — и будет еда. Он подумал, как здорово было бы зайти в одну из этих маленьких придорожных кафешек, которые встречались им тут и там, уронить задницу на пухлый барный стул, поставить ноги на планку (одно это стало бы божественным облегчением) и заказать стейк с жареным луком, порцию картофеля-фри и здоровую чашку ванильного мороженого с клубничным сиропом на десерт. Или еще лучше — большую тарелку спагетти с тефтелями, хлеб, и чтобы сбоку еще горошек в масле плавал. И молоко. Целую бадью молока. К черту эти тюбики и фляги с дистиллированной водой. Молоко, твердая пища и место, где можно посидеть и покушать. Разве это не прекрасно?
Прямо впереди семья из пяти человек — мама, папа, дочка, сын и седовласая бабушка — расположившись под большим вязом, поглощали свой завтрак, который состоял из бутербродов и чего-то вроде горячего какао. Увидев Идущих, они радостно замахали руками.
— Уроды, — пробормотал Гэррети.
— Чего-чего? — переспросил МакФриз.
— Я говорю, что было бы круто присесть и поесть чего-нибудь. Посмотри на них. Стадо сраных свиней.
— На их месте ты бы делал то же самое, — сказал МакФриз. Он помахал в ответ и улыбнулся, приберегая самую широкую, самую яркую улыбку для старушки, которая жевала — или, вернее было бы сказать, перемалывала деснами — бутерброд с яйцом и салатом.
— Черта с два. Сидеть там и жрать, пока толпа умирающих с голоду...
— Ну, не преувеличивай.
— Ну ладно, голодных...
— Разум превыше материи, — продекламировал МакФриз. — Разум превыше материи, мою юный друг.
Декламация прозвучала как злая пародия на У.К. Филдса[28].
—- Да ну тебя к черту. Ты просто не хочешь этого признать. Эти люди, они же животные. Он хотят увидеть, как чьи-нибудь мозги размажут по асфальту, затем они и приходят. С не меньшим удовольствием они посмотрят, как убьют тебя.
— Не в этом смысл, — спокойно сказал МакФриз. — Разве не ты рассказывал, как в детстве ходил смотреть Долгую Прогулку?
— Да, но тогда я ничего об этом не знал!
— Ну, это конечно все оправдывает, да? — МакФриз издал короткий мерзкий смешок. — Разумеется, они животные. Ты думаешь, ты что-то новое открыл что ли? Иногда я просто поражаюсь твоей наивности. Французские лорды и леди посещали публичные казни, а вернувшись домой, тут же принимались трахаться. Древние римляне обжирались, глядя на гладиаторские бои. Это зрелище, Гэррети. Ничего нового.
Он снова рассмеялся. Гэррети зачарованно смотрел на него.
— Продолжай, — сказал кто-то. — Ты добежал до второй базы, МакФриз. Хочешь попробовать прорваться к третьей?
Гэррети даже оборачиваться не надо было. Конечно, это был Стеббинс. Тощий Будда Стеббинс. Ноги несли его сами по себе, но едва ли он чувствовал, как они распухли, словно наполненные гноем.
— Смерть любит хорошо покушать, — сказал МакФриз. — Помнишь Гриббла и тех двух девчонок? Им хотелось узнать, каково это — трахать мертвеца. "А теперь кое-что совершенно новое"[29]. Не знаю, много ли из этого вынес Гриббл, но они уж точно вынесли немало. И так же с каждым из них. Неважно, едят они, пьют или сидят на жопах. Ощущения полнее, вкус ярче оттого, что они смотрят на мертвецов.
— Но даже это не является сутью нашей маленькой экспедиции, Гэррети. Суть в том, что они умные. Их не бросят львам на съедение. Они не должны идти безостановочно и надеяться, что им не приспичит посрать, когда на них уже висит два предупреждения. Ты тупой, Гэррети. И ты, и я, и Пирсон, и Баркович, и Стеббинс, — все мы идиоты. Скрамм идиот потому, что он думает, будто все понял, хотя ни черта он не понимает. Олсон идиот потому, что слишком многое понял слишком поздно. Да, они животные. Но с чего ты взял, что это делает нас людьми?
Воздух закончился у него в легких, и он замолчал.
— Вот, — сказал он. — Ты идешь, и меня заставил идти. Минипроповедь №342 из шести тысяч и тэдэ и тэпэ. Возможно сократила мне продолжительность жизни часов на пять, если не больше.
— Зачем же ты тогда это делаешь? — спросил Гэррети. — Если ты так много понимаешь, и так в этом уверен, зачем же ты это делаешь?
— Затем же, зачем мы все это делаем, — сказал Стеббинс, улыбаясь мягко, почти нежно. Его губы запеклись на солнце, но других отпечатков дорога на на его лице не оставила, и вообще он выглядел непобедимым. — Мы хотим умереть, вот почему мы здесь. А зачем еще, Гэррети? Зачем еще?
Глава восьмая
Дверь-стена-окно, гусь бухал вино,
сидя на проводах, жевала табак мартышка у Дома Кино.
Оборвались провода,
от мартышки ни следа,
они с гусем улетели
в рай - наверно, навсегда!
Детская считалкаРей Гэррети тщательно закрепил пояс с концентратами у себя на талии, и твердо пообещал себе, что ничего не будет есть как минимум до 9:30. Но это обещание было не так-то просто выполнить: желудок сердито бурчал, требуя своего, а другие Идущие вокруг лихорадочно праздновали окончание первых суток.
Скрамм что-то весело, но невнятно говорил, набив рот сыром. Бейкер достал свою баночку оливок — настоящих оливок — и с частотой пулемета забрасывал их в рот одну за другой. Пирсон давился крекерами, густо намазав их рыбным паштетом, а МакФриз медленно ел паштет куриный — его веки были таинственно полуопущены, так что с равной вероятностью он мог испытывать невыносимую боль, или находиться на вершине удовольствия.
Еще два человека ушли между восемью тридцатью и девятью часами; одним из них был Уэйн, за которого столько миль назад болел работник автозаправки. Но все же они прошли 99 миль, и потеряли только 36 человек. Разве это не прекрасно? думал Гэррети, чувствуя как его рот наполняется слюной при виде МакФриза, который выдавил остатки паштета себе в рот и отбросил пустой тюбик прочь. Супер. Чтоб вы все сдохли.
Подросток в широких джинсах обогнал домохозяйку средних лет, которая тоже бросилась за пустым тюбиком МакФриза: тот, хотя и перестал приносить пользу, начал новую жизнь в качестве сувенира. Домохозяйка стояла ближе, но подросток оказался проворнее и обошел ее на полкорпуса.
— Спасибо! — крикнул он МакФризу, подхватив добычу, и подбросил тюбик в воздух.
Он убежал обратно к друзьям, размахивая трофеем. Домохозяйка проводила его мрачным взглядом.
— А ты почему ничего не ешь? — спросил МакФриз.
— Я лучше подожду.
— Подождешь чего?
— Девяти тридцати.
МакФриз смерил его задумчивым взглядом:
