Айра Левин - День совершенства
— Это же… это же кошмар! — сказала она. — Принуждать меня! Да это же… Со мной никогда никто так не обращался!
— Я люблю вас, — сказал он.
— Взгляните на меня: я вся дрожу, — сказала она. — Во имя Вэнь Личуна, и это так вы любите?! Превращаясь в животное? Это ужасно!
— В человека, — сказал он. — Подобного вам.
— Нет, — возразила она. — Я никому не стала бы делать больно, хватать, как вы! — Маттиола потрогала свою челюсть, подвигала ею.
— Как же, по-вашему, целуются неизлечимые? — спросил он.
— Как люди — не как животные.
— Извините меня, — сказал Чип. — Я вас люблю.
— Хорошо, — сказала она. — Я вас тоже люблю — как люблю Леопарда, Снежинку, Пташку.
— Я имел в виду другое, — сказал он.
— А я имела в виду — это, — сказала она, глядя на него в упор. Потом, отойдя в сторону и направляясь к двери, сказала: — Больше так не делайте. Это кошмарно!
— Вам нужны словарные списки?
Судя по ее виду, она собиралась ответить отрицательно, однако, поколебавшись, сказала:
— Да, это то, за чем я пришла.
Чип повернулся, собрал со стола бумаги, свернул их вместе и взял из стопки книг «Отца Горио». Маттиола подошла, и он ей все это передал.
— Я не хотел вас обидеть, — сказал он.
— Хорошо, — сказала она. — Только никогда больше так не делайте.
— Я поищу места, которые Братство не использует, — сказал он. — Я просмотрю карты в МФА и погляжу, нет ли…
— Я уже сделала это, — сказала она.
— Очень тщательно?
— Насколько смогла.
— Я сделаю это еще раз, миллиметр за миллиметром, — сказал он. — Другого пути у нас нет.
— Хорошо, — сказала она.
— Подождите секунду, мне тоже пора идти.
Она дождалась, пока он уберет свои курительные принадлежности и приведет помещение в первоначальный вид, после чего они вышли вместе через экспозиционный зал и спустились по эскалатору.
— Город неизлечимых, — пробормотал он.
— Вполне возможный вариант! — с убеждением воскликнула она.
— Что ж, пожалуй, стоит заняться поисками, — сказал он.
Наконец они вышли из здания и остановились на тротуаре.
— Вам куда? — спросил Чип.
— Мне на запад, — сказала она.
— Я пройдусь с вами несколько кварталов.
— Нет, — возразила Маттиола. — Ну правда, чем дольше вы на улице, тем вероятней, что кто-нибудь заметит, как вы проходите мимо сканеров.
— Я прикасаюсь к ободку рецептора и заслоняю его своим телом. Очень хитроумно.
— Все равно, — сказала она. — Идите к себе.
— Хорошо, — сказал он. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Чип положил руку ей на плечо и поцеловал в щеку. Она не отодвинулась, но под его рукой она вся напряглась. Он поцеловал ее в губы. Они были горячие и мягкие, слегка раздвинуты. Тут же она повернулась и ушла.
— Маттиола, — тихо позвал он и пошел за ней.
Она обернулась и сказала:
— Не надо. Пожалуйста, Чип, уходи. — И пошла дальше.
Он постоял в замешательстве. Какой-то номер шел в их сторону.
Чип смотрел, как она удаляется, ненавидя ее, любя ее.
Глава 5
Из вечера в вечер он быстро (но не чересчур) съедал свой ужин и ехал в Музей Достижений Братства и до его закрытия перед десятичасовым ТВ-сеансом изучал лабиринт огромных, до потолка, иллюминированных географических карт. Однажды он пошел туда после гонга — полуторачасовая прогулка пешком, — но обнаружил, что освещение карт выключено, а в луче фонарика обозначения отсвечивали, и было не прочесть надписи, а включить самому внутреннее освещение карт он не решился, поскольку оно было связано с общим освещением всего зала, и это могло вызвать перерасход энергии и быть замеченным бдительным Уни. Однажды в воскресенье он повел туда Мэри КК, отправил ее смотреть выставку «Вселенная завтра», а сам изучал карты три часа подряд.
Он не нашел ничего: ни острова без города или промышленных установок; ни горы, на которой не было бы станции космического слежения или климатономического центра; ни единого квадратного километра суши — или дна океана, — где восьмимиллиардное Братство не устроило бы шахты или сельскохозяйственного угодья, аэропорта или парка. Над входом в сектор географических карт красовались слова, образованные подвешенными золотыми буквами: «Земля есть наше наследие, мы пользуемся ею мудро и без расточительности» — все, казалось, было правдой, все настолько отвечало действительности, что в ней не оставалось местечка даже для самой маленькой общественной ячейки вне Братства.
Леопард умер, и Пташка снова пела в его память. Король сидел, молча ковыряясь в колесиках какого-то пред-У-механизма. Снежинке хотелось еще секса.
Чип сказал Маттиоле:
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Должны же были быть сотни маленьких поселений, с которых начиналось, — сказала она. — Хоть одно из них должно уцелеть.
— Тогда это полдюжины номеров, ютящихся где-нибудь в пещере, — сказал Чип.
— Пожалуйста, продолжай поиски, — попросила она. — Ты же не мог проверить каждый остров.
Он думал об этом, сидя в темноте автомобиля двадцатого века, держась за руль, нажимая на кнопки, дергая разные рычаги и рукоятки; и чем больше он думал, тем менее вероятным представлялось ему существование города или даже малого селения неизлечимых. Даже если бы он оставил незамеченным клочок незанятой территории на карте, могло ли сообщество существовать без ведома Уни? Люди не могли не оставить следов своего пребывания на окружающей местности; наличие тысячи, даже сотни человек вызвало бы подъем температуры территории, засорение воды отходами, а воздуха — дымом примитивных очагов. Будь то суша или море — там были бы признаки их присутствия, которые обнаруживались бы десятками разных способов.
Таким образом, Уни давным-давно узнал бы о существовании этого гипотетического города, а зная это — как бы он поступил? Направил бы туда наставников-врачей, оснащенных специальной лечебной аппаратурой, «излечил» бы неизлечимых и превратил их в «здоровых» номеров.
Если только они не защищались. Их предки удрали из Братства вскоре после Унификации, когда лечебные процедуры были еще добровольными. Или же позднее, когда они стали принудительными, но еще не достигли нынешнего совершенства, наверняка часть тогдашних неизлечимых прикрывала свой отход, пользуясь оружием. А если они передали эту тактику, да и оружие последующим поколениям? Как поступил бы Уни сегодня, в 162 году, что он противопоставил бы вооруженному обороняющемуся сообществу? Безоружное, неспособное на агрессию Братство? Как бы он поступил пять или двадцать пять лет тому назад, обнаружив признаки наличия сообщества неизлечимых? Допустил бы Уни его существование? Или предоставил бы его обитателей их судьбе? Мол, болейте себе на своих нескольких квадратных километрах территории мира. Опрыскал бы их город средством ЛПК? А если их оборона в состоянии отразить атаку самолетов? Мог ли Уни в недрах своих холодных стальных блоков выработать решение, по которому цена «излечения» была бы неразумно велика по сравнению с его полезностью?
До очередной процедуры у Чипа оставалось два дня, его ум был активен, как никогда. Но он был бы очень рад, если бы активность его мозга была еще более высока. Он чувствовал, что есть нечто, что пока ускользало от него, что гнездилось где-то за гранью его разума, в интуиции.
Если Уни допустил существование города, не пожертвовал номерами, временем и техническими средствами ради «излечения» — тогда что? Следовательно, было что-то еще, некая идея, которую надлежало отыскать, приняв это предположение.
Чип позвонил в медцентр в четверг, накануне процедуры, и пожаловался на зубную боль. Ему предложили явиться на прием утром в пятницу, но он сказал, что в субботу ему назначена лечебная процедура и он хотел бы совместить оба визита. Боль не очень сильная — он может ее терпеть.
Его назначили на субботу, в 8.15 утра.
Потом он позвонил Бобу РО, сказал, что назначен к дантисту в 8.15 в субботу. Как он смотрит на то, чтобы сделать инфузию после зубного: и одним выстрелом убить двух зайцев?
— Думаю, это вполне возможно, — сказал Боб. — Браслет-контакт! — И он включил свой телекомп. — Как там тебя — Ли РМ?..
— 35 М4419.
— Все верно, — сказал Боб, щелкая клавишами.
Чип сидел и наблюдал, не показывая вида, как ему все это важно.
— Суббота, 8.05 утра, — сказал Боб.
— Прекрасно, — сказал Чип. — Благодарю.
— Благодари Уни, — сказал Боб.
Это увеличило ему на день промежуток между процедурами.
Тот вечер четверга был дождливый, и Чип никуда не пошел. Он сидел за своим письменным столом, подперев лоб двумя кулаками, и думал; жалел, что он не в музее, где мог бы еще и покурить.
