Джулиана Бэгготт - Пепельное небо
— Почему вы просто не позовете нас, ваших братьев и сестер? Вы же так нас назвали в Послании. Братья и сестры, одна большая и счастливая семья.
— В каком Послании?
— Ты не знаешь о Послании? — удивляется Прессия.
Партридж качает головой.
— Мне зачитать ему? — спрашивает Брэдвел у Прессии.
— Давайте просто продолжим.
Брэдвел откашливается и все равно зачитывает:
— «Мы знаем, что вы здесь, наши сестры и братья. Однажды мы выйдем из Купола и присоединимся к вам. Пока же мы благосклонно наблюдаем за вами издалека».
— Когда оно появилось? — спрашивает Партридж.
— Через несколько недель после Взрыва, — отвечает Прессия и поворачивается к Брэдвелу. — Может, дашь ему продолжить?
Партридж бросает взгляд на умолкшего Брэдвела, а затем продолжает:
— Мы жили в городе на Ломбард-стрит, и когда прозвенел сигнал эвакуации, матери не было рядом, она помогала людям… другим людям… пыталась им объяснить. Мой брат и я — мы уже прибыли в Купол. Она не успела. Она умерла как святая.
— Не было никакого сигнала, — бормочет Брэдвел.
Партридж резко дергает головой.
— Конечно же он был!
— Нет, не было. Поверь мне.
Прессия вспоминает про объявления о пробках на дорогах. Это все, что было в рассказе ее дедушки. Она смотрит попеременно то на Брэдвела, то на Партриджа.
— Было очень мало времени. Это я знаю, — говорит Чистый, — но сигнал был. Люди кинулись к Куполу, чтобы спастись. Вокруг был сумасшедший дом, и многие погибли.
— Погибли, — повторяет Брэдвел. — Ты говоришь это так, словно это было случайностью.
— Что мы могли сделать? Мы пытались защитить себя, — оправдывается Партридж. — Мы же не могли спасти всех.
— Нет, не могли, этого и не было в планах.
В комнате повисает тишина. Слышен только звук, который издают крысы.
— Ты многого не знаешь, — говорит Брэдвел.
— Сейчас не время для лекций! — восклицает Прессия. — Дай ему договорить.
— Лекций? — спрашивает Брэдвел.
— Не надо быть таким… — Прессия не может подобрать нужное слово.
— Педантичным? — помогает ей Брэдвел.
Она не знает, что значит «педантичный», но ей не нравится, что он произнес это свысока.
— Таким, какой ты сейчас, — говорит Прессия. — Дай ему высказаться!
— Понятно, я должен быть спокойным и еще конкретно не таким как сейчас. Что-нибудь еще? — спрашивает Брэдвел Прессию. — Может, ты хочешь хирургически вмешаться в мою личность? Как насчет операции на открытом сердце? У меня есть кое-какие инструменты.
Прессия смеется. Она сама себе удивляется, потому что не понимает, что именно ее так рассмешило. Брэдвел такой большой и громкий, но, похоже, ей удалось его каким-то образом задеть.
— Что здесь смешного? — спрашивает Брэдвел, разводя руки.
— Я не знаю, — отвечает Прессия. — Я думаю, это потому, что ты выживший. Ты почти мифический, но… Кажется, ты легко… теряешь самообладание.
— Я не терял самообладания! — кричит Брэдвел. Затем он бросает взгляд на Партриджа.
— Кажется, все-таки немного потерял, — произносит Партридж.
Брэдвел снова садится на ящик, глубоко вздыхает, закрывает глаза, а затем открывает их.
— Все, видите? Я в порядке. Я полностью себя контролирую.
— Что было еще, Партридж? Продолжай, — просит Прессия.
Партридж пытается отскрести грязь на руках. Кожаная сумка по-прежнему лежит у него на коленях. Он расстегивает ее и достает небольшую книгу в кожаном переплете.
— Несколько недель назад я нашел вещи моей матери, — продолжает он. — Я просто чувствовал, что существовал совершенно другой мир, не тот, о котором нам рассказывали. Ее вещи, они все еще живы… Это трудно объяснить. И сейчас, когда я здесь, я вспомнил, как уродство может сделать вещи красивыми.
Прессия знает, о чем он говорит — одно без другого не может существовать. Ей нравится Партридж. Он доверился им, хотя и не был обязан, и это заставляет ее доверять ему.
— Зачем ты сюда пришел? — спрашивает Брэдвел, переходя к главному.
— После того как я нашел мамины вещи, я продолжил поиски. Мой отец… — Он ненадолго замолкает. Лицо его мрачнеет, и по нему сложно что-либо понять. Может быть, он любит отца. Может, ненавидит. Может быть, любит, а он этого не заслуживает. — Он был одним из руководителей эвакуации и по-прежнему остается немаловажной фигурой под Куполом. Ученый и инженер. — Его голос звучит спокойно и ровно.
Брэдвел наклоняется к Партриджу:
— Как зовут твоего отца?
— Эллери Уиллакс.
Брэдвел смеется, качая головой:
— Уиллаксы…
— Ты знаешь его семью? — спрашивает Прессия.
— Думаю, мне знакома эта фамилия, — отвечает он саркастически.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Партридж.
— Лучшие из лучших, — говорит Брэдвел, — ничего себе, посмотрите-ка на него. Да ты у нас самые сливки общества!
— Откуда ты знаешь о моей семье?
— Грянул Взрыв, и неужели это просто совпадение, что был построен Купол, под который кто-то попал, а кто-то — нет? Ты не думаешь, что кто-то все это заранее спланировал?
— Прекрати, — мягко обрывает его Прессия. Все должно быть мирно. Прессия не может допустить, чтобы у Брэдвела испортилось настроение. Она обращается к Партриджу: — Как ты выбрался оттуда?
— Кто-то поместил в рамки чертежи первоначального плана Купола и подарил их моему отцу на двадцатилетие службы. Я изучил их, особенно систему вентиляции. Ее гул слышно всегда. Глубокий низкий гул, который сопровождает нас каждый день. Я начал вести дневник, — он держит в руке кожаную тетрадь, — и отмечал, когда она включалась и выключалась. А потом я понял, что я могу проскользнуть в основную систему. И что в определенный день, в определенное время, я мог бы пробраться сквозь лопасти системы обращения вентиляторов в момент, когда они останавливаются — примерно на три минуты сорок две секунды. А затем, в конце, я должен был обнаружить барьер из мембраны, в которой спокойно прорезал бы себе проход. Это я и сделал.
Он слегка улыбается:
— Меня продуло до костей, но зато не разрезало насмерть.
Брэдвел смотрит на него.
— И ты сбежал. Вот так просто. И никто под Куполом не спохватился? Никто не ищет тебя?
Партридж пожимает плечами.
— Сейчас их камеры ищут меня. Однако камеры никогда не были надежными. Это все из-за пепла. Что касается того, пойдут ли они искать меня… Никому нельзя покидать Купол, ни при каких обстоятельствах. Поиск запрещен.
— Но твой отец, — говорит Прессия, — я имею в виду, если он такая важная фигура… Разве он не может послать людей на поиски тебя?
— У меня с отцом не очень-то теплые отношения. В любом случае, раньше такого никогда не было. Никто не выходил наружу. Никто этого не хотел — в отличие от меня.
Брэдвел качает головой.
— Напомни, что в этом свертке?
— Личные вещи, — отвечает Партридж, — обычные мамины вещи. Кулон, музыкальная шкатулка, письмо.
— Я был бы не против взглянуть, — говорит Брэдвел, — может быть, увижу что-нибудь интересное.
Партридж замолкает. Прессия видит, что он не доверяет Брэдвелу. Чистый сгребает конверт с вещами своей матери и запихивает его обратно в свою сумку.
— Ничего особенного там нет.
— Так вот зачем ты пришел сюда — найти свою мать, свою святую? — спрашивает Брэдвел.
Партридж игнорирует его тон.
— Как только я увидел ее вещи, я стал сомневаться во всем, что мне говорили, чему меня учили. Мне говорили, что она умерла, поэтому я и в этом стал сомневаться.
— А что, если она действительно умерла? — спрашивает Брэдвел.
— Ну, я уже свыкся с этой мыслью, — стоически отвечает Партридж.
— Мы все свыклись с этой мыслью, — замечает Брэдвел. — Почти у каждого из нас есть люди, которых мы потеряли.
Брэдвел не знает историю Прессии, но и так понятно, что произошло. У каждого из выживших есть своя история. Партридж тоже ничего не знает о Прессии, и ей сейчас не хочется, чтобы он знал.
— Партриджу нужно найти Ломбард-стрит. Они там жили. По крайней мере, он может начать поиски оттуда, — говорит Прессия Брэдвелу, — и ему нужна старая карта города.
— Почему я должен ему помогать? — недоуменно спрашивает Брэдвел.
— Может быть, он нам тоже сможет помочь, — отвечает Прессия.
— Нам не нужна помощь.
Партридж молчит. Брэдвел садится и смотрит на них обоих. Прессия наклоняется к нему.
— Может быть, тебе и не нужна помощь, но она нужна мне.
